Александр Вурдов - Кандзявые эссе
Долгое время китайцы записывали свои знаки на деревянных дощечках специальным инструментом, представляющим собой полую бамбуковую трубочку, на верхнем конце которой размещался небольшой резервуарчик, наполненный красящей жидкостью. Внутри трубочки размещался «фитилёк», по которому жидкость стекала вниз. Этот прообраз автоматических чернильных ручек позволял довольно свободно обращаться с собой, и писец мог создавать графику практически любого уровня сложности: округлую, прямолинейную, пунктирную, угловатую, волнистую и прочей конфигурации.
Однако где-то в третьем веке до нашей эры произошло событие, по масштабности и значимости сравнимое разве что с возведением Великой Китайской Стены[117]. Речь идёт об изобретении кисточки[118], которая продемонстрировала новое, доселе неизвестное выразительное средство - возможность изменять нажим на кисть, а значит, менять толщину рисуемых линий. Применение кисточки привело к внедрению определённой условности при написании знаков, которая наиболее ярко проявила себя при росписи по шёлку, к особенностям которого можно отнести «кошачье» неприятие «поглаживания против шёрстки». Это свойство шёлка наложило некоторые ограничения на свободу движения кисточки, волей-неволей письмо стало угловатым и, как это ни странно, более выразительным.
Три века спустя после изобретения кисточки китайцы придумали бумагу[119]. Кисть легко заскользила по гладкой впитывающей влагу поверхности, писать стало значительно проще, в результате чего начал формироваться скорописный стиль письма, а знаки становились всё изящнее и изящнее.
Вот на этом этапе, пожалуй, уже можно говорить о каких-то подсознательных влияниях на формирование техники китайского письма или о неосознанных предпочтениях, связанных с выбором того или иного набора символов для отражения окружающей действительности. Большего простора и возможностей для выплёскивания образов, скрытых в дремучих лесах подсознания, трудно себе даже представить.
5.4. 風が吹く
После знакомства с иероглифом 人 (человек) становится очевидным, как много китайских иероглифов и японских кандзи явно или неявно содержат его в себе: 人, 歌, 入, 火. Продолжим этот список хорошо известным нам явлением природы. Речь идёт о «ветре», который пришла пора научить «дуть».
[吹 - Дуть СУЙ_фуку 7 (口 (30) рот)]
Перед нами человек (人) с символизирующим дыхание элементом (⽋), а слева расположен «рот» (口). Полученный «ребус» не без основания наделён значением «дуть». Как и в русском языке, японское «дуть» (фуку) обозначает также «дуть» (о ветре) и «дуть» (играть на духовом инструменте). Звучания (чтения) данного кандзи запоминаются легко, поскольку «фу» - характерный для многих культур изображающий дуновение ономатопоэтизм[120], от которого и происходит глагол «фуку» (дуть). Что же касается его ОНа «СУЙ», то здесь просится на ум какая-нибудь глупая фраза, типа: «суй свою дудку в рот и дуй отсюда».
Эту главу нельзя будет считать завершённой, если мы не попробуем прояснить ситуацию, сложившуюся с ключом и с кандзи 欠. Все дело в том, что до проводимых в Японии ряда кампаний, направленных на упрощение иероглифической письменности, иероглиф существовал сам по себе и обозначал ту самую «зевоту», о которой мы говорили во втором эссе. У него был (и есть) он «КЭН» и кун «акуби»[121]. Но после одной из таких реформ до вида 欠 был упрощён ещё и иероглиф основное значение которого «недоставать» (не хватать), и теперь кандзи 欠 существует в двух лицах: как 欠 (КЭН_акуби) - «зевота»[122] и как 欠 (КЭЦУ_какэру) — недоставать. В странном сочетании зевоты и недостачи для нас как раз ничего странного быть не должно, ибо прозевал - вот тебе и недостача.
[欠 - Зевота КЭН_акуби 4 (欠 (76) зевать)]
[欠 - Недоставать КЭЦУ_какэру4 (欠 (76) зевать)]
5.5. БОЛЬШИЕ ЛЮДИ
大Если к иероглифу «Человек» добавить горизонтальную черту, то получится «большой человек». Когда-то в глубокой китайской древности этим иероглифом обозначали взрослого человека, сегодня - просто всё «большое»[123]. Данный иероглиф неплохо ассимилировался в Японии, сумев сохранить за собой своё китайское название «ДАЙ», которое стало оном кандзи 大. Ну и, конечно же, данный иероглиф, став кандзи, не мог не обзавестись своим куном.
