Евгений Шраговиц - Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя
Масштабность связей между произведениями Окуджавы и Г. Иванова в этой книге уже не раз подчеркивалась. Мы покажем, что в стихах этих двух поэтов, посвященных Пушкину и Лермонтову, тоже присутствует перекличка, причем часто – в форме антитезы. Пример переклички в виде антитезы будет приведен также в главе 11. Поскольку глава, которую вы сейчас читаете, посвящена анализу произведений Окуджавы на выбранную тему, мы должны коснуться и тех из них, которые с точки зрения контекстов не представляют для нас интереса, но, несомненно, принадлежат пушкиниане. Мы приводим их здесь, чтобы дать читателю возможность ощутить, как менялось со временем восприятие Окуджавой творчества и личностей Пушкина и Лермонтова. Стихотворение «Берегите нас, поэтов, берегите нас…»[236] было написано первым в рассматриваемом временном интервале.
Стихотворение начинается четверостишием:
Берегите нас, поэтов. Берегите нас.Остаются век, полвека, год, неделя, час,три минуты, две минуты, вовсе ничего…Берегите нас, и чтобы – все за одного.
По нашему мнению, в этом стихотворении Окуджава руководствовался представлением, которое широко распространилось в начале ХХ века, и не только в литературе, но и в философии: об имманентно присущем природе творческом импульсе, являющем себя в разных формах. В цепи своих превращений этот импульс может реализовываться как в явлениях природы, так и в появлении гения – создателя художественных произведений. Эта мысль представлена в стихотворении Г. Иванова «Мелодия становится цветком», которое мы приведем и будем рассматривать позже. В этом стихотворении поэт и цветок – звенья цепи превращений творческого импульса, недолговечные и хрупкие, может быть, в силу той роли, которая им досталась. Эту хрупкость и отмечает Окуджава. В тексте Г. Иванова есть строки: «Проходит тысяча мгновенных лет/ И перевоплощается мелодия…», а у Окуджавы непредсказуемость временного существования импульса, реализовавшегося в поэте, выражена так: «Остаются век, полвека, год, неделя, час,/три минуты, две минуты, вовсе ничего…». Единицы времени, на первый взгляд, странные. Это связано с тем, что и у Г. Иванова, и у Окуджавы хронометрическое время и динамическое время человека (как называл его Бергсон) – это разные измерения. Поэтому у Иванова возможны «тысяча мгновенных лет», где «тысяча» связана с хронометрическим временем, а «мгновенность» со временем человека. У Окуджавы та же картина, то есть мелькание единиц хронометрического ряда не привязано к длительности существования творческого импульса. Само присутствие творческого импульса у поэта оказывает влияние на мир вокруг него и делает его более уязвимым в отношениях с окружением. Поэтому поэты часто ощущают свою обреченность.
Следующая тема в стихотворении – это тема судьбы, которую также часто называют «предначертанием», «роком».
Берегите нас с грехами, с радостью и без.Где-то, юный и прекрасный, ходит наш Дантес.Он минувшие проклятья не успел забыть,но велит ему призванье пулю в ствол забить.
Прочитавшему эту строфу может показаться, что Дантес Окуджавы – прирожденный убийца. Однако в действительности, и Окуджава не мог об этом не знать, Дантес вовсе не домогался дуэли с Пушкиным и больше никого в своей жизни не убил. Поэтому нужно внимательно присмотреться к слову «призвание». Словарь Даля истолковывает его не только как «природное расположение», «наклонность», но и как «назначение», и, что важно для нас, «предопределение». Нам представляется, что Окуджава обратил внимание именно на это последнее значение слова «призвание». Дантесу было «предопределено», предначертано роком стать убийцей. Окуджава ещё раз вспомнил о Жорже Дантесе в 1995 году в шуточном стихотворении, посвящённом французскому слависту Жоржу Нива, где назвал Дантеса «бездельником и повесой» и пожелал ему «гореть в аду». Приведем третью строфу «Берегите нас, поэтов…»
Где-то плачет наш Мартынов, поминает кровь:он уже убил однажды, он не хочет вновь,но судьба его такая, и свинец отлит,и двадцатое столетье так ему велит.
