Андрей Ранчин - Вертоград Златословный
Источник первой «триады» в ПВЛ — сказания о разделении земли между сыновьями Ноя и запрета вступать в чужой «жребий» — Книга Юбилеев; летописцу она могла быть известна по хронографической компиляции (ср.: [Летописей 1999. С. 6, л. 9]) и по 28-му ответу Анастасия Синаита в Изборнике Святослава 1073 г. [Симеонов сборник 1991. С. 472, л. 139 об. в.]. См. об этом [Franklin 1982]; по мнению А. Тимберлейка, источник именно Анастасий Синаит, скорее всего, по тексту Изборника [Timberlake 2006. Р. 102, note 7].
А. Тимберлейк считает, что завещание Ярослава Мудрого под 1054 г. и известие о распре между его сыновьями под 1073 г., содержащее ссылку на запрет «не вступать в чужой жребий/предел» из сказания о сыновьях Ноя, принадлежат руке одного сводчика, которого он отождествляет с составителем Начального свода; ему же, по-видимому, принадлежит рассказ о сыновьях Ноя [Timberlake 2006]. А. А. Гиппиус, указывая на «характерную ошибку» (Сиф вместо Сима) в статье 1073 г., считает, что эта запись принадлежит сводчику 1093 г. (Начального свода), в то время как две остальные (о Симе, Хаме, Иафете и о завещании Ярослава — сводчику 1072/1073 гг. (первого Киево-Печерского свода, по А. А. Шахматову) [Гиппиус 2006. С. 75].
Однако во втором из трех фрагментов — в завещании Ярослава — не упомянуты ни Сим, ни Сиф [ПВЛ. С. 70]; поэтому атрибутировать его сводчику 1072/1073 гг., как это делает А. А. Гиппиус, бесспорных оснований нет. (Кстати, теоретически можно допустить, что один и тот же книжник в одном фрагменте делает ошибку отождествления, а в другом нет, либо это исправление протографа известных нам списков ПВЛ.)
О параллелях к принципу «не преступати предела братия» из летописной повести о Борисе и Глебе и о созвучии ее со статьей 1072 г. о перенесении мошей святых см.: [Гиппиус 2006. С. 76].
Анализу семантического наполнения рассказа о крещении князя Владимира посвящена моя статья «Хроника Георгия Амартола и Повесть временных лет: Константин равноапостольный и князь Владимир Святославич», переизданная в настоящей книге.
О соотношении всемирной истории и национальной истории в древнерусской хронографии и в летописании см. также: [Водолазкин 2003. С. 57): «Всемирная история представлялась русской в качестве зеркала, где русская история видела отражение своих собственных событий. Это были два чрезвычайно близких типа истории — с одними и теми же принципами оценки событий и одной и той же целью изложения»). Здесь же — о концепции истории в средневековой русской хронографии: «Архаичная по своей природе идея деградации истории поддерживается в историографии и активным использованием Книги пророка Даниила» (с. 64); «Ни в тексте, ни в структуре рассматриваемых памятников не содержится ничего такого, что дало бы повод переоценивать исторический оптимизм их составителей. Одобрительное отношение ко многим событиям прошлого никак не предполагает аналогичного отношения к исторической перспективе. Ее просто нет» (с. 65).
374
При этом минимальным элементом летописного текста является, очевидно, не погодная статья, а известие в рамках этой статьи. См. об этом: [Гимон 2004. С. 30–34); ср.: [Лаушкин 2004. С. 101–104].
375
Включение в летопись «пустых» дат вызывало недоумение еще у А. Шлецера: «Русские временники, подобно Англо-Саксонским, имеют странный обычай означать и тот год, в котором ничего не сделалось» (цит. по: [Сухомлинов 1856. С. 28]).
Принцип сплошного потока дат выдерживается и во многих западноевропейских хрониках; «пустые» годы фиксируются в чешских средневековых исторических сочинениях — в Чешской хронике Козьмы Пражского, в хронике Градиштского аббатства, у так называемых продолжателей Козьмы; в Вышеградской хронике, у Винцентия Герлаха и в хронике 1196–1278 гг., в летописи аббата Ярлаха. У Козьмы и в Градиштской хронике спорадически встречаются пропущенные годы, в других сочинениях принцип сплошного потока событий выдержан последовательно. См.: [FRB 1873–1874. Vol. 2. Р. 388–389, 203–237, 279, 282–283 ff., 463–464].
