Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том
Так, последняя загадка, загаданная в тот момент, когда «подоспело время спросить что-нибудь действительно непосильное и устрашающее», взята из древнеанглийской поэмы об игре в загадки, точнее о состязании в мудрости между Соломоном и Сатурном. Сатурн, который представляет языческую мудрость, спрашивает Соломона: «Что это такое… что приходит неумолимо, подтачивает основы, приносит слезы скорби… не щадит ни твердыни, ни мягкости, ни малости, ни величия?» В «Соломоне и Сатурне» (Solomon and Saturn) отгадка не «время», как в отчаянии пискнул Бильбо, случайно попав в точку, а «старость»: «Бьется яростнее волка, ждет терпеливее камня, держится крепче стали, поражает железо ржой: и то же делает с нами». А вот более тщательно облагороженная версия Горлума:
Сжует железо, сталь сожрет
И скалы в порошок сотрет,
Мощь городов, власть королей
Его могущества слабей.
Загадка Горлума о рыбе —
Без воздуха живет она
И, как могила, холодна,
Не пьет, хотя в воде сидит,
В броне, хотя и не звенит —
перекликается с загадками, загаданными во время состязания в мудрости, описанного в древнескандинавской «Саге о конунге Хейдреке Мудром» (она много лет спустя вышла под редакцией сына Толкина, Кристофера), а один из образов в ней заимствован из средневековой вустерширской поэмы Лайамона «Брут, или Хроники Британии», которую Толкин очень любил: павшие воины лежат на дне реки и в своих кольчугах кажутся похожими на странных рыб.
Загадка Горлума про темноту — «покаверзнее» — тоже имеет аналог в «Соломоне и Сатурне», хотя ответ на нее не «темнота», а «тень», как позднее вспомнил Толкин. Жестокие и мрачные загадки Горлума прочно ассоциируются с древним миром, описанным в эпосе и сагах, — миром героев и мудрецов.
Но Бильбо тоже умеет играть в эту игру, хотя характер и происхождение его загадок совсем иные. Три из них — про зубы, яйца и «безногую» — взяты из традиционных детских потешек (их варианты опубликованы в издании «Хоббита» с комментариями). Но вот откуда взялись сами эти потешки? Толкин, разумеется, задавался этим вопросом, который непосредственно связан с упомянутым выше тезисом о происхождении сказок, задолго до того, как начал писать «Хоббита». В 1923 году он опубликовал расширенную версию известной потешки про Лунного Деда — «Как Лунный Дед поспешил на обед», — которая в итоге была включена в сборник «Приключения Тома Бомбадила» под номером шесть. В том же году он напечатал стихотворение «Кот пиликает на скрипке: разбор детской потешки и разоблачение ее скандальной тайны» (The Cat and the Fiddle: A Nursery Rhyme Undone and its Scandalous Secret Unlocked); впоследствии оно было использовано во «Властелине колец» в качестве хоббитовской песни, которую поет Фродо в «Гарцующем пони» в Пригорье, а также вошло в «Приключения Тома Бомбадила». Позднее, в 1949 году, была опубликована короткая сказка «Фермер Джайлз из Хэма» (которая изначально была написана примерно в тот же период, что и «Хоббит») — она вся построена на детских потешках, песенках про Старого короля Коула и про «всю королевскую конницу, всю королевскую рать». В письме к Стэнли Анвину в 1938 году (см. «Письма», № 28) Толкин упоминает о том, что его друг и коллега по Оксфордскому университету окончил длинную «повесть в четырех книгах, написанную рифмованным стихом» под названием «Старый король Коэль» — именно Коэль, а не Коул, поскольку речь идет о короле из древней валлийской традиции.
