В. Козлов - Колумбы российских древностей
Почти одновременно с Гаазе во Франции разрабатывал план многотомного издания восточных источников, содержавших сведения о славянах, хазарах и других народах, другой византолог — Вивиен де Сен-Мартен. В 1820 г. такой план был им представлен Румянцеву. После его одобрения Кругом граф выслал Сен-Мартену необходимую сумму денег. После смерти Сен-Мартена, эти средства поступили в распоряжение Гаазе[178].
В России работой над аналогичной публикацией по поручению Румянцева занялся Френ. Издание было задумано в виде извлечений соответствующих сведений из рукописей, поступивших из Египта в Азиатский музей, по образцу известных выписок И. Г. Стриттера. В 1823 г. по одной из этих рукописей Френ подготовил публикацию сведений о волжских булгарах путешественника X в. Ибн Фадлана, содержавшихся в сочинении ученого конца XII — начала XIII в. Йакута. Труд Фадлана, отличающийся богатством фактического материала, содержит, в частности, яркий эпизод описания похорон русса, послужившее спустя несколько десятилетий основой для картины Г. И. Семирадского «Похороны русса». В том же году Френ опубликовал полный арабский текст и перевод на немецкий язык всех заметок Фадлана, содержащихся в труде Йакута. Для их комментирования он привлек отрывки и из сочинений других арабских и персидских географов средневековья. Книга издана с посвящением Румянцеву[179]. Упоминавшихся в этих источниках «руссов» издатель связывал со скандинавами-норманнами, осевшими в Ладоге.
Уже после смерти Румянцева на выделенные им ранее средства под редакцией Френа были опубликованы извлечения из арабских, турецких и персидских средневековых источников (сочинений аль-Масуди, Ибн Халдуна, Наджиба Хамадани, Низами, Мирхонда и других авторов, всего 18) в виде писем к Румянцеву И. Хаммера-Пургшталя. Тексты изданы на языках подлинников с переводами и комментариями на французском языке[180]. Эта книга стала первой сводной хрестоматией известий восточных писателей, касающихся истории народов Восточной Европы, хотя большая часть текстов представляла поздние варианты подлинников и в ряде случаев при переводе к тому же оказалась искаженной. Исходя из идеи тесной связи Древней Руси с восточными народами, Хаммер-Пургшталь выдвинул здесь гипотезу о среднеазиатском происхождении «руси».
Интересные сведения по истории туркмен, узбеков, казахов и других народов, вошедших в состав Российской империи, были введены в научный оборот кружком изданием сочинения хорезмского историка XVII в. Абулгази «Родословное древо тюрков»[181].
Публикацию подготовили Хальфин и Френ. Поскольку издателям было известно о неточностях предшествующих изданий Абулгази, вначале предполагалось опубликовать только один, обнаруженный в Московском архиве Коллегии иностранных дел, список. Однако, уже после того как в типографии Казанского университета текст памятника был набран арабскими буквами, в распоряжении Хальфина и Френа оказался новый список татарского подлинника, изготовленный Ниметтулой бен Максудом, имамом Уфимского округа. Его разночтения с основным списком были поэтому помещены в конце публикации вместе с географическим и именным указателями. Перевод сочинения Абулгази на русский язык, филологические, исторические и географические комментарии по образцу изданных ранее Френом заметок Ибн Фадлана издатели, судя по их переписке с Румянцевым, предполагали включить во второй и третий тома публикации, не вышедшие из-за препятствий цензуры[182].
После возвращения из путешествия по Египту Сенковский, как утверждают биографы Румянцева, готовил по поручению графа издание так называемой Дербентской летописи, памятника, содержавшего сведения по истории Северо-Восточного Азербайджана и Дагестана V-XI вв., сохранившегося в списках на азербайджанском, армянском и персидском языках. Существует указание на то, что в типографии был напечатан даже один лист этого источника[183].
В 1824 г. на средства Румянцева ориенталист Шмидт опубликовал факсимиле и французский перевод грамот персидских правителей Аргуна и Элджета к французскому королю Филиппу Красивому[184].
