Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы
III Литература между либеральной идеей и антилиберальным проектом
Евгений Ясин:
Фонд «Либеральная миссия» в свое время реализовал проект, целью которого было выяснить, что произошло с российской культурой в период реформ. Но культура – понятие весьма широкое, хотелось бы сузить поле обсуждения и поговорить о литературе.
Российская литература всегда обращалась с неким посланием к обществу. Она либо воспитывала, либо выступала распространителем тех или иных идей, либо способствовала осознанию обществом значимых для него проблем. И сегодня литература должна выполнять какую-то из перечисленных или подобную функцию. Мы рассчитываем понять, какую именно. Итак, речь пойдет о том, чем характеризуется в настоящий момент литературный процесс, с какими посланиями литература обращается к обществу и, собственно, сохранилась ли русская литература как таковая.
Наталья Иванова:
«Компрометация либеральных идей шла рука об руку с самокомпрометацией либеральной публицистики» .
Литературное пространство конца 1980-х – начала 1990-х годов, которые характеризовались публикаторским бумом, выдвинуло сопряженную с идеями того времени (времени так называемых «перестройки и гласности») литературу, анализирующую закрытые прежде стороны действительности (в довольно широком эстетическом диапазоне). В этом литературном пространстве происходило педалирование либеральной мысли – не только в прозе и публицистике, но и в поэзии, лирике, причем даже у тех поэтов, которые никогда не отличались приливами гражданского чувства. Александр Кушнер, например, воспел в лирических стихах газету «Московские новости».
Литература, питаемая идеей свободы (а это и есть смысл и главная ценность либерализма), существовала и до того, только вынуждена была либо пользоваться эзоповым языком, либо эмигрировать, причем эта эмиграция могла быть как «внешней» (когда автор уезжал в другую страну), так и «внутренней» (когда автор «уходил в себя»). Только на рубеже 1990-х легальная литература, литература «ворованного воздуха», смогла перейти с эзопова языка на прямую речь. Кстати, это расставание с эзоповым языком породило свои проблемы, но об этом отдельный разговор.
После десятилетий советских насмешек слово «либерализм» с конца 1980-х годов начинает свое победное шествие, давая жизнь и экономическим терминам («либеральные реформы»), и литературным понятиям. В редакции журнала «Знамя», например, среди ежегодных премий появилась премия «За произведение, утверждающее либеральные ценности». Ее лауреатами стали: Григорий Померанц («Записки гадкого утенка», 1993), Соломон Апт (переводы К. Ясперса и Г. Гессе, 1994), Сергей Гандлевский («Трепанация черепа», 1995), Фазиль Искандер («Думающий о России и американец», 1997), Владимир Шаров («Старая девочка», 1998), Андрей Дмитриев («Закрытая книга», 1999), Александр Чудаков («Ложится мгла на старые ступени…», 2000).
Кстати, одновременно с этой премией редакция учредила и премию «За произведение, утверждающее идеалы просвещенного патриотизма». Ее получили: Георгий Владимов («Генерал и его армия», 1994), Олег Ермаков («Последний рассказ о войне», 1995), Дмитрий Тренин («Российская оборонная политика и ближнее зарубежье», 1996), Семен Файбисович («Дядя Адик/Uncle Dick», 1997), Евгений Попов («Подлинная история „Зеленых музыкантов“», 1998), Юрий Арабов («Цезариада», 1999), Николай Работнов («Сороковка», 2000).
Премии можно совершенно спокойно поменять местами: как за либеральные ценности, так и за просвещенный патриотизм наград удостаивалась свободная по посланию проза, поэзия, эссеистика.
Однако очень скоро (в историческом масштабе) понятие «либеральный» приобрело оттенок чего-то сомнительного, а порой и отталкивающего. Причем в устах самих либералов. В обществе произошло отождествление понятия с реальностью, которая характеризовалась «либерализацией цен» и суровой «ценой либеральных реформ». После августа 1991 года в публицистике с легкой руки В. Бондаренко актуализируется термин «либеральный террор». [47]
«В который уже раз либеральная интеллигенция ставит перед собой вопрос: куда податься? Идти во власть, бежать в оппозицию, отправиться в народ? Как и в эпоху „Вех“, интеллигенция все еще обретается снаружи <…> „толкается на площади, голося и перебраниваясь“. И наиболее честный вариант для человека социально ориентированного, но мыслящего – вернуться в себя, как домой». [48]
Да, либеральная интеллигенция начала раскалываться (см. также материалы «конференц-зала» «Раскол в либералах» [Знамя. 2002. №1]). Однако «отколовшаяся» часть уходила не «в себя, как домой», а в антилиберализм.
