Мелвин Брэгг - Приключения английского языка
Кекстона волновал вопрос единообразия, ведь книги должен был понимать любой читатель. Во вступлениях и заключениях к некоторым переводам отражены опасения, подобные тем, что излагал в конце одной из книг Чосер («Прощай, маленькая книжка…»). «Разумеется, — пишет автор, — трудно угодить всем и каждому по причине многообразия и изменений в языке.
В наши дни любой известный в своей стране человек изъясняется таким образом, что мало кто поймет его».
В этом же фрагменте он приводит известный пример того, как люди из одной части страны «не могут изъясняться так, чтобы их понимали в другой». Кекстон пишет о том, что переводит древнеримского поэта Вергилия по французской версии, но не может решить, какое английское слово лучше использовать в переводе для «яиц». Он рассказывает историю о купцах, которые вдали от дома покупают продукты: один просит у торговки eggys (древнескандинавская форма, распространенная на севере и востоке), а та отвечает, что не говорит по-французски, чем уязвляет купца; другой спрашивает то же, но в иной, древнеанглийской форме — eyren; эта форма, возможно, все еще в обращении на большей части юга Англии, и женщина понимает его. Кекстон выбирает вариант eggs. Множество раз мастерам печатного дела, подобно чиновникам канцелярии, приходилось играть роль судьи в вопросах нормативного английского правописания. Кекстон руководствовался замечательным правилом: «На мой взгляд, — отмечал он, — общеупотребительные повседневные слова будут поняты лучше, чем слова старые и древние».
Общеупотребительные повседневные слова, которые Кекстон использует и выбирает, — это чаще всего те, что он слышит вокруг: речь лондонцев и жителей юго-востока, хотя и более подверженная влиянию говоров центральных и восточных графств, чем изначально предполагалось. Этот смешанный диалект благодаря печатным книгам и указаниям из Королевской канцелярии постепенно вытесняет диалекты других районов страны, утверждаясь в роли общего письменного языка со всеми своими отклонениями в правописании и прочим.
Король задал тон, канцелярия подхватила, а печатный станок подчеркнул важность общего письменного языка. К концу XV века английский язык стал языком государства, способным и готовым распространять государственные сообщения во все более единообразном написании на севере и юге, на востоке и западе. Англоязычные рукописи и, позже, книги на нормативном языке оттеснили старые диалекты, которые тем не менее не исчезли из устной речи.
Английскому языку оставалось покорить еще одну твердыню. Служители Римско-католической церкви, хранительницы Царствия Небесного, ощущали угрозу, исходящую по всей Европе от народных движений, подобных организованному Уиклифом. Ответной реакцией Церкви было все большее сопротивление и борьба всеми допустимыми и недопустимыми способами, мирскими и церковными. Броней для них служила латынь, и Церковь была убеждена, что сам Господь благословил и сделал эту броню неуязвимой. Любое покушение на латинскую Библию воспринималось как посягательство на дух, сущность и предназначение Церкви.
В 1521 году в селении Литтл Садбери, что в графстве Глостершир, молодой человек с оксфордским образованием оставил семейство, в котором работал домашним учителем, и начал проповедовать перед зданием церкви в Сент-Остен Грин. Вскоре он напишет книгу, которой предстояло стать самой авторитетной в истории языка, английского и любого другого.
9. Библия Уильяма Тиндейла
Предсказание лоллардов о том, что Библии Уиклифа суждено жить, оказалось пророческим. В начале своего правления король Генрих VIII все еще обещал папе, что любые «неверные» переводы будут сожжены. Под этим он подразумевал Библию Уиклифа, рукописные копии которой, несмотря на все усилия двора и Церкви, по-прежнему активно распространялась по стране.
Генрих VIII поручил кардиналу Уолси, могущественному и деятельному лорду-канцлеру, отслеживать и уничтожать еретические книги. Уолси, которому было известно о том, как в 1517 году устои Римско-католической церкви пошатнул Мартин Лютер, вывесивший свои тезисы на двери церкви в Виттенберге, также стремился угодить папе и организовал поиски по всей стране. 12 мая 1521 года у кафедрального собора Св. Павла конфискованные еретические книги были сожжены на костре. Говорили, что пламя горело два дня. Это масштабное книгосожжение демонстрировало, что произойдет с каждым, кто осмелится бросить вызов власти папы.
Именно в этом году в Сент-Остен Грин начал публичные проповеди Уильям Тиндейл, тем самым встав на путь, который коренным образом изменит не только английский язык, но и общество в целом.
