Галина Юзефович - Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе

Майя Кучерская

Плач по уехавшей учительнице рисования

[78]

Майя Кучерская – певец одной эмоции: все ее героини (а пишет Кучерская преимущественно о женщинах – мужчины, даже когда формально им отводится роль протагониста, служат лишь софитом, эффектно подсвечивающим Женщину с большой буквы) неизбывно и непрерывно томятся. Это странное, почти беспричинное, навязчивое и крайне мучительное состояние мужчинам в лучшем случае непонятно, а в худшем – отвратительно, что, конечно же, существенно ограничивает потенциальную аудиторию Кучерской. Однако у тех, кому жгучее томление знакомо не понаслышке (а это, по самым скромным прикидкам, не менее половины всего женского населения планеты), проза ее вызывает почти наркотическую зависимость.

Именно на этих наркозависимых в первую очередь и рассчитан новый сборник рассказов писательницы «Плач по уехавшей учительнице рисования». Его героини томятся причудливо, разнообразно, долго и, так сказать, с огоньком. Самый распространенный повод для томления (так же, к слову сказать, как и в предыдущей книге Майи Кучерской – романе «Тетя Мотя») – неоднократно описанное в художественной литературе унылое состояние, когда любовь и привязанность в браке исчерпали себя, дети подросли и отдалились, а внутренняя потребность в чем-то эдаком, ярком и эмоционально наполненном – напротив, набирает обороты. Привычная жизнь держит крепко, но нарастающее где-то в районе диафрагмы чувство невозможности, непереносимости дальнейшего существования в ее тесных рамках создает в женской душе огромную, наполненную гремучим газом полость, способную рвануть буквально в любой момент.

В этом чувстве возможны нюансы и оттенки: иногда томление имеет осложнения в виде православия (как в рассказах «Химия “жду”» или «Кукуша»), делающего ситуацию окончательно этически неразрешимой. Иногда оно обретает лесбийский оттенок (как в «Игре в снежки») или вбирает в себя тему тихого и загадочного женского алкоголизма («Озеро чудес»). А иногда томление оказывается погружено в фантасмагорический, ирреальный антураж («Маскарад в стиле барокко»).

Рвануть тоже может по-разному: одна из героинь («Среднестатистическое лицо»), осатанев от благополучной жизни с нелюбимым мужем, решается на романтическое свидание со случайным юным поклонником, влюбившимся в нее по смс-переписке. Другая («Химия “жду”») на манер барышень из бунинских рассказов, решившись-таки на адюльтер, истязает возлюбленного невыполнимыми условиями. Третья («Игра в снежки») так упорно отказывается принять собственную гомосексуальность, что теряет на этом любимую. Четвертая поддерживает странные, миражные отношения с деградировавшим и давно сторчавшимся другом юности по одной-единственной причине: он – последнее свидетельство того, что за пределами ее невыносимо-уютного мирка есть что-то еще.

Даже манера авторской речи может быть драматически различна: от сбивчивого, уходящего почти в поэзию свободного речитатива («Сказки на крыше» или заглавный рассказ сборника – «Плач по уехавшей учительнице рисования») до идеально нейтральной, лощеной стилистики того, что в нашей стране принято именовать «женской прозой». Однако лейтмотив всегда остается прежним – под тонкой корочкой слов в рассказах Майи Кучерской живет и ворочается некое коллективное женское бессознательное, одновременно совершенно понятное и абсолютно иррациональное, точнее всего выразимое, пожалуй, в беспомощной фразе «не могу больше».

В принципе, случаев подобной литературной монодии (чтобы не сказать мономании) – в том числе и весьма успешной – мы знаем немало. В свое время Евгений Гришковец открыл для читателя, а после присвоил и полностью выработал тему трогательной неловкости и спонтанной искренности. Андрей Рубанов давно и успешно рыхлит делянку потрескивающей от тестостерона напряженной нервозности на грани с эйфорией. Так почему бы Кучерской не последовать тем же путем и не монополизировать пресловутое женское томление – тем более что воспроизводит она его виртуозно, да и «идет» оно, если судить по рейтингам продаж, неплохо.

И всё бы хорошо, но есть одна проблема: Кучерская совершенно определенно может по-другому и, пожалуй, гораздо круче. Это «по-другому» сквозит иногда даже в нынешнем сборнике – в лучшем его тексте «Nostalgia» (больше всего похожем на первый блестящий сборник Кучерской – «Новый патерик») или в бесхитростной и короткой, как зарисовка из блога, новелле «Pizza Hut». То есть мочь-то может, но почему-то не практикует. По крайней мере, пока.

