Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы
Теперь о власти критика в литературе. Она, конечно, есть, но сейчас очень невелика, и бороться за нее у критиков особого стимула нет. Ведь одно дело бороться за власть в стране, и совсем другое – в маленьком городке. Приведу в пример Каменева. Одно время он входил в руководство компартии, а потом его назначили руководить издательством «Academia». Была у него власть? Конечно, в издательстве была. Он мог решить, например: издавать книгу или не издавать. Но, разумеется, по сравнению с тем, что было раньше, возможности его несравнимо уменьшились.
Я не думаю, что издатели сейчас вообще не ориентируются на критику. Есть, конечно, разные типы издателей. Более или менее культурные издатели, точнее, издатели так называемых культурных книг, конечно, читают литературно-критические журналы, газеты, сетевые издания. Они не могут их игнорировать. В этом плане власть у критика есть. Но, повторю, власть небольшая. И, скорее всего, она опосредуется либо средствами массовой коммуникации, либо тем, что критик начинает руководить книжной серией или, как Виктор Топоров, премией. Кто он в последнем случае: литературный критик или литературный менеджер?Наталья Иванова: Он литературный критик в своей книге, в литературно-критической серии «Инстанция вкуса», выходящей в издательстве «Лимбус-пресс». А в издательстве «Лимбус-пресс» он менеджер.
Абрам Рейтблат: Там, где у него есть власть, он выступает как менеджер, но вот вопрос: получил ли он эту власть и эту должность просто так, за свои менеджерские качества, или потому, что все-таки он литературный критик? Думаю, что знания и репутация литературного критика весьма важны для Александра Тимофеевского и других критиков, которые временами выступают в роли литературных менеджеров. И еще один момент. Я провел микроисследование на предмет того, что представляют собой по профессиональному типу люди, которые подвизаются в литературной критике. Скажем, в советскую эпоху литературный критик был профессионалом, т. е. он жил на те деньги, которые зарабатывал писанием литературно-критических статей. Это была его профессия. Он был связан с определенными журналами или газетами, потом выходили еще сборники его статей… Я думаю, что тогдашние критики в значительной степени и сегодня живут за счет своей литературно-критической продукции. А на что живут молодые критики, которым сейчас двадцать пять – тридцать лет? Оказывается, среди трех-четырех десятков авторов, печатающих рецензии и статьи о книгах, лишь для нескольких человек, литературных обозревателей в глянцевых журналах и в газетах, критика – основной источник дохода. Но они обычно являются лишь аннотаторами новых книг и информаторами о литературных тусовках. Новые литературные явления они, как правило, не анализируют и не оценивают. Получается, что для большинства молодых литераторов критика не профессия, а своего рода хобби.
Наталья Иванова: Литературный обозреватель в газете сегодня, как правило, один, а раньше в газете «Известия», например, могли выступать совершенно разные критики, представители разных поколений…
Абрам Рейтблат: Извините, что прерываю. Я изучаю литературные институты XIX – начала ХХ века и могу сказать, что и тогда у газеты был один обозреватель. В разных журналах и ситуация была разная, но в принципе в журнале печатались два-три ключевых критика, очень близких по своим оценкам. Многомерность общей оценки создавалась за счет мнений разных критиков, представлявших журналы с разными литературными программами. Среди нас находятся два критика из ведущих российских журналов, и их высказывания на нашем «круглом столе» подтверждают выводы социологов о том, что сегодня журналы отказываются проводить свою эстетическую программу и решают другие задачи; они не стремятся доминировать на литературном поле и защищать свою эстетическую, идеологическую линию.
Наталья Иванова: Идеологическая линия как раз существует…
Абрам Рейтблат: Идеологическую не в политическом, а в более общем культурном плане. Я имею в виду скорее литературную идеологию. Для меня Солженицын и Линор Горалик – это даже не Марс и Венера, а две разные галактики. Адресат у Горалик принципиально иной, чем у Солженицына. Если они оказываются под одной обложкой, это значит, что у журнала нет определенной эстетической и мировоззренческой программы.
Борис Дубин:
«Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову» .
Мне тоже кажется, что журналы, причем разные, сейчас фактически не являются журналами в том смысле, какой придавался им в XIX веке. Это, скорее, некий набор сценических площадок, которые время от времени предоставляются разным режиссерам и даже разным актерам, а то и разным театральным труппам. В этом я вижу влияние массмедиа, которые работают именно так. Ни один канал неможет монополизировать какую-то одну аудиторию. Он всегда сообразуется с разными слоями общества и в этом смысле представляет разных актеров на одной сцене.
