Дмитрий Петров - Магия слова. Диалог о языке и языках

Работа в этом издании стала бесценным опытом — как в дальнейшем овладении английским, так и в журналистике. Издавать англоязычный журнал, полагаясь исключительно на местных переводчиков (один из них упорно переводил «интурист» как «intourist»), было бы глупо и смешно, и я, само собой, привлёк к работе носителей языка — англичан и американцев. Они не только редактировали переводы, но и конструктивно перестраивали тексты, адаптируя их к западным стандартам журналистики. Спустя год я набрался наглости и под надзором моих консультантов стал делать осторожные попытки письменного перевода на английский, попутно набирая экономической лексики.

В начале девяностых Запад начал активничать на просторах бывшего Союза, а в Казахстане — из-за его неиссякаемых запасов нефти и других природных богатств — особенно. Британский Совет (British Council), Информационная служба США (USIS), иностранные дипмиссии открывали многочисленные программы обучения в своих странах, в том числе и для журналистов. В своей профессии я, в общем, на виду, да и с английским более-менее порядок. Грех было не утолить жажду странствий за счёт принимающей стороны. Короче, я прошёл около десятка курсов — в Штатах, Британии, Канаде, Швеции, Швейцарии, Израиле… И всё благодаря «инглишу» — не блестящему, но сносному. В те годы владение английским в странах б. СССР, мягко говоря, не было массовым. И русский человек, способный вести на этом языке непринуждённый диалог, воспринимался за границей, скорее, с удивлением, чем нечто, само собой разумеющееся. Тогда на Западе мне чаще всего задавали два вопроса: «Где вы учили английский?» и «Казахстан — это Пакистан или Афганистан?» На первый я не моргнув глазом отвечал: «В школе, вестимо» («Certainly, at school!»). А на второй: «Купите себе новый глобус» («Do buy a new earth model!»).

Однажды пришлось даже заняться последовательным переводом. Дело было в 1996 году. В составе Центральноазиатского миротворческого батальона я в качестве репортёра был командирован на учения НАТО «Cooperative Osprey», на базу морской пехоты Кэмп-Лежун (Северная Каролина, США). От СНГ приехало 25 журналистов, никто языка не знал. Разумеется, с переводом меня припахали. Эта практика сработала во благо моему английскому: постепенно стал ловить себя на том, что не перевожу в уме английское предложение на русский и наоборот, а автоматически выдаю готовую фразу.

Пожалуй, в этот раз и ещё двумя годами ранее, тоже в Штатах, где неделями не слышал русского слова и под душем пел русские блатные песни, чтобы не забыть родную речь, я глубже всего погружался в английский язык.

В последние годы практики у меня поменьше, многое стал забывать, но тот ещё, университетский несгораемый запас не превратился в пепел.

Без тени кокетства признаю, что не обладаю особыми способностями к языкам — тем более такими, как у Петрова. Исключительные дарования мне, наверное, отчасти заменил живой неподдельный интерес к иностранному языку и любовь к русскому. Это я к тому, что изучение зарубежных наречий — вовсе не элитарное занятие, как может показаться, а вполне себе демократичное.

Сейчас знанием английского никого не удивишь, потому что мотиваций хоть отбавляй: работа в иностранных компаниях, учёба за границей, необходимость осваивать компьютер, путешествия, перспектива заморского брака и т. д. И в новом тысячелетии меня уже не спрашивают за бугром, откуда English. Полагаю, что скоро знать лишь один иностранный язык будет считаться (если уже не считается) в известной мере знаком отсталости.

Так что для чистоты эксперимента подопытный Петрову попался правильный — типичный представитель интеллигенции, со средним уровнем владения одним иностранным языком, не самый продвинутый, но и не самый тупой. Сразу уточню: Дмитрий принимает на свои курсы и тех, кто не знает никакого языка (кроме родного, разумеется). Как говорит он сам, «любой человек изначально полиглот». А мой английский нам нужен исключительно для того, чтобы, повторюсь, сравнить, как пойдёт итальянский — легче или тяжелее, быстрее или медленнее.

Вечер. Мы сидим за низким столиком в моей уютной квартирке. У Петрова на коленях заснула кошка Малёха. Поглаживая её, он начинает:

— До того, как будут произнесены первые слова на итальянском, мы начнём с тобой с лёгкой медитации. Во-первых, даже сгорая от страсти к изучению итальянского языка, ты не сможешь сразу выкинуть из головы все свои другие мысли, заботы, проблемы. Тебе надо, во-первых, добиться лёгкой релаксации, то есть сделать своё сознание и подсознание более прозрачным и восприимчивым.