Может показаться удивительным, что кто-то готов отдавать столько времени и сил каким-то детским песенкам, если не воспринимать их всерьез. Но за всеми этими воспоминаниями и переписываниями стоит убеждение ученого-филолога: как детские сказки об эльфах и гномах давным-давно были связаны с той эпохой, когда такие существа были реальными для взрослых и поэтов, так и современные детские загадки и потешки являются последними порождениями древней традиции. Кроме того, Толкин, как обычно, попытался преодолеть временной разрыв — в данном случае он создал версию детской загадки о яйцах на древнеанглийском (англосаксонском) языке. Ее он также опубликовал в 1923 году как одну из «Двух недавно обнаруженных англосаксонских загадок» (Enigmata Saxonica Nuper Inventa Duo). В ней десять строк, и начинается она словами:
Meolchwitum sind marmanstane
wagas mine wundrum frætwede…
(«изукрашены стены мои
млечно-белого мрамора камнем…»).
Можно сказать, что примерно так должны были выглядеть предки современных детских загадок. Это (см. выше стр. 26) «загадка, отмеченная звездочкой».
То есть когда Бильбо отвечает на древние загадки Горлума современными, они не так уж далеко отстоят друг от друга. Как много лет спустя сказал, обращаясь к Фродо, Гэндальф (правда, к тому времени образ Горлума претерпел значительные изменения), они «понимали друг друга чуть ли не с полуслова… Загадки-то у них были, помнишь, прямо-таки общие». Однако это означает, что, хотя Бильбо по-прежнему являет собой анахронизм, англичанина из среднего класса в сказочном мире, он и правда «не то что люди». Его отличие состоит в том, что он не совсем утратил связь с древней традицией. Разумеется, среди людей ее тоже утратили не все. Однако люди низвели ее до детских сказок и песенок, стали стыдиться ее и превратили в «фольклор». Бильбо и хоббиты в этом отношении повели себя мудрее. Благодаря сохранению этой мудрости Бильбо впервые оказывается на равных с существом из мира, в который попал.
Кроме того, после состязания Бильбо становится обладателем кольца: в «Хоббите» это еще не Кольцо Всевластья, но уже источник мощной силы, благодаря которому гномы волей-неволей начинают уважать хоббита. К тому же он обладает еще двумя свойствами. Одно из них — удачливость. Гномы отмечают ее не раз: так, провожая Бильбо в туннель, ведущий в логово дракона, Торин отзывается о нем так: «исполненный отваги и находчивости, поражающими несоразмерностью с его небольшим ростом, и, если я могу так выразиться, наделенный запасом удачливости, который превышает обычный, отпущенный судьбой» (глава 12). Ранее, когда Бильбо спас гномов от пауков, «они поняли, что кроме везения и кольца у него еще есть смекалка и без нее ничего бы не вышло» (глава 8).
Эта убежденность в том, что удачливостью можно обладать, как имуществом, и даже отдавать или передавать ее, на первый взгляд кажется типично гномовской, то есть старомодной, предшествовавшей современности: она уместна, например, в скандинавской саге, где приносить удачу и неудачу могут плащи, оружие и люди. Однако теперь люди относятся к везению иначе. Впрочем, так ли это?
На самом деле, суеверия в отношении удачи по-прежнему на удивление широко распространены: это одна из постоянных подтем в обширном цикле исторических романов Патрика О’Брайана, действие которых происходит в XIX веке; впрочем, надо отметить, что они определенно представляются как убеждения низшего звена, необразованных матросов, а не офицеров (вычленить все упоминания удачи из двадцатитомника О’Брайана о похождениях Обри и Мэтьюрина было бы непросто, но отметим самый характерный отрывок из девятой главы романа 1982 года «Миссия в Ионическом море» (The Ionian Mission), где «удача» отделяется от «случая, обычной прихоти фортуны» и представляется как «совершенно иное явление, имеющее чуть ли не религиозную природу»).
Возможно, Толкин думал, что само слово luck (удача) происходит из древнеанглийского языка (по мнению составителей Оксфордского словаря, «этимология этого слова… неясна», однако см. ниже стр. 251) и что это еще один пример того, как древнее убеждение незаметно дожило до современности (прямо как хоббиты). Как и в случае с загадками, «удачливость» Бильбо делает его несколько более пригодным для жизни в сказочном мире и при этом совсем не противоречит его образу современного англичанина.
