Роман Пересветов - Тайны выцветших строк
«Изложение часто совпадает дословно, а там, где нет дословного сходства, ясно видны одни и те же краски, одни и те же мысли, одни и те же образы, одни и те же выводы», — подытожил свои наблюдения ученый.
В самом деле, в первых же двух приписках на полях Синодального списка, подчеркивавших жестокость, проявленную боярами Шуйскими в борьбе со своими соперниками, упоминались те же примеры, которые Иван Грозный, перечисляя преступления бояр, приводил впоследствии в известном послании к Курбскому. В третьей приписке встречались крамольные слова заговорщика князя Семена Лобанова-Ростовского, выписанные, по-видимому, из хранившегося в царском архиве секретного следственного дела. Эти же слова повторялись царем и в письме к Курбскому.
Совпадение имен и фактов бросалось в глаза и при сличении с посланием к Курбскому приписок, сделанных на полях Царственной книги. Так, в одной из приписок рассказывалось об очередной дерзкой выходке Шуйских и их приспешников, едва не убивших царского любимца боярина Федора Воронцова и оскорбивших митрополита Даниила. Один из них нарочно наступал убеленному сединами старцу на мантию, пока не разодрал ее. В тех же словах рассказывал об этом царь в письме к Курбскому.
Содержавшийся в приписке к Царственной книге рассказ о происходившем в 1547 году в одной из московских церквей самосуде над дядей царя боярином Юрием Глинским тоже нашел отражение в этом послании. Автор приписки добавлял, что самосуд был организован по наущению изменников-бояр. О том же говорит Иван Грозный в послании к Курбскому, бросившему царю обвинение, что он сам проливал в церквах кровь невинных людей.
Многое совпадало в пространной приписке о начавшемся во время болезни Ивана Грозного брожении среди бояр и в негодующем рассказе царя об их коварстве в том же послании. Некоторые выражения совпадали полностью. Веским доказательством единого происхождения обоих рассказов о боярской смуте 1553 года мог служить и еще один довод: рассказ этот, кроме приписки к Царственной книге, встречался только в письме Ивана Грозного к Курбскому.
Между посланием к Курбскому и приписками были, конечно, и различия в форме изложения и в количестве приводимых имен и подробностей. Но эти различия указывали только на то, что письмо и приписки были написаны в разное время и для разных целей. Авторы послания к Курбскому и приписок не могли быть разными лицами. Такое предположение было несовместимо с фактом, уже доказанным Альшицем: первые приписки появились до послания к Курбскому, а вторые — после него.
Если бы приписки к Синодальному списку делал не царь, а другое лицо, тогда, значит, царь, подобно школьнику, привыкшему списывать у соседа по парте, перенес из них свои примеры и даже отдельные выражения в послание к Курбскому. Зато потом автор приписок, в свою очередь, делая новые вставки на полях Царственной книги, должен был списывать свои примеры и выражения у Ивана Грозного из другой части его послания. Недопустимость такого предположения очевидна, и значит, автор приписок и автор послания к Курбскому — несомненно Грозный. Сходство и различия приписок с посланием к Курбскому снова убеждали в одном: автором их мог быть только царь.
Веские указания на то, что приписки были сделаны Иваном Грозным, Д. Н. Альшиц нашел и в описи царского архива.
На полях описи имелась пометка о том, что 20 июля 1563 года ящик № 174 с находившимся в нем сыскным делом князя Семена Лобанова Ростовского был снова «взят ко государю».
Самая большая приписка в Синодальном списке, сделанная Иваном Грозным, как раз и касалась измены князя Лобанова-Ростовского. В ней было приведено много новых подробностей, неизвестных из других источников, например обстоятельные объяснения причины побега князя, и были перечислены имена бояр и дьяков, участвовавших в расследовании, — сведения эти были явно взяты из подлинного сыскного дела.
Указанная в пометке на описи дата как раз совпадает с временем редактирования Синодального списка.
В описи царского архива имелась еще одна, очень важная пометка дьяка: «В 76 (то есть в 1568 году) летописец и тетради посланы ко государю в слободу». В свете известных теперь данных эти слова уже прямо указывали на Ивана Грозного, как на автора редакционных приписок к Лицевому своду. «Списки, что писати в летописец», посылались Ивану Грозному для просмотра и одобрения.