Ранее они были изданы известным французским ученым-востоковедом Абель-Ремюзом. Шмидт исправил французский перевод грамот и приложил к нему тщательные филологические примечания. Это была одна из первых в России публикаций иностранных источников по истории других стран. Однако целесообразность подобных изданий еще вызывала у некоторых современников Румянцева определенные сомнения. Евгений Болховитинов, например, осторожно писал ему в 1825 г.: «Подступы ориенталистов к вашему сиятельству с такими книгами, какие бесполезны России, мне кажутся уже навязчивы. Всех книг их трудно перепечатать на счет нашего мецената, а благотворительность его нужнее нашей словесности, коей много любопытнейших памятников и в его библиотеке»[185]. Сам Румянцев относительно этого был иного мнения: увлеченность отечественной историей сочеталась у него с интересом к источникам и истории многих других стран, в том числе и тех, которые еще только начинали привлекать внимание ученых. Пожалуй, наиболее ярко об этом свидетельствует его серьезное намерение добиться согласия Н. Я. Бичурина принять участие в работе кружка (в области изучения китайской истории). Очевидно, лишь смерть Румянцева помешала этому[186].
Приведенные примеры показывают, что члены кружка пытались поставить на практическую основу реализацию уже высказывавшейся тогда мысли о необходимости сравнительно-исторического изучения истории народов. Не случайно в 1818 г. Румянцев, предлагая Каченовскому опубликовать рецензию на книгу немецкого востоковеда Г. Л. Козегартена, посвященную сочинению Магомета Ибн-Батута, выражал желание, «чтобы в самую рецензию помещены были русским переводом все те строки или малые статьи, относящиеся до Капчатской и Золотой Орды, коих история с российской так соплетена»[187].
К публикации Я. И. Шмидта примыкает и издание большого отрывка сочинения арабского историка X в. Табари «История пророков и царей», посвященного событиям в Аравии в VII в. и содержавшего упоминание о «руссах» в 643 г. Оно подготовлено по заданию Румянцева Козегартеном и вышло спустя несколько лет после смерти графа[188]. Именно после этого Табари стал широко известен в Европе.
Кружок готовил к публикации и русский перевод извлечения из «Истории норвежских королей» исландского историка С. Снорра. В этом памятнике при описании царствования короля Олафа встречаются известия по истории Древней Руси времени княжения Ярослава Владимировича. Перевод подготовлен по латинскому изданию сочинения Снорра XVIII в. и сопровождается интересными историческими примечаниями, а также хронологической таблицей событий, происходивших параллельно в России, Норвегии и Швеции X–XI вв. По неизвестной причине эта публикация не увидела света[189].
Таким образом, история русского и других народов, вошедших в состав Российской империи, находилась в центре внимания кружка при выборе им для издания исторических источников. За счет введения в научный оборот русских и древнеславянских литературных сочинений, фольклорного материала, а также западноевропейских и восточных памятников кружок расширил традиционно известный к началу XIX в. круг письменных источников. Историческая наука получила документальную базу, представленную уникальными памятниками с массой ранее неизвестных или малоизвестных свидетельств о прошлом русского и других народов.
В процессе подготовки таких изданий кружок развил лучшие зарубежные и отечественные традиции публикации древних источников, а также сформулировал новые принципы воспроизведения текстов памятников в зависимости от их вида, времени возникновения, древности списков. Сотрудники Румянцева не были равнодушны к тем, кому адресовались их издания. Среди них мы встречаем образцы как буквального («буква в букву, слово в слово») воспроизведения текстов документов, отвечающие задачам их лингвистического изучения, так и критического «очищения» памятников от описок и искажений. Впервые в истории отечественной археографии в публикациях кружка в столь широких масштабах был представлен не только исторический, лингвистический, но и палеографический материал: многочисленные снимки почерков, букв и других внешних признаков рукописей. Подготовка изданий исторических источников после работ кружка становилась невозможной без творческого осмысливания его опыта в этом деле.
Велико оказалось и общественное звучание публикаций кружка. Их выход по времени совпал с формированием исторических взглядов представителей прогрессивных кругов русского общества, в первую очередь декабристов и А. С. Пушкина. В значительной мере из публикаций, подготовленных кружком, они черпали материал для своих исторических построений. По «Собранию государственных грамот и договоров», «Софийскому временнику», «Судебникам» декабристы изучали общественный строй Древнерусского государства, республиканские традиции Новгорода, закрепощение крестьян. Опубликованные в «Собрании» чины венчания на царство являлись в представлении декабристов историческим прецедентом возможности избрания нового царя. «Памятники российской словесности», «Иоанн экзарх Болгарский» предоставили в их распоряжение разнообразные факты для обоснования единства и высокого уровня развития славянской культуры в древности. Мотивы Сборника Кирши Данилова использовались в поэзии Пушкина и Кюхельбекера. Создавая «Бориса Годунова», Пушкин внимательно изучал акты «Смутного времени», опубликованные в «Собрании государственных грамот и договоров». В 1825 г., уже на закате деятельности кружка, высокую оценку его публикациям дал в своем альманахе «Полярная звезда» декабрист А. А. Бестужев[190].
