Борис Казанский - В мире слов
Наконец сиреной называется с недавних пор особый гудок, производящий длительный, воющий звук, слышный на далекое расстояние. Ленинград наслушался этого зловещего воя за годы блокады, когда звук сирены был сигналом тревоги, возвещая населению о воздушных налетах и бомбежках. Но до войны он служил главным образом для морской сигнализации ночью или в тумане. В тревожном вое этой сирены не было ничего завлекающего, но основанием для наименования, видимо, был беспокойный звук, связанный с опасностью.
Паника означает теперь общее смятение, при котором многие люди теряют голову и неспособны больше ни соображать, ни действовать целесообразно. Это «панический ужас», безотчетно и заразительно охватывающий людей и обращающий их в «паническое бегство», которому могут поддаться даже и очень храбрые, если не обладают сильной выдержкой. В этих выражениях еще сохранилось ощущение жуткого страха, причина которого непонятна. Слово паника древнее и имеет интересное происхождение. Оно выросло из пастушеского быта. Божеством стад мелкого скота — коз, овец (потому что крупный скот был редкостью в гористой Греции) — был козлоногий Пан. Его представляли себе в образе получеловека, полукозла. Позже этот образ был христианством перенесен на черта.
От доброго расположения этого хозяина горных рощ и стад многое зависело для древнего пастуха. Отобьется овца от стада — не так-то легко ее отыщешь. А вечер в южных странах наступает быстро. Не сыщешь до темноты, останутся от овцы рожки да ножки. Вот тут-то очень может помочь Пан, если захочет. Он ведь здесь у себя, он бродит кругом. Слышишь? Вот ветка хрустнула как будто под чьей-то ногой, где-то свистнуло или ухнуло что-то, или листва зашелестела, или птицы вдруг сорвались с дерева. Конечно, это Пан проходит мимо. И пастуху становится жутковато, хотя Пан ему, в общем, свой брат, не то, что высшие боги, восседающие где-то далеко, на вершине Олимпа.
Случается, что необъяснимый испуг охватывает внезапно стадо. Вдруг, будто что-то укусило овцу или козу, она шарахается в сторону со всех ног. И тотчас все стадо приходит в смятение. Напрасно пастух дудит в свирель, кричит, свистит собаке, тщетно собака пытается забежать вперед. Сам косматый вожак — козел или баран, потерявший вдруг всю свою важность, опрометью скачет, куда попало, а за ним вслепую, теснясь и толкаясь, мчится все остальное стадо.
«Что за притча? — Никто, как Пан, — думает пастух. — Верно, я мало сыру ему положил на корявый пень, что служит ему алтарем».
Этот непонятный внезапный и общий испуг всего стада и назывался поэтому паническим, то есть пановским. Но такие безотчетные, стадные страхи бывали и у людей, тем более ночью, когда вдруг что-то послышится, привидится, почудится: то ли шаги кругом то ли бряцание оружия — захвачены врасплох, окружены отрезаны! — и смятение охватывает всех, и они бегут — часто как раз навстречу гибели. Потом смущенно переминаются и чешут себе затылки:
— Бог его знает, как это вышло. Та паникá дэлόн! — что по-русски: Видно, дело Пана!
Так возникло слово паника.
3. Лазарет
Евангелие передает следующую притчу — нравоучительный рассказ Христа:
Некоторый человек был богат, пышно одевался и пиршествовал блистательно. Был также нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот богача в рубище и струпьях и радовался объедкам, перепадавшим ему от стола богача. И псы лизали гной его.
И вот умер нищий и был отнесен ангелами в рай. Умер и богач и оказался в огне адовом. И в муках он поднял глаза и увидел Лазаря рядом с Авраамом (родоначальником еврейского племени). И воскликнул:
— Отец Авраам, сжалься надо мной, пошли Лазаря, чтобы он омочил палец свой в воде и охладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени.
Но Авраам сказал ему:
— Вспомни, что ты получил благую долю в жизни, как Лазарь злую. Теперь он здесь утешается, а ты страдай.
В другом месте Евангелия рассказано о воскресении Христом некоего Лазаря — совсем другого, о болезни которого он был извещен, но которого не застал уже в живых.
Оба эти образа — Лазаря-нищего и Лазаря-больного, сблизились под влиянием церковных проповедей и призывов к благотворительности и милосердию к бедным и несчастным: и того и другого фигурально называли лазарями.
Средние века отличались твердым общественным разделением. Не только сословия были резко разграничены и замкнуты, но и различные профессии распределялись по наследственным цехам. Были цехи литейщиков, бочаров, суконщиков, портных, врачей и т. д. И у каждого цеха были свои обычаи, праздники и свой святой-покровитель. В своего рода цехи объединялись и воры, и нищие. И покровителем нищих был святой Лазарь.