Сопоставляя эти пометки о посылке черновиков к царю в Александрову слободу с другими пометками дьяков на описи царского архива, Д. Н. Альшиц заметил, что в августе 1566 года таких пометок было особенно много. Именно в этом году царь не только забирал к себе архивные документы целыми ящиками, но и сам часто бывал в архиве. За десять дней августа 1566 года он пять раз посетил свой архив и выбрал из архивных ящиков главным образом документы об опальных боярах, как раз о тех, имена которых упоминаются в приписках.
Теперь, когда ученый знал, что все приписки были сделаны Иваном Грозным, встречавшиеся в них противоречия его уже не удивляли. События, о которых говорилось в приписках, слишком близко касались царя, чтобы он мог писать о них беспристрастно. Смещение и искажение фактов наблюдалось главным образом в приписках к Царственной книге, а они делались Иваном Грозным в разгар напряженной борьбы со своевольными боярами, мешавшими царю укреплять свою власть и вместе с ней — силу и сплоченность Московского государства. Отступая от точной передачи событий, Грозный стремился подчеркнуть главное — свою правоту в борьбе. Царь настойчиво доказывал, что виновниками вражды были зачинщики всех смут — бояре. Он же карал их не как своих личных врагов, а как смутьянов и изменников. При этом он, разумеется, умалчивал о бесчисленных невинных жертвах своей жестокости.
В глазах историка недостоверность некоторых приписок имеет своеобразную ценность. Они позволяют взглянуть на происшествия четырехсотлетней давности глазами очевидцев. Исследователь видел в этих противоречиях отражение бурных событий прошлого.
Написанную по его указаниям летопись царь исправлял в нужном ему духе, так, как он того хотел.
ЧЬЯ РУКА?
Итак, вопрос, кто является автором загадочных приписок, можно было считать, наконец, выясненным. Но, кроме этого, нужно было еще выяснить: сделаны ли приписки собственноручно Иваном Грозным или продиктованы им какому-нибудь писцу? Они могли быть также переписаны с замечаний царя, сделанных на отдельных листах.
Оба эти предположения были отвергнуты.
Тщательное изучение приписок привело ученого к следующим выводам.
Наряду с пространными замечаниями на полях Синодального списка и Царственной книги в тексте обеих летописей встречались и мелкие поправки, сделанные тем же почерком. Их было почти столько же, сколько и приписок, — около полусотни.
Вот об этих-то поправках уж никак нельзя было сказать, что они были продиктованы или перенесены из другой рукописи. Они могли быть сделаны только в процессе чтения. Многие слова и целые фразы были вставлены между строк внимательно читавшим текст и размышлявшим над ним редактором, который замечал даже незначительные описки, допущенные переписчиком. Зачеркивая какое-нибудь слово, он заменял его другим, более точно выражавшим мысль.
Правда, иногда он и сам ошибался, не дописывал слова, пропускал буквы, забывал поставить твердый или мягкий знак. Но эти пропуски и ошибки не могли быть следствием его неграмотности, а вызывались скорее его рассеянностью, тем, что мысль иногда угасала раньше, чем он успевал ее запечатлеть на бумаге. Ошибки обычно не повторялись. Замечая малейшие упущения писца, автор поправок забывал следить за собой, позволял себе писать так, словно над ним не могло уже быть никакого контроля.
Он писал, видимо, очень быстро, не заботясь о красоте почерка. Переписчики разберут! Но его описки оказались важным доводом для источниковеда. Такую небрежность не мог себе позволить переписчик, если бы он перебелял рукопись с царского образца.
Из того очевидного факта, что приписки и поправки были внесены в текст в процессе чтения, а также из факта небрежности письма можно было заключить, что они были сделаны собственноручно
редактором Летописного свода. Почерк приписок был, таким образом, почерком Ивана Грозного.
За исследования о приписках к Лицевому своду Д. Н. Альшпицу была присуждена ученая степень кандидата исторических наук. Принимавшие участие в обсуждении его диссертации ученые единодушно подчеркнули выдающееся значение проделанной им работы, отметили ее новаторский характер и убедительность выводов. Правда, один из оппонентов, старший научный сотрудник Василий Георгиевич Гейман, заканчивая свое выступление, усомнился в том, что приписки сделаны собственной рукой Ивана Грозного. «Пока этот вывод не будет подтвержден находкой какого-нибудь другого, хотя бы одного автографа Грозного, — заявил ученый, — я вправе это оспаривать».