Одновременно с распадом «гнезд интеллигенции» (творческие союзы и т. п.) происходило переосмысление места и роли мыслящего индивидуума, в том числе и писателя. Начало 1990-х годов – это время самой громкой полемики между либералами-«западниками» и «ультрапатриотами»).
Для постмодернистов и концептуалистов, при том что они, безусловно, исповедовали идею свободы, либерализм был теснее всего связан с неприемлемой «шестидесятнической» эстетикой. Д. А. Пригов, например, замечал: «Вот я сейчас долго работал с языком либеральной публицистики, которая достаточно взвинчена, истерична, сама не понимая того, что она скорее верлибровская поэзия, чем журналистика». [49]
Компрометация либеральных идей (в результате шока от проведения «либеральных реформ», событий октября 1993 года, неудач правления Б. Н. Ельцина и т. д.) шла рука об руку с самокомпрометацией либеральной публицистики (ее пафосность и истеричность отмечал не только Пригов). Поскольку для прозы и поэзии идея свободы была «организатором» поэтики и эстетики, раскол либеральной (условно говоря) литературы прошел как раз по этой линии. Получилось, что эстетически Г. Бакланов и Ю. Бондарев, А. Кушнер и Ю. Кузнецов, Д. Гранин и В. Распутин, Л. Зорин и В. Розов (разделенные идеологически) ближе друг к другу, чем либералы и демократы – по убеждениям: Г. Бакланов и В. Сорокин, А. Кушнер и Л. Рубинштейн, О. Чухонцев и Д. А. Пригов, Д. Гранин и Вик. Ерофеев.
Эпатаж, скандал, провокация стали эстетически привлекательными, они словно освежали спертый воздух замкнутого идейнолитературного пространства. И все это на фоне определенной идейной и эстетической усталости, исчерпанности и, как результат, снижения литературной продуктивности, клонирования вместо естественного развития, имитации вместо органического наращивания.
В последнее время наблюдается новая перемена блюд на общелитературном столе: идет атака на либералов со стороны литературных радикалов и литературных консерваторов. Но, что примечательно, началась она с атаки либералов на самих себя. Вот, например, М. Золотоносов пишет о Людмиле Петрушевской, «Новом мире» и Владимире Лакшине: «Это характерно для либерала-шестидесятника, привыкшего дышать ворованным воздухом». [50]
Что касается радикалов, то они присоединяют к антилиберализму либералов свое возрождение ценностей сталинской литературы. Симптоматичны попытки реабилитации цензуры [51] , силы, порядка, диктатуры, вплоть до фашизма.
Само появление в «Независимой газете» новой рубрики «Свежая кровь» говорит об игре с тоталитарно-фашизоидными понятиями, как, впрочем, и материалы газеты «Консерватор» второй редакции. Литераторы, выросшие в более или менее свободной стране, не испытавшие на себе «прелестей» советского режима, начали присоединяться к идеологии газеты «Завтра». Приведу слова вошедшего (введенного) сейчас в моду (либералами же!) Александра Проханова: «Крестовый поход детей» [с железными прутьями] – это ответ на распад, разврат, содомизм, процветающие в некогда священной Москве». [52]
Проханову вторят и сами «дети», например Дмитрий Быков: «Сегодня уже ясно, что без великих потрясений никакой великой России не будет» [53] , – и Михаил Ремизов: «Хотя бы шепотом мы должны оставлять за собой право спросить: а в какой атмосфере Россия имеет больше шансов на самоосуществление – в атмосфере мирового порядка или в атмосфере катастроф мирового порядка? Лично я вполне убежден в последнем». [54]
То есть пусть сильнее грянет буря! Вот они, наши новые буревестники!
Радикальный антилиберальный проект (называющий себя еще иногда консервативным), выросший внутри либерального, присоединил к себе также старых противников либерализма.
Все эти подвижки, оползни, расколы в литературе (и в литературной среде) совпадали с внутрироссийскими и глобальными изменениями (и были во многом спровоцированы ими). Литература, как живой организм, реагировала, а не только формировала – читателя, публику, народ . Литератор был еще и барометром, тем более что ему самому от либеральных реформ стало и лучше, и хуже, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть: теоретически и практически (иногда за свой счет) он обрел возможность печатать все, что написал, но получил экономическую цензуру вместо государственно-политической. Гонорары свелись к минимуму. Поддержки от победителей та литературная инфраструктура, которая считала себя инициатором либерального поворота, не получила. Литература либералов недолго радовалась свободе – скоро она ощутила себя брошенной всеми: читателями, властями, издателями, журналистами. Она потеряла стимул и статус.