Линор Горалик

Валерий

[79]

То обстоятельство, что крошечная (смешные по нынешним временам семьдесят две страницы) повесть Линор Горалик вышла отдельной книжкой, говорит о многом – обычно издатели просто не замечают текстов такого размера. Однако для Горалик было сделано исключение, и это не случайно: по сути дела, факт существования в рамках нашей сегодняшней словесности этой удивительной девушки – многогранной, как Леонардо да Винчи, и работоспособной, как Дмитрий Быков, – и сам по себе служит колоссальным исключением из всех правил. За что бы Горалик ни бралась – стихи и прозаические миниатюры, романы, детские сказки и гуманитарный нон-фикшн, популярнейший блог и культовый комикс про Зайца Пц, – она каждый раз институирует создание нового тренда (а то и жанра), упрямо прокладывая новые дорожки в обход истоптанных.

«Валерий» в этом смысле – не исключение. Главный герой повести – огромный, могучий и… слабоумный мужчина неопределенного возраста. Он живет с дурно воспитанным котом и кроткой мамой, ходит на лечебную физкультуру и занятия «творчеством», дружит с другим дурачком по имени Алик и любит рыжего кудрявого психолога Дину (поклонники творчества Горалик немедленно увидят здесь параллель с ее сказкой «Мартин не плачет», повествующей о любви огромного слона Мартина к маленькой девочке Дине). Мир Валерия – это одновременно и мир взрослого, в котором возможны такие вещи, как секс, смерть, насилие или, допустим, ответственность за себя и близких, и мир ребенка – волшебный, непредсказуемый и зыбкий, в котором через яму в песочнице несложно попасть в ад, а под кроватью запросто может обнаружиться мохнатое чудище. Трогательный, беззащитный и в то же время смертельно опасный Валерий оказывается идеальной призмой, позволяющей увидеть окружающую действительность сразу на двух уровнях – и как сетку рациональных закономерностей, и как непостижимую систему тайных знаков.

Прозаик Михаил Бутов когда-то проницательно заметил по поводу Линор Горалик, что пуповина, связывающая ее тексты с нею самой, не перерезана, а значит, каждое написанное ею слово можно (и нужно) оценивать не только в рамках чистого искусства, но и в контексте личности автора. Как, почему, зачем Горалик решила создать своего «простодушного» – пока неясно. Возможно, на этот вопрос сможет дать ответ следующий изгиб той причудливой траектории, по которой движется ее мятежный дух, а возможно и нет. Пока же нам остается лишь озадаченно наблюдать, как из глубин непостижимого – и, похоже, безграничного – внутреннего мира Линор Горалик на поверхность поднимается круглая седая голова ее удивительного героя – страшного, жалкого и в то же самое время непреодолимо обаятельного.

Андрей Рубанов

Готовься к войне

[80]

Андрей Рубанов – из тех авторов, которых узнаёшь по одному абзацу текста: подобранного, пружинистого, слегка наэлектризованного. Под стать авторской манере и герои – энергичные, вечно прыгающие через две ступеньки, побулькивающие от адреналина и как будто избыточно живые на фоне аморфных, вяловатых современников.

В своем новом романе «Готовься к войне» Рубанов доводит все эти единожды найденные приемы до абсолютного, бриллиантового совершенства. Его герой, 41-летний банкир Сергей Знаев (многие, наверное, вспомнят его по «эпизодическим ролям» в других книгах Рубанова – «Сажайте, и вырастет» и «Жизнь удалась»), – самое яркое и эффектное воплощение придуманного писателем образа супермена-невротика: каждый день, каждую минуту он выжимает из себя мощность в 240 лошадиных сил. Вся его жизнь – истовое служение божеству по имени «эффективность»: ни одного лишнего движения, ни секунды, потраченной впустую. Знаев железной рукой управляет собственным банком, пишет книгу о финансах в России, вынашивает новый амбициозный проект, понемногу меценатствует, утром шлифует мускулы особой гимнастикой, а вечерами сбрасывает напряжение, участвуя в своеобразном «бойцовском клубе», созданном на паях с приятелем. Он успешен, он многого добился, у него блестящие перспективы. Однако у этого успеха есть, как водится, и обратная сторона: одиночество, нервное истощение да изнуряющая, физиологическая ненависть к медленному миру вокруг – слишком инертному, не способному выдерживать заданный банкиром бешеный темп.