Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
Известно, что нет ничего легче, и в то же время нет ничего труднее, как написать роман или повесть. Все зависит от степени умственного развития беллетриста. Если автор смотрит на роман, как на физиологию общественной жизни, то его задача чрезвычайно трудная, и нужно обладать большими познаниями, крупным талантом, глубоким знанием человеческой души и проницательным умом, чтобы исполнить ее добросовестно; но если писатель смотрит на роман, как на усыпляющее средство против бессонницы или способ убить время, которое чувствительные и нечувствительные барыни не знают куда девать, — то в продолжение года он может их испечь десятками. Чтобы написать научное сочинение, необходима предварительная подготовка, громадное накопление знаний и долголетний труд; чтобы написать серьезный критический разбор, нужно подробно познакомиться с разбираемым предметом, усвоить себе вполне его содержание и анализировать его в целом и в частностях. Все это, разумеется, работа нелегкая и не всем по плечу. То ли дело написать повесть или рассказ. Кто только имеет какое-нибудь влечение к писательству, может выдумать какой-нибудь сюжет, обставить его разными романтическими подробностями, занимать разговорами действующих лиц сотни страниц — и роман готов. Такому автору нет дела до того, что его роман не имеет никакого жизненного значения, что изображаемые им лица не верны действительности, что во всем романе нет никакой руководящей идеи. Вот почему мы очень часто видим, что молодые люди, имеющие влечение к писательству, не обладая никакими знаниями, не имея никакого самостоятельного критического взгляда, не умея даже анализировать поступки действующих лиц, начинают обыкновенно свои «первые шаги» на литературном поприще повестью или романом. Громаднейшее число этих романов пропадает в портфелях разных редакций; очень незначительное количество их удостаивается печати «для затычки», и только одна повесть из ста, может быть, отличается талантом и удовлетворяет требованиям современного художественного произведения. Европейские писатели, начав таким образом свою литературную деятельность, но развиваясь все больше и больше и угадав дух времени, создают нередко истинно художественные произведения и стыдятся своих «юных опытов». Еврейские же писатели, большей частью, останавливаются в своем развитии на первых шагах и остаются при «первых опытах», которые годятся только «для затычки».
Иному читателю покажется вообще странным, что в настоящее время находятся еще люди, которые пишут романы на древнееврейском языке, непонятном громадному большинству самих евреев. Найдется ли хоть один европейский человек, который стал бы писать повести на арабском, не уступающем в культурном отношении еврейскому, или даже на латинском и старогреческом языках, которыми так щедро кормят наших юношей в наших учебных заведениях! Между тем мы видим, что на древнееврейском языке пишут не только романы, но и сатирические стихотворения, эпиграммы, комедии и водевили… Если факт существует, то мы не можем обойти его молчанием. Романы, в европейском смысле этого слова, на древнееврейском языке начались с легкой руки Абрама Мапу, который написал исторический роман «Ахават-Цион» («Любовь в Сионе»). Роман этот в свое время произвел громадное впечатление между еврейской молодежью, чуждой европейскому образованию, она читала его нарасхват. Знаток еврейской древности, поэт в душе и, главное, владея крупным талантом, A.Мапу создал истинно художественное произведение, которое в одно и то же время изображало верно описанную в нем историческую эпоху и представляло много положительных, живых типов. Благодаря своей богатой поэтической фантазии, A.Мапу нарисовал восхитительную картину еврейских нравов, существовавших чуть не 3000 лет тому назад, и, несмотря на такую отдаленность эпохи, все выведенные им лица так живы и рельефны, будто они выхвачены прямо из жизни. Завязка романа в высшей степени увлекательная и в то же время правдоподобная; интрига выдержана до конца, и читатель буквально не может оторваться от книги. Слог автора бесподобен и по своей поэтичности и восточной красоте не уступает пламенным речам древних пророков. Неудивительно, что роман А.Мапу был самым любимым предметом чтения для еврейской молодежи, начинавшей пробуждаться в конце пятидесятых годов, и что он выдержал несколько изданий явление очень редкое в еврейской литературе.
Необыкновенный успех первого своего художественного произведения побудил автора написать роман из современной еврейской жизни, под названием «Аит Цавуа», т. е. «Пестрая Птица», или «ханжа». Нельзя сказать, чтобы вторая попытка А.Мапу вышла вполне удачной. Первые две части нового романа, правда, изобилуют многими художественными красотами, многими живыми и верно схваченными типами, многими поэтическими страницами, достойными кисти художника, — но остальные части очень слабы и производят невыгодное для автора впечатление. Автор прибегает к вымышленным эффектам и недостойным фарсам, на которые так падки французские романисты. Но не следует забывать, при каких условиях Мапу писал роман «Ханжа». Первая его часть вышла в 1857 году, вторая — через четыре года, третья опять через несколько лет, а последние две части, кажется, по смерти автора, последовавшей в 1869 году. Само собой разумеется, что художественное произведение, выходившее по частям в продолжение стольких лет, много потеряло в цельности впечатления. Автор, кроме того, находился во все это время в самых невыгодных условиях жизни, терпел нужду, был болен телом и духом, что, конечно, отозвалось на его романе, так что Мапу не выручил и несомненно сильный талант. Но Мапу вообще не был в состоянии нарисовать художественную и живую картину современных еврейских нравов. Автор был больше поэт, чем наблюдатель, больше художник, чем мыслитель, — отсюда изобилие красот в его романе и отсутствие руководящей мысли. Принадлежа сам к старому поколению, Мапу мастерски нарисовал много положительных и отрицательных типов этого поколения, но он не знал стремлений и надежд молодого поколения, которое он, однако, взялся изобразить в художественном произведении; поэтому новое поколение выставлено автором, правда, симпатично, но не совсем верно. При всем том, повторяю, в произведениях Мапу больше жизненной правды, больше художественного чутья, чем во всех его подражателях, которые выступили уже по битой дороге. Они думали, что стоит только написать книгу, в которой фигурировали бы живые лица, а не отвлеченные понятия, выдуманы были трагикомические эффекты, описаны были бесконечные разговоры — и роман будет готов. Но они горько ошиблись. Вышли, правда, книги, написанные по составленному рецепту, но не вышло никакого романа. К многочисленным подражателям Мапу можно причислить и
