В. Козлов - Колумбы российских древностей
Важным событием в истории русской исторической науки первой четверти XIX в. стало издание Софийской Новгородской летописи, осуществленное по поручению Румянцева Строевым[139]. Исследователи получили ценный источник по древнерусской, прежде всего новгородской, истории. Самостоятельное значение имели опубликованные здесь же Русская Правда Карамзинской редакции, «Хожение» Афанасия Никитина, ранее известное лишь по выпискам в «Истории» Карамзина, и другие исторические памятники.
Готовя эту публикацию, Строев имел в своем распоряжении четыре неизданные списка летописи (обнаруженный им в библиотеке Воскресенского монастыря, из коллекции графа Ф. А. Толстого и два Московского архива Коллегии иностранных дел). В основу первой части издания был положен список Ф. А. Толстого, в основу второй части — списки Московского архива Коллегии иностранных дел и библиотеки Воскресенского монастыря. Такое соединение разных списков носило оттенок искусственности, поскольку нет оснований полагать, что именно в этом виде мог быть недошедший первоначальный текст. Фактически издавался не отдельный памятник, а куски разновременных списков. «Невразумительные чтения» списков Строев решительно исправлял на основании их сравнения, предлагая свою интерпретацию текста. В стремлении к «очищению» памятника Строев отдавал дань археографическим традициям XVIII в. Их усовершенствование с его стороны заключалось в том, что в примечаниях к основному списку были приведены все разночтения списков, в том числе и тогда, когда в основном издаваемом списке содержались «восстановленные» им чтения. Читатель, таким образом, мог сравнить чтения всех списков и вариант самого Строева. Такой метод издания был вполне обоснован, хотя он и затруднял изучение памятника, а об основном списке давал неверное представление. Целесообразнее было бы давать «восстановленное» чтение вместе с вариантами в подстрочных примечаниях.
В предисловии к публикации Строев четко сформулировал мысль о предпочтении «возможной точности» издания текстов исторических источников — «буквальной», когда сохранялись все ошибки подлинника, вышедшие из употребления буквы и т. д. Не в этом, а в правильном «словоразделении» состоит «истинная точность» научной публикации, отмечал он.
Издание оказалось совершенным по археографическому оформлению. Помимо примечаний по тексту, оно включало факсимильное воспроизведение образцов почерков трех рукописей, восьми филиграней, а также раздельные указатели имен собственных, географических наименований, монастырей и церквей, дополнения и поправки. В составлении указателей, требующих огромного внимания и терпения, Строев в то время был непревзойденным мастером.
Самостоятельное научное значение имело и предисловие Строева, где дано тщательное описание использованных рукописей, изложены правила издания и впервые высказаны новые взгляды на историю русского летописания. Сформулированная здесь им мысль о характере русских летописей как компиляциях, сводах предшествующих памятников разных авторов открывала новые пути изучения летописей на основе выделения в них целых слоев разнородных источников и их самостоятельного использования.
Вместе с Калайдовичем Строеву при подготовке издания Софийской летописи удалось установить византийский источник летописца Нестора — «Временник» Георгия Амартола.
В общем русле строевского подхода к принципам издания летописных памятников осуществлена и публикация Спасским найденного им списка XVIII в. Строгановской летописи[140]. В научный оборот была полностью введена одна из ранних сибирских летописей, сведения которой содержали новые данные о начальном этапе присоединения Сибири к России. Спасский счел возможным «исправить недостаток правописания в подлиннике и другие очевидные писцовые ошибки, переменить знаки препинания, снабдить его некоторыми историческими примечаниями и пояснениями». Критически подойдя к тексту памятника, Спасский тем не менее отказался от указаний на случаи, когда он делал такие исправления.
В этом смысле еще более произвольно с текстом источников поступил Берх при издании на средства Румянцева так называемого Соликамского летописца, фактически составив из летописцев XVIII в., написанных С. и Н. Арефиными и В. Лучниковым, свод «всего любопытного»[141].
