Дневники Льва Толстого - Владимир Вениаминович Бибихин
Понимание, Verstehen, по традиции предполагает включение всего, в смысле всех сторон дела, а за этим тянется контекст, в конце концов мировой. Сначала целое, оно понимается тоже целым, только. Потом отдельное? Нет, оно по определению понимания уже не понимается. Что делают с отдельным? Наукотехника умеет оперировать с ним, не хуже, чем с множеством. Что отдельное вручено ей целым, опять же забывается. Перед наукой, забывшей о целом и понимании, задача вспомнить. Вводя науки о духе, Дильтей намечает путь этого воспоминания.
Испытай, переживи связь как первичную данность – этика, императив, таким образом, внутри дильтеевской психологии. Целое восстанавливается, кроме того что как исходная данность, еще и как цель и ценность.
Исходная связь (целость, понимание) самодвижная. Она имеет свою историю, интригу, переходит в отбор, упорядочение, и можно сказать шире: она с самого начала обещание и обещать не перестает. Вокруг нее интересное. Т. е. исходная связь, Er-lebnis, знает, что делать с собой и что делать вообще. Исследователь Дильтей действует агентом жизни через момент ее подъема в тематизированном им переживании. То же Толстой.
Надо постараться говорить о научном забывании и о перекрашивании наукой цветного в черно-белое без тона осуждения. В самом деле, посмотрите. Цвета, как мы говорим, переливаются. Настроения переменчивы. Целое ускользает вместе с настроением. Целое от науки ускользнуло в цель – забытое в прошлом, целое манит в будущем. Цель должна рассыпаться на шаги к ней, потому что она по определению еще не достигнута. Методическое познание, наукотехника всё делает правильно, раз уж настроение ускользнуло. Оно не может не ускользнуть, как цвет всегда переливается.
В каком-то смысле цвет ускользает не меньше, чем аспект этой плиты: вот она перед нами внизу, на нее можно наступить, вот она над нами вверху, она нависает над нами. Ослепленному ярким светом черное и белое переливаются или всё кажется зеленым. Как невозможно остановить вывертывание этого ромба, так нечестно требовать верности цвету, тону, настроению: они всегда ускользнут, собьются. Николенька на первых страницах «Детства» Толстого ненавидит Карла Ивановича, потом вдруг любит его. Правда – не Толстого, а просто правда, – в том, что и то и другое правда; Толстой прав не какой-то своей, а этой безусловной правдой.
Но наш-то вопрос остается не решен. Упустив ускользнувший тон, наука проецирует исходное целое уже как цель и строит свои операции как шаги к нему.
Это так и давно известно. Нам это мало помогает.
Какая-то крупная ошибка в нашем движении. Проверим. Повторим тезис, который нам нравился. Конструировать связь в смысле выявления ее исходя из фактов истории – значило бы пройти мимо их сути, которая с самого начала была в стремлении к цели. Мы говорили, что нелепо наблюдением выискивать смысл поступков, когда та же наша цель, жизнь или спасение, исходно уже создала все факты, которые перед нами. Мы говорили, вместе с Дильтеем и соглашаясь с ним, что жизнь это прорыв к своему как цели, свое исходно дано как родное, и оно исходно же распадается на шаги к нему. Так муравей берет иголку, тащит и т. д. Целое (связь) присутствует в нём как сама жизнь. Как данность целое подлежит описанию, как неприступное, скрытое подлежит анализу. Жизнь простым движением сплетает себя вокруг своего же влечения к своему. Ее связь (целое) анализируется не потому что в ней исходно есть состав и она сложена из частей – нет, она проста, – а потому что подходим мы к ее простоте ею же, исследователь тот же живой и связный и целый. Что-то в промежутке между ними мешает.
Без конструкций (63).
Закон развития – то же что связь, ее цельность. «Развитие имеет тенденцию к прочной связи». Эта связь – «душевный облик». Он хороший по определению? По-видимому, это сформировавшаяся душа (65).
Приобретенная = сложившаяся связь (73) (скажи: то, во что врастая, целость осталась быть; то, как она живет в сросшемся).
Высшее и более живое в жизни: моя мысль, мое участие, творчество (74). Здесь как раз должен был бы вступать закон художественной необходимости. Где он у Дильтея? Неужели только свобода и присматривание к тому, как я ею распоряжаюсь?
Так: да, то, что я делаю с ощущениями, отлично от способа, каким они даны. Вернее, может быть отлично. Я могу не воспользоваться своей свободой, вычитывать свое поведение из ощущений. Белые точки на сером фоне, как их сочетать.
Вот она, необходимость. Чтобы воспользоваться своей свободой, я должен следовать необходимости в своем выборе – я свободен быть более и более объективным, свободен вникать в суть, в своё.
Конечно же я свободен – но лишь поскольку мне удается войти в свое, в покой, настоящее, счастье. При сбое я имею только кажущуюся свободу, на самом деле теряю бесконечность: коридор углубления в свое. Происходит обмен того коридора на свободу перебора (например в передвижении по свету, в смене женщин), <который> загораживает уникальную перспективу бесконечного углубления в интимное.
И еще: для сохранения той необходимой доли риска, которая сопутствует своему и как бы принадлежит ему, какие-то области должны быть оставлены без риска. Иначе говоря: свобода своего, свобода ограничивает степени произвольности в тех областях, где она не ищет. Или точнее: она обязывает не искать там, где нет коридора бесконечности. Поскольку таких мест априори нет, по принципу узнай себя, свобода обязывает к вниманию – к высшей дисциплине во всём, на каждом шагу, в тщательности обращения со всем. В том числе с бросовым, ненужным. То, что казалось пройденным и решенным, должно быть снова первым. Т. е. и с этой стороны свобода = необходимость.
Наши побуждения не доходят до нашего сознания? Нет, постоянное стремление к добру не доходит, потому что давно дошло и потому что само собой разумеется (79).
Данность меняется: душа расширяется при встрече с другой. Не здесь ли, в организации этих встреч, суть Geisteswissenschaften, их причина и назначение: расширение души (79).
