Ирина Левонтина - О чём речь
История и слова
Носил бы стеганый халат
Тринадцатого января 2012 года потерпело крушение итальянское круизное судно Costa Concordia (15 палуб, 14 лифтов, 4 бассейна, 5 ресторанов, 1450 комфортабельных кают, двухуровневый фитнес-центр). Погибло 32 человека. Это событие заставило вновь вспомнить и обстоятельства крушения российского судна «Булгария», которое затонуло в Волге 10 июля 2011 года. Тогда погибло 122 человека. И вот в рассуждениях по поводу этих катастроф постоянно звучало слово халатность. Причем в таких примерно контекстах: «Чем итальянская / европейская халатность отличается от российского разгильдяйства / русского „авось“?» То есть получалось так, что халатность – это нечто, что бывает везде, в отличие от всякой нашей культурной специфики, от аршиномобщимнеизмерить и от третьего пути. Между тем, халатность – как раз специфическое русское слово. Достаточно заглянуть в двуязычные словари, чтобы увидеть, что на европейские языки оно переводится словами со значением «небрежность», «беспечность» или что-нибудь в этом роде. Халатность мы вырастили в своем коллективе. Причем это слово с занятной и совершенно литературной историей.
Само слово халат, как нам докладывает Фасмер, заимствовано «через тур. xilat „кафтан“ из араб. ḫil᾽аt „почетное платье“». Ну, русские дворяне халаты носили в качестве домашней одежды (как мы помним, у Пушкина: «В деревне, счастлив и рогат, / Носил бы стеганый халат»). Так вот, в первой трети XIX века в русской поэзии царил настоящий культ халата, главным певцом которого был П. А. Вяземский:
Прости, халат! товарищ неги праздной,Досугов друг, свидетель тайных дум!………………………………………Как жалкий раб, платящий дань злодею,И день и ночь, в неволе изнурясь,Вкушает рай, от уз освободясь,Так, сдернув с плеч гостиную ливреюИ с ней ярмо взыскательной тщеты,Я оживал, когда, одет халатом,Мирился вновь с покинутым Пенатом…………………………………………..Анакреон, друг красоты и Вакха,Поверьте мне, в халате пил и пел…
(«Прощание с халатом»)Ода халату здесь не случайна. Герой этой поэзии – ленивец (стандартная рифма – счастливец), поэтическая натура, отринувшая соблазны богатства и карьеры ради мирных утех дружбы и любви: «философы ленивцы, враги придворных уз» (К. Батюшков. «Мои пенаты»). Лень воспринимается здесь как состояние, родственное вдохновению – во всяком случае, помогающее отрешиться от житейской суеты: «Приди, о Лень! приди в мою пустыню. / Тебя зовут прохлада и покой…» (А. С. Пушкин. «Сон»). Этот комплекс идей, детально разработанный и с успехом привитый русской культуре Батюшковым и Пушкиным, был, вероятно, заимствован ими из французской анакреонтики XVIII века (la sainte paresse – «святая лень»).
Дальнейшая история слова халат и производных халатный, халатность весьма примечательна. У Гоголя Кифа Мокиевич был «человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом». Там же, в «Мертвых душах», говорится о «халатных побуждениях русской натуры». А вот характерное высказывание Достоевского:
Всякий ревностный и разумный отец знает, например, сколь важно воздерживаться перед детьми своими в обыденной семейной жизни от известной, так сказать, халатности семейных отношений, от известной распущенности их и разнузданности (Ф. М. Достоевский. Дневник писателя, 1877).
И. С. Аксаков указывал на двойственную природу халата: «…Халат – это ведь эмблема лени, бесцеремонности, простоты – это все же <…> нечто сердечное и человечное» (Письма Касьянова, 1863).
Однако чем дальше, тем менее халатность связывается с уютной домашней расслабленностью и тем сильнее становится в этом слове отрицательная оценка. При этом халатность начинает считаться типично российской чертой, укорененной в патриархальном укладе жизни; еще Ленин говорит о «нашей интеллигенции, большей частью немножко по-российски халатной и неповоротливой» («Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения», 1902). Потом же слово начинает указывать исключительно на плохую, небрежную работу:
Производящееся дознание устанавливает крайне халатное отношение к переустройству дворца (Неизвестный. Хроника // Родная земля. 1907.18.03).