С планом издания летописных памятников связана и огромная работа, проведенная в 1814–1815 гг. по поручению Румянцева сотрудниками Комиссии печатания государственных грамот и договоров с целью подготовить публикацию Степенной книги. В основу ее было положено издание памятника, осуществленное еще в XVIII в. Г. Ф. Миллером. Варианты к нему подводились по спискам Московского архива Коллегии иностранных дел, Синодальной библиотеки и библиотеки графа Ф. А. Толстого. По неизвестной причине публикация не увидела света[142].
В русской историографии XVIII — начала XIX в. широкое распространение получили идеи монархической власти как определяющего фактора исторического развития. Эти идеи, разделявшиеся и большинством членов кружка, находили свое отражение в особом интересе к законодательству как связующему элементу «государственного тела», результату деятельности «мудрых государей», предопределявшей историю страны. Законодательные памятники становились одним из важнейших пособий изучения прошлого. К тому же некоторые сотрудники Румянцева были связаны с Комиссией составления законов, участвуя в работе над подготовкой «Систематического свода существующих законов Российской империи с основанием прав, из оных извлеченных», в процессе которой сталкивались и с памятниками древнерусского права.
Уже из изданной Строевым Софийской летописи впервые в полном объеме стала известна карамзинская редакция Русской Правды, а также «Закон судный людям» — памятник славянского права, широко распространенный в Древней Руси. Публикация их, осуществленная в соответствии с правилами, изложенными Строевым в предисловии к «Софийскому временнику», по мнению Н. В. Калачева и С. Н. Валка, не во всех случаях оказалась удачной: наряду с верными правками издателя основного списка есть исправления, основанные на болтинском издании Русской Правды, представлявшем, в свою очередь, компиляцию нескольких списков. Часть их произвольно толковала текст, нарочито архаизировала его и т. д.[143]
Разработка методов издания Русской Правды имела в России длительную историю. Одни мечтали о «сводном», т. е. «очищенном», издании памятника, другие стремились к публикации одного списка с вариантами по другим или вообще без вариантов. Попытку научного издания Русской Правды вне рамок кружка осуществил в начале XIX в. Калайдович. В основном, впервые опубликованном им Синодальном списке Русской Правды он стремился «ничего не прибавлять и не убавлять», а его неисправности «поправлять вне текста с возможною осмотрительностью, помощью вариантов»[144]. Значение этой публикации снизилось из-за того, что варианты Калайдович приводил по изданиям XVIII в. без непосредственного обращения к самим рукописям. Тем самым ученый невольно перенес ошибки предшественников и в свою публикацию.
По поручению Румянцева подготовкой нового издания Русской Правды занялся В. Ф. Вельяминов-Зернов. Замысел Вельяминова-Зернова сводится к тому, чтобы, собрав, «сколько возможно более списков» памятника, положить в основу «самый полный и исправный» и привести варианты к нему по всем остальным спискам. Публикацию предполагалось снабдить переводом Русской Правды на современный русский язык, а также историческими и юридическими комментариями. Эта работа кружка была не завершена. Она остановилась на стадии сбора и копирования списков в хранилищах Москвы, Новгорода и Пскова. Судя по всему, план Вельяминова-Зернова в случае его реализации мог стать важным рубежом в критическом издании древнейшего русского законодательного памятника, хотя он и ограничивался публикацией только Пространной редакции (более поздней по времени своего возникновения в сравнении с Краткой редакцией) Русской Правды: Вельяминов-Зернов, как и его современники (исключая Калайдовича), в известных ему списках Краткой редакции видел все еще результат порчи текста, а не самостоятельную редакцию[145].
Почти одновременно с началом работы Вельяминова-Зернова Калайдович и Строев осуществили публикацию Судебников 1497 и 1550 гг.[146] Первый из них был до этого известен лишь по выпискам из «Путешествия» Сигизмунда Герберштейна, а список второго имел значительные отличия от ранее изданных С. С. Башиловым и Г. Ф. Миллером. В публикацию вошли и дополнительные, ранее неизвестные указы к Судебнику 1550 г. Таким образом, издание Калайдовича и Строева вводило в научный оборот несколько ценнейших древнерусских законодательных памятников.
