Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том
Толкин работал над выстраиванием всех этих взаимосвязей примерно до начала 1942 года (см. «Предательство Изенгарда»), пока наконец не смог понять, как объединить все эти подробности с эльфийскими языками и легендами, которым он до этого уже посвятил много лет своей жизни. В результате роман начал приобретать более четкие очертания. Впрочем, в одном можно быть уверенными: автор по-прежнему не следовал никакому плану и общей концепции трилогии у него еще не было. Сюжет рождался непосредственно в момент написания романа. Точно так же были написаны и некоторые другие великие литературные произведения, например романы Диккенса, которые тот сочинял и публиковал по частям. Заметки Толкина нередко во многом напоминают подход Диккенса: например, оба мэтра были склонны придумывать имя персонажу путем перебора множества различных вариантов, пока не натыкались на тот, который, как им казалось, подходил лучше всего. Однако Толкин еще в большей степени, чем Диккенс, не имел четких представлений о том, куда уведет его повествование. Спустя семь месяцев после начала работы над «Властелином колец» он жаловался, что так и не придумал, о чем будет его новая книга (см. «Возвращение Тени»). Поразительно то, что ему это ничуть не помешало продолжить работу над романом.
Возвращение к истокам
Начиная работу в декабре 1937 года, Толкин намеревался использовать несколько ресурсов, которые действительно имелись в его распоряжении. Во-первых, у него был запас материалов, в конечном счете превратившихся в «Сильмариллион». Как упоминалось выше, Толкин уже предпринимал попытку предложить часть этих работ Стэнли Анвину, и хотя тот отказался публиковать их в виде отдельного сборника, Толкин, очевидно, мог вновь прибегнуть к этому источнику, как он уже делал при написании «Хоббита», чтобы придать основной линии романа глубину и обрисовать историческую подоплеку.
Так, например, в главе «Клинок в ночи» (глава 11 книги I) Арагорн не только поет балладу о Берене и Лютиэн[28], но и подробно пересказывает саму легенду о них — этой легенде была посвящена значительная часть сборника, отвергнутого Анвином. А в главе «Неожиданные гости» (глава 1 книги II) Бильбо во время встречи в Раздоле поет песнь про Эарендила. Оба стихотворения были написаны Толкином ранее и опубликованы по отдельности, пусть даже и в университетских журналах, которые выходили небольшим тиражом. Ранние поэтические произведения — это как раз второй ресурс автора, доступный ему в 1937 году. Большая часть из полутора десятков стихов, встречающихся в «Хоббите», довольно веселые и легкомысленные, как, например, песня эльфов в главе 3 или песни-дразнилки для пауков в главе 8, но есть и такие — например, баллада, которую гномы начинают в главе 1 и продолжают или перепевают по-новому в зависимости от настроения в главах 7 и 15, — что стали наглядным свидетельством того, как гармонично поэтические тексты могут переплетаться с основной линией повествования. В период с 1923 по 1937 год Толкин не только написал, но и опубликовал небольшой сборник стихов — они не вошли в его легенды «Сильмариллиона», но годились для повторного использования.
Тем не менее самым главным и неожиданным источником вдохновения для писателя в 1937 году стала его любовь к изучению географии, топонимов и их этимологии (впрочем, этот интерес до известной степени связан с его стихотворческой деятельностью, о которой мы только что говорили).
Топонимы, равно как и загадки, сказки и детские потешки, — это еще один пласт древних культурных традиций, вызывавший у Толкина огромный личный интерес. Они представляли для него особую ценность по двум причинам. Первая заключалась в том, что большинство людей особо не задумываются о происхождении названий и воспринимают их как некую данность. Люди не склонны специально их менять, и любые преобразования здесь, как правило, являются следствием медленного и естественного процесса, который остается незамеченным для его участников. Это означает, что имена и названия могут таить в себе до удивления подлинные напоминания о тех или иных исторических событиях или древних традициях. Толкин однажды в разговоре со мной высказал предположение о том, что название деревушки Хинкси (Hincksey) неподалеку от Оксфорда может происходить от имени легендарного героя древности и основателя Англии Хенгиста (*Hengestes-ieg, то есть «остров Хенгиста»). Он также склонялся к мысли, что фамилия его собственной тетушки по имени Джейн Нив является производной от имени погибшего конунга Нэфа, под началом которого служил Хенгист.
Однако вторая причина, по которой Толкин так интересовался именами собственными, заключается в их особой связи с тем, что они обозначают, причем связь эта, очевидно, является взаимно однозначным соответствием. Как уже говорилось выше, на стр. 57, «между словом и предметом, который оно обозначает» есть разница, однако ни одна другая категория слов не сравнится с названиями и именами по степени приближенности к обозначаемым объектам. Сам факт существования имени представляет собой своего рода гарантию, что его носитель тоже существует. Использование в повествовании имен и названий (особенно таких, в которых нет особой нужды) придает этой истории вес и делает ее чуть более реальной. Разумеется, можно считать это всего лишь литературным приемом, хорошим примером которого служит следующая короткая эпитафия на гибель коня конунга Теодена в части «Возвращение короля»:
Верно служил, но погиб, короля погубив,
Сын Легконога, скакун Белогрив[29].
Совершенно очевидно, что читателю нет никакой необходимости знать, как звали родителей Белогрива, да и сам Белогрив как весьма незначительный персонаж тоже мог бы остаться безымянным. Но упоминая оба этих имени, не имеющих абсолютно никакого значения для сюжета, автор словно убеждает нас в реальности происходящего. Как уже отмечалось на стр. 72, в повести «Хоббит, или Туда и Обратно» фигурировало не так много реальных имен, за исключением разве что имен гномов, причем некоторые из них были добавлены уже в последующих изданиях книги. Однако при работе над «Властелином колец» Толкин выбрал принципиально иной подход. Этот роман изобилует самыми разными именами, прозвищами и топонимами, причем последние в большинстве случаев даже отмечены на карте. Именно по ним во многом можно судить о том, как автор начинал писать трилогию.
Некоторый свет на его интересы и методы работы на этом этапе может пролить небольшая сказка Толкина под названием «Фермер Джайлз из Хэма»[30]. Она была опубликована лишь в 1949 году, но нам доподлинно известно (см. «Описательную библиографию»), что Толкин зачитывал эту повесть, которую он к тому времени значительно переписал, членам литературного общества колледжей Оксфордского университета в январе 1938 года, то есть спустя месяц после начала работы над «Властелином колец». По ней видно, что Толкин уделял много внимания изучению не только детских песенок, но и названий городов и деревень Оксфордшира и соседних с ним графств. Вымышленное местечко Хэм имело реальный прототип — деревню под названием Тейм (Thame). Но отчего же эту деревню назвали Тейм? Откуда в этом слове взялась буква h, которую, как и h в названии реки Темза (Thames), не произносят? Может быть, это слово должно было писаться как Tame[31], и если так, то в чем мог заключаться смысл этого названия?
Неподалеку от деревни Тейм имеется ничуть не менее реальная деревушка Уормингхолл (Worminghall), название которой было бы логично расшифровать как «поместье Уормингов»[32]. Но кто же тогда такие эти Уорминги? Если предположить, что worm означает «дракон» (как это частенько бывало в древнеанглийском языке), тогда пресловутые Уорминги могли иметь какое-то отношение к дракону. Причем, вероятно, прирученному дракону, раз уже деревня Тейм находилась там совсем рядом.