Специальная следственная комиссия выяснила невероятно халатные порядки, царившие в музее (Неизвестный. Похищение «Джиоконды» // Русское слово. 1911.08.26).
Тут, пожалуй, стоит еще отметить, что на такую эволюцию слова халатный, вероятно, повлияло и похожее по внутренней форме выражение спустя рукава. Оно тоже первоначально указывало на некую общую блаженную расслабленность:
Чай, матушка-государыня ходит теперь спустя рукава или поваливается на пуховиках! (И. И. Лажечников. Ледяной дом, 1835).
Ни о чем он не хлопотал, не заботился, на все смотрел спустя рукава (О. М. Сомов. Сказка о Никите Вдовиниче, 1833).
Азиатец искони живет день до вечера, не вспоминая, что было третьего дня, не заботясь, что случится послезавтра; живет именно спустя рукава, потому что лень и беспечность – его лучшие наслаждения (А. А. Бестужев-Марлинский. Мулла-Нур, 1836).
А теперь оно и используется-то только в сочетании работать спустя рукава.
В современном языке халатность – это уже термин из Уголовного кодекса (преступная халатность). Впервые понятие халатность получило официальное закрепление в УК РСФСР 1922 года (до того использовалась формулировка «нерадивое отношение к служебным обязанностям»).
В русской литературе был и другой символ лени – диван (не оттоманка, не козетка, не кушетка, не шезлонг, не кресло-качалка, а именно диван). В «культовом», как бы теперь сказали, произведении – «Обломове» И. А. Гончарова – диван в качестве атрибута Обломова представлен даже в большей степени, чем халат (и тем более, чем шлепанцы – тоже важный элемент снаряжения ленивца):
Он испытал чувство мирной радости, что он с девяти до трех, с восьми до девяти может пробыть у себя на диване, и гордился, что не надо идти с докладом, писать бумаг, что есть простор его чувствам, воображению.
Вот что нам пишет заклеймивший «обломовщину» Добролюбов:
…Обломов является пред нами разоблаченный, как он есть, молчаливый, сведенный с красивого пьедестала на мягкий диван, прикрытый вместо мантии только просторным халатом. <…> Он не поклонится идолу зла! Да ведь почему это? Потому, что ему лень встать с дивана (Что такое обломовщина?).
Двадцать восьмого октября 2005 года в Ульяновске был установлен символический «философский диван Обломова». Надпись на философском диване гласит: «Здесь я понял поэзию лени и буду верен ей до гроба, если только нужда не заставит взяться за лом и лопату. Иван Гонча ров. Симбирск. 1849 год». Через год, 12 июня 2006 года, в день рождения И. А. Гончарова рядом с диваном появились и «тапочки Обломова». Тапочки были отлиты кузнецами местной кузнечной артели «Корч».
И вот я думаю: все могло сложиться несколько иначе, и диван победил бы халат в качестве главной эмблемы «креативной» лени. Представляете, тогда в нашем УК запросто могла бы появиться статья про преступную диванность. И мы как ни в чем не бывало использовали бы это словосочетание – как сейчас не моргнув глазом говорим о преступной халатности.
Всечеловечность
Несколько лет назад, когда Россия не была еще не-Европой, министр иностранных дел Лавров в одном выступлении произнес следующее: «Толстой сказал, что ответом на вызов петровской модернизации был гений Пушкина». Прозвучало настолько модернизированно (слова вызов, модернизация), что я подумала: не иначе как этот фрагмент министр взял из речи, которая изначально была написана по-английски некоторое время назад, так что сама русская цитата уже подзабылась. Получилось, как в моей любимой истории про Брежнева и Индиру Ганди: Индира Ганди на встрече с Брежневым произнесла слова, которые переводчик перевел так: «Как сказал ваш поэт Тютчев, счастлив тот, кто пришел в этот мир, когда решается его судьба». Имелись в виду, естественно, строки из тютчевского стихотворения «Цицерон»: «Блажен, кто посетил сей мир / В его минуты роковые! – Помните, дальше еще: – Его призвали всеблагие / Как собеседника на пир» (есть у Тютчева, правда, и вариант «Счастлив, кто посетил…», но в нашей истории лучше смотрится блажен). Из этого сюжета выросла целая лингвистическая игра, в которой известные строки даются как бы в обратном переводе и надо восстановить оригинал: ну, например, «Не надо меня провоцировать без необходимости» (Баратынский. «Не искушай меня без нужды»).