Не всегда просто понять и даже вообразить, что было поставлено на карту. Шла масштабная битва за власть. Римско-католическая церковь держала под жестким контролем многие страны, государства, княжества и народы. Благодаря своим богатствам и влиянию она была востребованным союзником в войнах. Она обладала монополией на единую истинную веру и требовала повиновения. Ее священники надзирали за каждым приходом: они имели право отпускать грехи, выслушивали исповеди, следили за посещением церкви, уплатой церковных налогов и соблюдением церковных предписаний по всем вопросам общественной и личной морали; даже половая жизнь находилась в ведении Церкви. Ее величественные соборы, великолепные артефакты, роскошные облачения, процессии и празднества служили эффектным и захватывающим противовесом безрадостному и скудному прозябанию. Самое главное, у Церкви был исключительный доступ к Богу и, следовательно, к вечной жизни. Обратиться к Богу и получить надежду на воскрешение можно было только посредством Римско-католической церкви.
Уиклиф, Лютер и Тиндейл бросили вызов этой всеобъемлющей власти. Они стремились дать простым людям возможность общаться с Богом напрямую, и путь к этому видели через Библию на понятном народу языке. Битва за язык стала открытым бунтом против Римско-католической церкви как хранительницы доступа к Богу, притязавшей на исключительное представительство Бога на земле, чьим земным законам все христиане должны были всецело повиноваться так же усердно, как законам небесным. С течением времени это становилось все более неприемлемым для многих, и вот река протеста вышла из берегов. Бунт возглавляли глубоко религиозные мужчины и женщины. Они тоже верили в непорочное зачатие, в божественную сущность Христа и, самое главное, в воскрешение. Они были на расстоянии многих световых лет от атеизма или даже агностицизма. Они желали спасения человеческих душ, но не посредством указов и проповедей, исходивших на латинском языке из Рима, полномочиям которого они не находили подтверждения в Библии. Для этих людей судьба души была самым сокровенным в жизни. Более того, за нее стоило отдать жизнь.
Столетия спустя тоже рождались те, кому была дорога свобода, но даже они не были убеждены в правоте своего дела так же ревностно, до фанатичности, как Уильям Тиндейл и люди его времени, ведь Тиндейл преданно служил единому истинному Богу, создателю всего сущего, Творцу, Вседержителю, жизни подателю и хранителю, судье всех мужчин и женщин, жнецу добрых и карателю зла. Не было в жизни более достойного служения, чем служение Богу.
Для Тиндейла английский язык был, по сути, наилучшим способом общения Бога с народом и народа с Богом. Борьба за английскую Библию была битвой за спасение через Священное Писание. Возразившему ему священнику Тиндейл ответил: «Пройдут годы, и парень, идущий за плугом, будет знать Писание лучше, чем вы».
Подобно Уиклифу Тиндейл был оксфордским специалистом по классической филологии и так же всецело отвергал саму мысль о том, что такой специалист и рукоположенный священник, каковым был Тиндейл, должен довольствоваться судьбой умеренного карьериста и конформиста. Тиндейл прожил жизнь, сравнимую с жизнью героя-революционера XX века, и кончина его оказалась трагичнее, чем у большинства из них.
Примечательно, что крупное семейство в Глостершире, где он работал домашним учителем, было состоятельным — из нового поколения преуспевших торговцев шерстью, именовавших себя христианскими братьями (вежливое и политически более безопасное наименование лоллардов). Они построили в саду частную церковь Св. Аделины, покровительницы ткачей, и, похоже, были рады оказывать тайную финансовую поддержку Тиндейлу. Горячая поддержка на столь раннем этапе его жизни воодушевила Тиндейла.
Но он, как и Уиклиф, был одержим идеей. В 1524 году, в возрасте 30 лет, Уильям Тиндейл покинул родину, чтобы продолжить свое дело за пределами государства с репрессивным режимом, учрежденным Генрихом VIII и кардиналом Уолси. Ему так и не суждено было вернуться.
Он встретился с Эразмом и позднее с Лютером, двумя ключевыми фигурами движения, приведшего к распространению протестантизма. Обосновавшись в Кёльне, Тиндейл в одиночку приступил к переводу Нового Завета — не с латыни, а по древнегреческим и древнееврейским первоисточникам. Именно этот факт в сочетании с лингвистическим талантом и чутьем Тиндейла сделал его переводы такими выразительными и запоминающимися.