Обращение к «погодной» рубрикации событий, а не к их распределению по царствованиям (как в большинстве византийских хроник) в определенной мере может быть связано с относительной неактуальностью монархического принципа для Киевской Руси и новокрещеных западных государств. Кроме того, такой принцип позволял излагать события «национальной» истории, не пытаясь тщетно вписать их в схему преемства мировых монархий (как у византийских хронистов). Новокрещеные государства не могли претендовать на место в этой схеме. Показательно, что по мере утверждения самодержавной власти в Московском царстве и осознания русской историософской мыслью Руси как державы, равнодостойной Византии и Риму, московские книжники создают оригинальные хронографические сочинения и пытаются упорядочить материал летописей по царствованиям русских государей (Степенная книга). О дате 6360/852 г. в ПВЛ см.: [Петрухин 2006а. С. 39].
376
И. Н. Данилевский объясняет отнесение первой летописной даты к царствованию византийского императора Михаила тем, что летописцы отождествили императора с Михаилом из Откровения Мефодия Патарского, чье правление является одним из знамений грядущего конца света. Древнерусские книжники якобы рассматривали исторические события прошлого и настоящего в перспективе близящегося Страшного суда, и царствование Михаила расценивалось ими как очевидное свидетельство наступающих «последних времен» [Данилевский 1995]. Однако такое объяснение недостаточно доказано. См. об этом в статье «Еще раз о библеизмах в древнерусском летописании», написанной мною в соавторстве с А. В. Лаушкиным и включенной в настоящую книгу. Неслучайность выбора первой даты как года воцарения императора Михаила III (неверно указанного вместо 842) отмечает В. В. Дергачев: «Отсчет хронологии русской истории „Повесть временных лет“ начинаете воцарения византийского императора Михаила III <…>, при котором окончательно было ниспровергнуто иконоборчество и восторжествовало православие. И выбор этой даты, принятой всем последующим летописанием, безусловно, никак не мог быть случайным <…>» [Дергачев 2001. С. 18]. Но В. В. Дергачев не предлагает трактовать выбор этой даты в эсхатологической перспективе.
377
Как показал А. А. Шахматов, обращением составителя русской летописи к переводу сочинения патриарха Никифора («Летописцу вскоре») объясняется ошибочная датировка начала царствования византийского императора Михаила [Шахматов 2003а. С. 71–74]; [Шахматов 1940. С. 64–66]; под «летописаньемъ гречьскимъ» летописец подразумевает хронику Георгия Амартола, в которой упоминается о походе русов на Царьград [Истрин 1923. С. 68].
378
Ср. замечание В. М. Истрина: «Основанием для сближения византийской истории с русской и затем ее продолжения русскими событиями было известие Хроники (Амартола. — А.Р.) о нападении Руси на Царьград под предводительством Аскольда и Дира в царствование императора Михаила <…>, а затем известие о таком же нападении Руси в царствование имп<ератора> Романа. Русская история, таким образом, тесно связывалась с греческой, давая книжное подтверждение устным рассказам об этих походах, сохранявшимся от поколения к поколению» [Истрин 2003. С. 180].
379
[Шахматов 1900. С. 7]; [Творогов 1976. С. 7–9].
380
Исключение — близкая по принципу рубрикации исторических событий к ПВЛ хроника Феофана, на ее близость к русской летописи указал еще М. И. Сухомлинов [Сухомлинов 1856. С. 30–32].
381
Сводку данных и перечень работ, посвященных восприятию в Византии императора как земного образа Бога см. в статье: Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в России [Успенский 1995а. С. 113–118, 133–134, 199–200]; [Успенский 1996д. С. 208–209, 215, 316–317]; ср.: [Успенский 2000а].
Представление о рождении Христа при императоре Августе и в его владениях как о символическом благословении Римской империи было унаследовано из византийской традиции Иваном Грозном, писавшем в Послании Полубенскому. Бог-сын «исперва убо царствие отверже, якоже рече господь во евангелии, иже есть высоко в человецех, мерзость есть пред богом, таж потом и благослови е, якоже божественным своим рожеством Августа кесаря прославив в его же кесарьство родитися благоизволи, и его и тем вспрослави и распространи его царство, и дарова ему не токмо римскою властию, но и всею вселенною владети, и Готфы, и Савроматы, и Италия, вся Далматия и Натолия и Макидония и ино бо — Ази и Асия и Сирия и Междоречие и Египет и Еросалим, и даже до предел Перских» [Послания Ивана Грозного 2005. С. 200].