Мартынов Окуджавы также не хочет исполнять ту роль, которая ему предначертана «судьбой» и «веком», но он не может избежать своего предназначения. Подытоживая, можно сказать, что поэты становятся жертвами своего времени и рока и что наша эпоха имеет своих (может быть, невольных) исполнителей для ролей Дантеса и Мартынова. Прибегая к аналогии, скажем, что с поэтами случается то же, что с громоотводами – последние устроены так, что притягивают молнию, а когда молния ударит в громоотвод, это можно сравнить с «судьбой» или «роком», и в итоге – с исполнением того, что должно было случиться рано или поздно.
Из текста следует, что Мартынову и Дантесу только выпали определенные роли в конфликте поэтов со своим веком. Поэты, в том числе и Пушкин и Лермонтов, часто чувствовали себя во власти рока и писали об этом в своих стихах. В произведениях Лермонтова слово «рок» по частоте употребления уступает только слову «любовь». Бедственное положение поэтов определяется не одним лишь вмешательством в их жизнь высших сил. В стихотворении перечисляются несчастья, причиной которых становится вполне земное окружение. «Дурацкие руки», «поспешные приговоры», положение, сравнимое с участью собак на псарне – всего этого можно было бы избежать, если бы современники и особенно власть делали что-нибудь, чтобы облегчить судьбу поэтов.
Берегите нас, поэтов, от дурацких рук,от поспешных приговоров, от слепых подруг.Берегите нас, покуда можно уберечь,только так не берегите, чтоб костьми нам лечь,
только так не берегите, как борзых псари,только так не берегите, как псарей цари…Будут вам стихи и песни, и еще не раз…Только вы нас берегите, берегите нас.
Поэты в России не только во времена Пушкина страдали от жестокости власти, которая зачастую просто губила их. И двадцатый век, не упомянутый в последней строфе, но подразумеваемый Окуджавой, был к поэтам особенно немилостив. Достаточно вспомнить судьбы Блока, Гумилёва, Мандельштама, Цветаевой, Маяковского, Есенина и многих других, погибших от пули, от голода или в петле, в том числе родственника Окуджавы Галактиона Табидзе. И не случайно в строфе о Мартынове появляется свинец и двадцатое столетие. Через 3 года Окуджава написал стихотворение «Былое нельзя воротить..»[237] Оно начинается так:
Былое нельзя воротить – и печалиться не о чем,у каждой эпохи свои подрастают леса…А все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичемпоужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа.
В этой строфе заявлена тема стихотворения: оно посвящено истории России и роли Пушкина в ней. Тон вначале приподнятый. Окуджава сравнивает будущее с подрастающим лесом и говорит, что не стоит печалиться о былом. Похожее по форме рассуждение есть в письме Пушкина Плетневу. Утешая Плетнёва, потерявшего друга, Пушкин писал: «Но жизнь всё ещё богата… новые созреют нам друзья».[238] Затем следует фраза, которая на первый взгляд призвана ввести в стихотворение ностальгическую, лирическую ноту. Позднее мы увидим, что у этих строк есть и иная роль. При чтении стихотворения целиком мы можем заметить, что почти каждая строфа с точки зрения грамматического строя повторяет структуру первой. Первые две строки представляют собой самостоятельное высказывание, которое как будто заключает в себе похвалу эпохе, выделяет её позитивные черты. Но вторая часть строфы начинается с противительного союза, часто с оговорки «а все-таки», затем в виде незначительного примечания, как о небольшом упущении, говорится о крупных недостатках эпохи – и смысл первого утверждения полностью перечеркивается вторым.
Например:
Я кланяюсь низко познания морю безбрежному,разумный свой век, многоопытный век свой любя…А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнемуи мы до сих пор всё холопами числим себя.
В этой строфе описание положительных особенностей времени носит расплывчатый характер, в отличие от следующей за ним антитезы. Можно сказать, что язык этой строфы, как и всего стихотворения, вполне эзоповский. Трудно поверить, что можно «любить свой век» и одновременно «числить себя холопом».
Но, несмотря на это, следует отметить, что в суждении о русской истории автора стихотворения есть надежда на будущее. Вот как оно кончается:
Былое нельзя воротить… Выхожу я на улицу и вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается…
Ах, нынче, наверное, что-нибудь произойдет.
Появление Пушкина, о котором в первой строфе было сказано как о чем-то невероятном, оказывается возможным и становится знамением грядущих перемен. Фигура Пушкина воплощает в себе надежды Окуджавы на всеобщее обновление, она выступает в тексте как символ прогресса.
