Евгений Шраговиц - Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя
Следующее стихотворение, которая Окуджава написал на пушкинскую тему, называлось «Приезжая семья фотографируется у памятника Пушкину». Сюжет стихотворения ясен из названия. Поскольку речь идет о фотоснимке, в стихотворении присутствует рефрен «И птичка вылетает». Выражение: «Сейчас вылетит птичка» возникло одновременно с зарождением фотографии. Оно предназначалось детям и произносилось в момент съемки, для того чтобы ребенок смотрел в объектив. Позднее это выражение стало означать ожидание чуда. И это ожидание в стихотворении дарит провинциальному семейству Пушкин – напоминание о поэте даже в виде памятника преображает все вокруг, побуждает делать добро и окрашивает жизнь в радостные, праздничные тона. В этом тексте Окуджава дает ту же оценку личности Пушкина, что и в «Александре Сергеиче» и «Счастливчике Пушкине». Тут можно добавить, что приведённая нами интерпретация стихотворения «Приезжая семья фотографируется у памятника Пушкину» не претендует на новизну.
В 1965 году, в тот же период, когда появились стихи и сценарий о жизни Пушкина, Окуджава написал стихотворение «Встреча»[251], в котором появилась лермонтовская тема.
Процитируем начало стихотворения Окуджавы, предваряющее основное событие стихотворения – диалог двух поэтов: Окуджавы и Лермонтова.
Насмешливый, тщедушный и неловкий,единственный на этот шар земной,на Усачевке, возле остановки,вдруг Лермонтов возник передо мной,и в полночи рассеянной и зыбкой(как будто я о том его спросил)Мартынов – что… – он мне сказал с улыбкой. —Он невиновен.я его простил.
Для того чтобы оценить коллизию, описанную в стихотворении Окуджавы, нужно вспомнить хрестоматийный текст Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу…», а также стихотворение Г. Иванова «Мелодия становится цветком.», которое мы уже упоминали в этой статье при разборе стихотворения «Берегите нас, поэтов». Это короткое стихотворение, опубликованное в 1951 году, мы приводим полностью[252]:
Мелодия становится цветком,Он распускается и осыпается,Он делается ветром и песком,Летящим на огонь весенним мотыльком,Ветвями ивы в воду опускается…
Проходит тысяча мгновенных летИ перевоплощается мелодияВ тяжелый взгляд, в сиянье эполет,В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»В корнета гвардии – о, почему бы нет?..
Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.– Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,Серебряными шпорами звеня.
В начале этого стихотворения, как мы уже отмечали ранее, речь идёт о творческом импульсе, присутствующем в природе, который меняет свою форму существования. Подробный разбор этого стихотворения Г. Иванова приведен в примечаниях А. Арьева к сборнику стихов Г. Иванова.[253] Лермонтов у Иванова изображен в захолустном городишке Тамань, в туманных сумерках, вечером (представление о вечере возникает в связи с исходным текстом Лермонтова и потому, что Иванов замечает «Как далеко до завтрашнего дня!») на дороге. «Дорогу» также можно рассматривать как метафору творческого пути, а «пустыню» – как метафору одиночества. У Окуджавы Лермонтов появляется в очень похожей обстановке: в рабочем поселке – современный аналог захолустной Тамани, и в «полночи рассеянной и зыбкой», что опять-таки можно связать с «ночью» у Лермонтова и «как далеко до завтрашнего дня» у Иванова. И в результате именно в этих условиях, сходных с описанными у Лермонтова и Г. Иванова, перед Окуджавой возникает тень Лермонтова. Стихотворение Иванова (так же, как отчасти и текст Окуджавы) носит мистическую окраску. Но мы заметим, что «мелодия» Иванова, существующая вечно и принимающая только разные формы, проявляющая себя в том числе и в искусстве, практически не отличается от творческого импульса, о котором говорит Бергсон. Со времени написания стихотворения «Мелодия…» предположение о существовании в природе и человеке имманентно присущего творческого импульса, о котором мы уже упоминали при анализе стихотворения «Берегите нас, поэтов», возникавшее в художественных текстах и ставшее составляющей философской концепции известного французского философа Бергсона, теперь уже перешло в область науки.