Я вообще думаю, что за переменами, которые произошли, разворачивались и продолжают происходить, стоят очень масштабные социальные и экономические процессы. Представьте, что в вашем городе жил миллион человек, а через три года, причем мирных года, без войны, осталось 40 тысяч… Примерно то же самое произошло за несколько лет с толстыми журналами – их тиражи в среднем упали в 25 раз. Это коренное изменение. Не просто меньше людей – это другие люди, они живут в другой стране (в других рамках) и в другом социальном состоянии. И происходящие процессы – обвально-оползневого типа. Люди пытаются не рухнуть вместе с оползнем, ухватиться за что-то, быстро обжить клочок земли под собой и вокруг, чтобы потом опять поползти вниз, снова зацепиться, обжить…
Что мы имеем в качестве литературных сообществ сегодня? Многие литературные сообщества складываются как сообщества фэнов, самый известный пример – толкинисты. Это не те читатели, которые были у «Нового мира» и «Октября» в 1960-х годах или у того же «Нового мира», «Знамени», «Дружбы народов» на рубеже 1980–1990-х. Это совсем другой тип социальной организации, другой тип сообщества, который появился и кристаллизуется вокруг журналов.
Мы наблюдаем процесс создания и распространения моды – модные авторы, модные книги. Как работает журнал «Афиша»? Он убеждает: модная книга – это важная вещь. Спросите: что читают (смотрят, носят и т. д.) в этом месяце, в этом сезоне? – и любой человек от 18 до 35 лет в городе Москве, если вы его встретите рядом с РГГУ, МГУ или с любым другим вузом, назовет вам десяток имен, даже не задумываясь. Да вы и сами их знаете: Мураками, Павич, Кундера, Пелевин, Сорокин и т. д. Вся остальная страна может что-то читать, может что-то выписывать, но не это составляет ее жизнь (не зря ведь тиражи сократились в 25 раз). И надо себе отдавать отчет в том, что произошло. Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову.
Теперь о массмедиа, о том, есть ли сейчас у литературного критика власть, у кого именно она есть и над кем. Возьмем сетевую критику. По данным последних опросов нашего аналитического центра, регулярно, хотя бы раз в неделю, выходит в Интернет 1, 8% взрослого населения России. Вот реальная аудитория сетевой литературы и критики. Разумеется, в Москве, Питере и еще в десяти крупных университетских городах, если отобрать только молодежь, цифры будут другие – 15—20%. Значит, надо отдавать себе отчет в том, что есть такая – по объему, составу, запросам, навыкам – аудитория. И с ней надо работать.
Что сейчас говорят московские суперкрупные издатели? Что до города с полумиллионным населением они еще будут из Москвы дотягиваться, а ходить – нет, не будут, это слишком дорого и накладно. Какие-то книжки, конечно, туда будут время от времени попадать, какие-то журналы, кто-то в чем-то поможет и что-то будет происходить. Но реальная централизованная книгоиздательская политика будет осуществляться именно таким жестким образом.
И все-таки в двадцати крупных городах, в Москве, в Питере на наших глазах возникают новые аудитории, причем достаточно большие, чтобы не ограничиваться тиражами в одну и две тысячи. Но их надо отследить, надо наладить какие-то каналы регулярного взаимодействия с ними. Журналам, газетам, радио, телевидению придется настроиться на эти аудитории, если они хотят реально работать. Дальше, за рамками этих групп, – разрыв, провал, ничейная земля. А еще дальше – так называемое общество зрителей. Это люди, которые четыре-пять часов в день смотрят первые два телевизионных канала. Ни у одного книгоиздателя сегодня нет такой возможности дотянуться практически до каждой семьи.
Почему я говорю именно об обществе зрителей? Потому что они смотрят одно и то же в одно и то же время, и так каждый день, по четыре-пять часов. И это «общество» как раз и выбрало тех, кого выбрало, на последних думских выборах. Это не «вся Россия», и даже не половина, учитывая общую явку в 55% (отнимите тех, кто голосовал «против всех», и тех, кто отдал голос за «продемократические» партии). Это все-таки меньшая часть России. Но она реально представлена телевидением (или предоставлена телевидению?) в отличие от большей части страны, которая хоть в каком-то виде не представлена нигде и никем. Может быть, попробовать до этой аудитории дотянуться, если туда еще не дотянулась рука Кремля?
