Александр Реформатский - Введение в языковедение
Такие слова и существуют в словарном составе как варваризмы[ 216 ], т. е. иноязычные слова, пригодные для колористического использования при описании чуждых реалий[ 217 ] и обычаев.
Имеются они и в русском языке (см. таблицу на с. 96).
Такие неосвоенные иноязычные слова выглядят инкрустациями, которые даже «писать своими буквами» как–то неудобно, поэтому–то они и могут выполнять функцию изображения местного колорита.
Интересно, как Пушкин в «Евгении Онегине» подходил к таким варваризмам:
Пред ним roast–beef окровавленный (I, XVI).
Beef–steaks и страсбургский пирог (I, XXXVII).
Как dandy лондонский одет (I, IV).
А вот место, где Пушкин сам комментирует отношение к варваризмам:
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar. He могу…
Люблю я очень это слово,
Но не могу перевести;
Оно у нас покамест ново,
И вряд ли быть ему в чести.
(VIII, XV–XVI).
Сейчас слова ростбиф, бифштекс, вульгарный перешли уже в разряд усвоенных, но слово денди и до сих пор, пожалуй, воспринимается как варваризм (чему содействует трудность грамматического освоения слова на–и)[ 218 ].
Наряду с заимствованными словами, когда заимствуется прежде всего звуковая сторона слова (хотя порой и с искажениями, особенно по народной этимологии), а затем его номинативная направленность (слово–название), существуют и иного порядка «заимствованные» слова и выражения, когда иноязычный образец переводится по частям средствами своего языка. Это кальки[ 219 ].
Кальки возникают обычно книжным путем, это чаще всего бывает делом рук переводчиков.
Прямое калькирование иноязычного слова можно пояснить на примере латинского слова objectum и русского предмет, где приставка оЬ–переведена как пред-, корень–ject–как–мет- (от метать) и, наконец, окончание–ит отброшено; в сумме отдельных слагаемых возникло новое слово предмет.
Такого же рода кальки: греческое synedẽsis, латинское conscientia – совесть; латинское agricultura – земледелие, insectum – насекомое; греческое philosophia – любомудрие; французское prejuge – предрассудок, impression – впечатление, developpement – развитие, industrie – промышленность; немецкое Begriff – понятие, Vorstellung – представление, Auffassung – восприятие, Sprachwissenschaft – языковедение или языкознание и т. п.; кальками с латинского являются наши грамматические термины substantivum – существительное, adjectivum – прилагательное, verbum – глагол (ранее речь, откуда adverbium – наречие, а не приглаголие), pronomen – местоимение, interjectio – междометие (в XVIII в. междуметие в соответствии с оригиналом), subjectum – подлежащее, praedicatum – сказуемое, саsus (греческое ptõsis) – падеж и т. п.
Несколько иначе надо понимать такие кальки, как французские goŭt – вкус, trait – черта, influence – влияние. В этих случаях используется уже готовое слово своего языка, но ему придается не имевшее раньше место переносное значение по образцу иноязычного слова (таковы же кальки в области терминологии, предложенные Ломоносовым: движение, кислота, наблюдение, опыт, явление и т. п.).
Калькированными могут быть и целые выражения (словосочетания разного типа), например: взять меры (prendre les mesures)[ 220 ], присутствие духа (presence d'esprit), коротко и ясно (kurz und gut), целиком и полностью (ganz und voll) и т. п.
Иногда при калькировании возникает недоразумение, когда многозначные или омонимичные слова берутся не в том значении; таково выражение: «Любезнейший! Ты не в своей тарелке!» Грибоедов, «Горе от ума»), укрепившееся в русском языке, несмотря на ошибку, отмеченную еще Пушкиным: assiette по–французски не только «тарелка», но и «положение»[ 221 ].
Часто происходит параллельно заимствование и калькирование, причем калька получает более широкое значение, а заимствование более узкое, специальное, например:
Вопрос о допустимости заимствования и использования иноязычной лексики всегда вызывал горячие дискуссии.
Ломоносов как ученый, переводчик, публицист и поэт держался такого мнения: «Из других языков ничего неугодного не ввести, а хорошего не оставить», «Рассуди, что все народы в употреблении пера и изъявлении мыслей много между собою разнствуют, и для того береги свойства собственного своего языка. То, что любим в стиле латинском, французском или немецком, смеху достойно иногда бывает в русском»; античное наследство Ломоносов оценивал очень высоко: «Оттуда умножаем довольство российского слова, которое и собственным своим достатком велико и к приятию греческих красот посредством славянского сродно»[ 222 ]. Ломоносов выступал против засорения иноязычием своего языка: «…старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славянского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков, заимствующих себе красоту из греческого, и то еще через латинский. Оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют»[ 223 ].
Засорение русского языка галлицизмами изобразил Д. И. Фонвизин в комедии «Бригадир»; Грибоедов это пересыпание речи галлицизмами назвал «смесью французского с нижегородским».
Однако критическое отношение к заимствованиям у некоторых деятелей русской культуры переходило в националистический пуризм, например у А. С. Шишкова, В. И. Даля, которые предлагали все заимствованные и уже усвоенные слова заменить своими: не калоши, а мокроступы, не фортепьяно, а тихогромы (Шишков), не синоним, а тождеслов, не атмосфера, а мироколица, колоземица, не гимнастика, а ловкосилие, не эгоист, а себятник, самотник (Даль) и т. п. Нелепость таких предложений очевидна.
В XX в. об употреблении иноязычных слов писал В. И. Ленин: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно… Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности? Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет, то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя… Перенимать французско–нижегородское словоупотребление – значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по–французски учился, но, во–первых, не доучился, а во–вторых, коверкал русский язык. Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?»[ 224 ]
В этом высказывании Ленин выступает не вообще против иноязычных слов, а против употребления их «без надобности» и к тому же часто неправильно.
О том, что из чужеязычия следует оставлять без перевода, писал Энгельс:
«Я ограничился тем, что устранил все излишние иностранные слова. Но оставляя необходимые, я отказался от присоединения к ним так называемых пояснительных переводов. Ведь необходимые иностранные слова, в большинстве случаев представляющие общепринятые научно–технические термины, не были бы необходимыми, если бы они поддавались переводу. Значит, перевод только искажает смысл; вместо того, чтобы разъяснить, он вносит путаницу»[ 225 ].
2. Термины и слова общего языка. Можно классифицировать словарный состав на термины и слова общего языка. При этом надо помнить: 1) что это деление не совпадает с делением на чужое и свое, так как, несмотря на большое количество иноязычных терминов, в языке в качестве терминов очень много и своих слов (спинка, подошва, выключатель, поиск, окрас, ось, треугольник, окружность, надстройка и т. п.); 2) что одно и то же слово может в данном словарном составе существовать и как термин, и как обычное слово (мушка, сапожок, шапка, подошва, слово и т. п.).
В каждом языке имеются свои источники терминологии (международная лексика, заимствованная национальная, из профессиональной и жаргонной речи и т. п.), что связано с историческим развитием промышленности, науки и т. п. у данного народа и что дифференцируется по видам терминологии; так, в русской химической и медицинской терминологии больше греко–латинских слов, отчасти – арабских; в авиационной – значительный процент французских, в горнозаводской – немецких и своих из профессиональной речи, в спортивной – английских, в коневодческой – тюркских и т. п.