Возвращаясь к сравнению двух текстов (Г. Иванов и Окуджава), мы должны упомянуть, что в обоих обрисована внешность поэта, но по-разному. Окуджава, в отличие, видимо, от Иванова, не заботился о портретном сходстве. Скорее он стремился воссоздать некое представление о том, как должен выглядеть поэт, присутствующее в массовом сознании. Физические характеристики «тщедушный и неловкий» отсутствуют в описаниях Лермонтова современниками. Мы можем прочесть у И. С. Тургенева: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-тёмных глаз. Их тяжёлый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине»[254]. Видимо, «тщедушие и неловкость» должны были символизировать конфликт между видимой физической слабостью и творческой мощью, хотя они не были свойственны Лермонтову в действительности.
Следующие за описанием поэта строки во «Встрече» Окуджавы содержат монолог Лермонтова, обращенный к лирическому герою.
– Мартынов – что… – он мне сказал с улыбкой. —– Мартынов – что… —он мне сказал с улыбкой. —Он невиновен.Я его простил.Что – царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.Что – раб?.. Бог с ним. Не воин он один.Царь и холоп – две крайности, мой милый.Нет ничего опасней середин.Над мрамором, венками перевитым,убийцы стали ангелами вновь.Удобней им считать меня убитым:венки всегда дешевле, чем любовь.Как дети, мы все забываем быстро,обидчикам не помним мы обид,и ты не верь, не верь в мое убийство:другой поручик был тогда убит.
Ясно, что в стихотворении Окуджава не пытается имитировать стиль Лермонтова. Также он, возможно, не ставит себе цель досконально воспроизвести перед читателем мироощущение этого поэта. Часто он просто вкладывает в уста классика мысли, приходившие ему в голову. Но при этом он использует образы как из произведений Лермонтова, так и из приведенного нами стихотворения Иванова. Процитированный только что фрагмент текста, где Лермонтов дарует прощение и Мартынову, и царю, может показаться непонятным читателю, если он не вспомнит о том, что тема прощения в те годы волновала Окуджаву. Она лежит в основе христианской этики, близкой Окуджаве, несмотря на то, что он не был верующим. Выполнение евангельского завета о прощении, очевидно, давалось Окуджаве тяжело, на что указывает стихотворение «Прощание с осенью» (1964), которое он часто читал на своих концертах. Вот несколько строк из него:
Прощай, прощай… Прощаю – не смущаюугрозами, надежно их таю.С улыбкою, размашисто прощаю,как пироги, прощенья раздаю.
Окуджава повстречал Лермонтова уже «очистившимся», освободившимся от пороков, присущих ему при жизни, – поэтому, в полном соответствии с христианской этикой, он готов всех простить, к чему, как мы о нем знаем, прежде был не склонен.
В связи с темой гибели можно вспомнить и стихотворение, которое написал сам Лермонтов: «Смерть поэта» о Пушкине. В чем-то Окуджава ориентировался на него. Примечательно, что и у Окуджавы, и у Иванова, и в «Смерти поэта» встречаются по отношению к герою определения «один», «единственный», но во всех стихотворениях у них различные смыслы. Лермонтов пишет: «Один, как прежде…и убит». Тут имеется в виду крайняя степень обездоленности, отсутствие при жизни единомышленников и вечная тема – противостояние толпе. Иванов также вводит в свое произведение тему одиночества, перефразируя строчку из стихотворения «Выхожу один я на дорогу…». Но для Иванова, возможно, эта тема важна потому, что стихотворение касается метафизических проблем творчества, а каждый поэт одинок на своем творческом пути, ему никто не помогает принимать решения, никто не сопровождает его, он в это время – с глазу на глаз с Богом. Окуджава дает Лермонтову характеристику «единственный на этот шар земной», но она говорит не об одиночестве, а об уникальности.
Можно провести и некоторые другие параллели «Смерти поэта» с текстом Окуджавы. В «Смерти поэта» есть строчки:
И прежний сняв венок – они венец терновый,Увитый лаврами, надели на него:Но иглы тайные суровоЯзвили славное чело;
Слово «венок» в «Смерти поэта» появляется дважды. Дважды это же слово употребляется и во фрагменте «Встречи», который мы цитировали, в близком к лермонтовскому контексте.