Нищие имели свои места на церковной паперти и пели там духовные стихи. Но специальной их песней был стих о Лазаре, пересказ евангельской притчи.
Жил на свете славен богатырь,Пил, ел сладко, ходил хорошо.Было у богатого злата-серебра,Не было у богатого спасенной души.Как был же у богатого родимый брат,Убогий старик Лазарь во гною.Приходил тот Лазарь к брату под окноЗакричал, завопил громким голосом:— Милостивый братец, богат человек,Христа ради, сударь, напои-накорми!Срамным словом богач брату отказалИ убогому Лазарю сам приговорил:— Как ты меня можешь братом называть?Как ты меня смеешь родным нарицать?Этакого брата в роде моем нет,Этакого срамного слыхом не слыхать.Есть у меня братья, каков я сам,У которых много злата-серебра — и так далее.
Отсюда выражение лазаря петь, в смысле клянчить, жалобиться, прибедняться.
Особенно знамениты были своими нищими города Италии. Неаполитанские и римские лаццарони (lazzaroni) — что значит нищие, босяки, одетые в живописные лохмотья, в которые они гордо драпировались, проводили всю жизнь на рынках и папертях в полном безделии и беспечности, живя случайными, сомнительными заработками.
В романе Гюго «Собор парижской богоматери» очень картинно описано, как в средневековом Париже объединение нищих во главе со своим «королем» имело достаточно сил, чтобы штурмовать главный парижский собор, чтобы выручить запертую там Эсмеральду.
Но святой Лазарь был покровителем не только нищих и убогих. У него было еще более мрачное ведомство — прокаженные. Проказа — неисцелимая накожная болезнь — была занесена с Востока крестоносцами и паломниками, ходившими на поклонение к «святым местам» в Палестину. Под впечатлением этой невиданной и страшной восточной болезни струпья и гной нищего Лазаря были поняты как признаки проказы. Таким образом Лазарь-нищий превратился в Лазаря-прокаженного, сделался покровителем прокаженных.
Какой-либо изоляции и карантина тогда не было. Не было и специальных больниц или убежищ для этих отверженных.
Забота о них предоставлялась церкви и благотворительности. Прокаженные ходили на свободе, но одетые в длинные мешки с прорезами для глаз и с бубенцами, предупреждавшими встречных о приближении страшного гостя.
Но уже в XI веке создался рыцарско-монашеский орден «гостеприимцев святого Лазаря», открывший в Иерусалиме специальный приют для прокаженных. По уставу глава ордена, «великий магистр», должен был сам быть прокаженным. Название этих рыцарей, посвятивших себя уходу за больными — госпитальеры, что означает гостеприимцы, отсюда возник термин госпиталь, которым у нас стали называть больницу определенного назначения: военную, тюремную. Так возникли старинные больницы. Самой известной была Больница святого Лазаря в Париже, основанная в XII веке. В XVI веке она вошла в состав большого монастыря, в XVIII веке обращенного в государственную тюрьму. Здесь был заключен Бомарше тотчас после первого представления знаменитой своей комедии «Женитьба Фигаро». Здесь Андрэ Шенье писал свои последние стихотворения в ожидании эшафота. Со времен Наполеона это — женская тюрьма, но называется по-прежнему «Святой Лазарь».
Ну, казалось бы, достаточно, чтобы создать слово лазарет. Три Лазаря плюс проказа. Нет, нужно было еще более грозное бедствие — чума.
Чума явилась в Европу в XIV веке, принесли ее беженцы из греческих и итальянских городов Крыма. Она распространилась отсюда на Грецию, Италию, Францию, Германию, Испанию, Англию и Скандинавию. Посетила она и Москву. С тех пор ужасная «черная смерть» проходила не раз по Европе. Особенно губительно косила чума людей в Данциге в 1427 году, в Париже в 1466 году, в Лондоне в 1499 и 1563 годах, в Москве в 1570 году (считалось, что погибло более 200 000 человек).
Чаще всего, однако, чума вспыхивала в Италии, стоявшей на перепутье к Востоку. Естественно, что здесь впервые возникла идея карантина — итальянское quarantena (карантин) образовано от quarantine (сорок): подразумевается сорок дней изоляции. Заслуга учреждения первого карантинного поста принадлежит Венеции. Здесь в начале XV века был устроен специальный чумной госпиталь. Устроен он был на островке Марии Чазаретской (назван так по церкви имени этой святой). Поэтому этот чумной карантин-госпиталь чуть было не получил название «Назарет». Но популярность святого Лазаря была гораздо древнее и шире, чем Марии Назаретской, известной только в Венеции. И вот вместо назаретского дома или убежиша создался лазаретский.