— Это ты у нас мастер восточных единоборств и умеешь медитировать, — отвечаю ему. — А я обычно достигаю лёгкой релаксации старинным дедовским способом: выпил — и никаких проблем. Да и сам ты, кстати, журналу «Медведь» вот что говорил — я специально отложил, цитирую: «Выпивка, несомненно, способствует. Целое поколение студентов иняза начинало говорить именно по пьянке! Люди приходили в пивную и после второй раскрепощались и начинали говорить друг с другом на языках, которые изучали. Нужна встряска, нужен альтернативный взгляд на реальность!» Тем более у нас с собой было… Ну что, посмотрим на реальность альтернативно?

Против таких железных аргументов Петров не нашёлся что возразить, и мы, благословясь по первой, продолжили.

— Теперь ты должен открыть себя для ассоциаций с итальянским языком. Что он есть для тебя? Это то, что абсолютно невозможно передать ни в каком учебнике. То, что не может быть усреднённым. Потому что у каждого свой ключ к итальянскому, как и любому другому языку. Для кого-то это пицца, для других — Челентано, для третьих — Колизей и т. д. Сразу должен быть создан определённый бэкграунд, фон, среда, поле, волна. И вот после того, как ты стал посреди этого поля и настроился на эту волну, пошли слова и структуры. Помнишь мой любимый принцип «волна — частица»? Вот она — волна, и на ней вспыхивают частицы.

— Uno momento! — блеснув примитивной осведомлённостью в итальянском, я поднялся с кресла и начал создавать атмосферу. Первым делом поставил негромко «Времена года» Вивальди, затем разъял на страницы календарь с итальянскими видами и развешал их на стенах. Из соседней комнаты принёс несколько альбомов с шедеврами Кватроченто и расставил развёрнутыми на полках. На самое видное место определил автопортрет Рафаэля: при виде оригинала этой совсем небольшой картины в галерее Уффици во Флоренции у меня встал комок в горле.

(При погружении в новую языковую среду Петров страстно рекомендует в качестве акваланга недублированные фильмы. Уже после его отъезда мне повезло добыть шедевр Паоло Пазолини «Il Evangelo di Matteo» («Евангелие от Матфея») на итальянском с субтитрами на английском. Режиссёру, конечно, повезло со сценаристом: простые слова выстроены в Божественной последовательности. И итальянский текст, смысл которого давно мне знаком на русском и английском, втекал в уши почти беспрепятственно для понимания).

Оборудовав в зале маленькую Италию, я снова уселся слушать своего гуру. И тут он неожиданно заявил:

— Хочешь меньше чем за минуту узнать несколько тысяч итальянских слов?

Я недоверчиво покосился на него: вроде ещё толком и не пили…

— Всё очень просто, — успокоил Петров. — Достаточно в русских словах, оканчивающихся на «ция», заменить эту «ция» на «zione»: revoluzione, emozione, illustrazione, vibrazione, cassazione и т. д.

Я обалдел: только начали заниматься — а уже знаю тысячи новых слов. И заметно приободрился.

— Это называется «инъекция оптимизма», — подтвердил Дмитрий мои ощущения. И продолжил: — Научиться говорить просто, примитивно, но достаточно свободно, на изрядное количество тем, можно, обладая запасом не более 300–400 слов. Из которых 50–60 — самые употребительные глаголы, а также союзы и местоимения, предлоги, вопросительные и служебные слова.

— Так глаголы — самая важная часть речи?

— Да, так как они отражают действие. То, что я перечислил, и составляет стержень языка, на который нанизывается всё остальное. С самого начала необходимо довести до автоматизма следующие вещи. Во-первых, структуру глагола. Мы берём верхние по рейтингу частотности 50–60 глаголов, которые, как правило, в любом языке охватывают до 90 процентов случаев их использования. Обычно самые употребительные — это неправильные глаголы. Из них самые важные — быть, иметь, делать. По-итальянски: essere, avere, fare.. Эти три глагола, кроме того, что имеют свой собственный смысл и значение, играют роль вспомогательных глаголов для целого ряда грамматических конструкций, и с ними связано огромное количество словосочетаний. И мы первым делом учим спряжения этих глаголов.