[大 - Большой ДАЙ, ТАЙ_оокий 3 (大 (37) большой)]
Здесь будет абсолютно к месту вспомнить одно из определений тайфуна (台風), процитированное в третьем эссе[124]. Теперь становится ясно, что автор данной словарной статьи либо не удосужился, либо не имел возможности проверить значения используемых в этом слове иероглифов и положился исключительно на свой слух. Наших же с вами знаний уже вполне достаточно для того, чтобы воочию убедиться в ошибочности данного определения и понять, что «большого» (大) ветра в слове «тайфун» отродясь не было. Однако справедливости ради добавим, что слово 大風 всё-таки есть и в китайском языке (ветер, просто сильный ветер и уж всяко не тайфун), и в японском («оокадзэ» - большой ветер: от очень сильного ветра до ветра ураганной мощи со всеми вытекающими отсюда последствиями[125]).
Данный пример является своевременным напоминанием о том, что в японском языке ни в коем случае нельзя полагаться только на слух, и если в случае письменного общения какие-либо недоразумения в понимании написанного практически исключены (если вы используете кандзи, а не подменяете их каной), то даже между японцами в разговоре нередко возникают ситуации, когда сказанное может быть понято совсем не в том смысле, который вкладывался собеседником в то или иное слово. Поэтому бывает так, что японцы, употребив в разговоре то или иное словцо, сразу же поясняют, какой именно иероглиф они имели в виду в данном конкретном случае. И для этого им совсем необязательно постоянно держать при себе блокнот с карандашом или ручкой. В таких случаях им достаточно назвать по ону или куну тот иероглиф, который на их взгляд может вызвать неоднозначность в понимании, и проблема снимается сама собой.
大 - чрезвычайно востребованный в общении и в текстах кандзи. Слово «большой» (大きい) в Японии не только встречается так же часто, как и в России, но еще и используется практически в идентичных смыслах, естественно, не без некоторых поправок на национальную самобытность. Все особенности его применения в основном связаны с человеком. Например, для всех нас большой человек может быть большим человеком во всех смыслах: огромным, или высоким, или начальником, или добившимся определённой известности, Что же касается Японии, то там каждому из перечисленных случаев соответствуют свои словесные интерпретации[126].
Ещё чаще иероглиф 大 встречается в словах китайского происхождения, таких, например, как 大学 (дайгаку) - университет, институт, высшее учебное заведение (большое учение).
А что получится, если соединить вместе иероглифы «Большой» И «Человек»? Получится взрослый человек (大人). Вопрос только в том, как сие творение произнести вслух? Только не пытайтесь самостоятельно искать ответ! Неужели вы ещё не привыкли к тому, что японский язык - это язык коварных подвохов и морочащих голову неожиданностей? Так вот, данное слово читается ни по кунам, ни по онам, ни по их комбинациям. Оно читается вообще другим, для нас с вами просто «взятым с потолка» способом. Взрослый человек (大人) по-японски будет «отона»! Откуда взялось это слово? Почему оно используется здесь? Чтобы ответить на эти вопросы, вспомните гору Фудзи (富士山) и всё, что о ней говорилось в предыдущем эссе.
5.6. СВОЁ - ЧУЖОЕ
Пришла пора сделать некоторые пояснения. Ещё раз оформим табличку-досье на кандзи «Большой», но только немножечко по-другому, почти по-японски:
[大 - Большой ダイ,タイ_おおきい 3 (大 (37) большой)]
Обращает на себя внимание запись кунов и онов: «оокий» записано знаками азбуки Хирагана, в то время как «дай» - знаками азбуки Катакана. Здесь имеет место исторически сложившаяся традиция: «оокий» - слово исконно японское, национальное, в то время как «ДАЙ» - заимствованное. Как известно, японцы - известные мастера что-нибудь позаимствовать из других культур на пользу себе и на процветание своей маленькой родины, при этом они довольно строго разграничивают заимствованное и исконно японское. В жизни это выражается по-разному и порой настолько тонко, что на первый несведущий взгляд практически незаметно. Язык в этом смысле не исключение. Одним из эффективных способов, с помощью которого японский язык проводит грань между своим и чужим, является применение азбук Хирагана и Катакана, и если знаками азбуки Хирагана принято записывать исконно японские слова, то на долю азбуки Катакана легла ответственность за написание как слов иностранного происхождения (アルバイト、ポケ ツト)[127], так и собственно иностранных слов (スパシボ、クニガ、プーチソ)[128].