Джон Лайонз - Введение в теоретическую лингвистику
9.4.5. ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ *
Для простоты мы рассмотрим прежде всего только ту часть поля, которая покрывается словами red 'красный', orange 'оранжевый', yellow 'желтый', green 'зеленый' и blue 'синий; голубой, лазурный; голубоватый'. Каждый из этих терминов с референци-альной точки зрения является неточным, но их относительное положение в этой лексической системе фиксировано (и в целом они покрывают большую часть видимого спектра): orange находится между red и yellow, yellow — между orange и green и т. д. Смысл каждого из этих слов включает указание на то, что они принадлежат данной конкретной лексической системе английского языка и что в этой системе они находятся друг с другом в отношениях смежности (или, возможно, более точно, «нахождения между»). Может показаться, что понятие смысла является здесь излишним и что для описания их значения вполне достаточно было бы учесть референцию каждого из цветообозначений. Рассмотрим, однако, условия, при которых человек может узнать (или можно считать, что он знает) референцию этих слов. Ребенок, овладевающий английским языком, не может овладеть сначала референцией слова green, а затем, поочередно, референцией слова blue или yellow, так, чтобы в конкретный момент времени можно было бы сказать, что он знает референцию одного слова, но не знает референцию другого. (Конечно, при помощи остенсивного способа определения он мог бы узнать, что слово green соотносится с цветом травы или листьев какого-то конкретного дерева или с цветом одного из платьев его матери: но ведь референция слова green шире, чем любой конкретный случай его употребления, и знание его референции включает также знание границ этой референции.) Следует предположить, что на протяжении определенного периода времени ребенок постепенно узнает позицию слова green относительно слов blue и yellow, а слова yellow — относительно слов green и orange и т. д. до тех пор, пока он не узнает позиций каждого цветообозначения относительно его соседа в данной лексической системе и приблизительного прохождения границ той области в континууме данного поля, которая покрывается каждым словом. Его знание значения цветовых терминов необходимо включает в себя, таким образом, и знание как их смысла, так и их референции.
Поле, покрываемое рассмотренными выше пятью цветообозначениями, можно представить себе как недифференцированную (перцептуальную или физическую) субстанцию, на которую английский язык налагает некоторую конкретную форму путем проведения в определенных местах границ, а к полученным таким образом пяти областям применяет определенную лексическую классификацию (называя их словами red, orange, yellow, green и blue). Часто отмечается, что другие языки налагают другую форму на эту субстанцию, то есть признают в ней другое число областей и проводят границы в других местах. О приведенном выше примере можно сказать, что русские слова синий и голубой вместе покрывают приблизительно ту же область, что и английское слово blue; обозначая особые, хотя и смежные цвета и занимая в системе равноправное положение со словами зеленый и желтый, они не должны рассматриваться как слова, которые обозначают различные оттенки одного цвета подобно тому, как crimson 'малиновый' и scarlet 'алый; багровый' вместе с другими словами подразделяют область, покрываемую словом red в английском языке (ср. § 2.2.3).
Отношение между цветовыми терминами и их значением нельзя представлять себе так прямолинейно, как мы это до сих пор делали. Различие в референции слов red, orange, yellow, green и blue может быть описано в терминах варьирования тона (отражения света с разной длиной волны). Физики различают еще две другие переменные при анализе цвета: светлость, или яркость (отражение большего или меньшего количества света), и насыщенность (степень свободы от примеси белого цвета). Цветовые области, обозначаемые в английском языке словами black 'черный', grey 'серый' и white 'белый', различаются главным образом по светлости, но референция некоторых других широко употребительных цветообозначений должна задаваться с учетом всех трех измерений, по которым может варьироваться цвет, например: brown 'коричневый' соотносится с цветовым диапазоном, который располагается по тону между red 'красный' и yellow 'желтый', обладает относительно низкой светлостью и насыщенностью; pink 'розовый' соотносится с цветом, который по тону является красноватым, обладает довольно высокой светлостью и весьма низкой насыщенностью. Анализ этих фактов может натолкнуть на мысль, что субстанция тля цвета является трехмерным (физическим или перцептуальным) континуумом.
Но и это утверждение представляется чересчур упрощенным. Дело не только в том, что языки различаются по относительному весу, который они придают измерениям — тону, светлости и насыщенности — в организации своих систем цветообозначений (например, для латинского и греческого языков, видимо, важнее была светлость, чем тон); существуют языки, в которых цветовые разграничения проводятся на основе совершенно иных принципов. В своем классическом исследовании на эту тему Конклин показал, что четыре главных «цветообозначения» языка ханунóо (языка, бытующего на Филиппинах) связаны с освещенностью (включающей обычно белый цвет и легкие оттенки других «английских цветов»), темнотой (включающей английские черный, фиолетовый, синий, темно-зеленый и темные оттенки других цветов), «влажностью» (обычно связанной со светло-зеленым, желтым и светло-коричневым и т. д.) и «сухостью» (обычно связанной с темно-бордовым, красным, оранжевым и т. д.). То, что разграничение между «влажностью» и «сухостью» не сводится просто к тону («зеленый» vs. «красный»: именно это разграничение может броситься в глаза, если основываться на самых частых английских переводах двух рассматриваемых терминов), становится ясным из того факта, что «блестящая, влажная, коричневая часть свежесрезанного бамбука» описывается словом, которое обычно употребляется для светло-зеленого цвета, и т. д. Конклин приходит к выводу, что «цвет, в точном смысле этого слова, для западноевропейских языков не является универсальным понятием»; что противопоставления, в терминах которых определяется субстанция цвета в различных языках, могут зависеть в первую очередь от связи лексических единиц с теми свойствами объектов в естественном окружении человека, которые важны для данной культуры. Что касается языка ханунбо, то система его определений, видимо, отталкивается от типичного вида свежих, молодых («влажных», «сочных») растений. В связи с этим стоит заметить, что словари английского языка часто определяют основные цветообозначения относительно типичных свойств окружающей человека среды (например, в словаре может быть сказано, что blue соотносится с цветом ясного неба, red — с цветом крови и т. д.).
9.4.6. СЕМАНТИЧЕСКАЯ «ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ» *
Поле цвета было рассмотрено нами довольно подробно потому, что оно очень часто используется в качестве примера для демонстрации того, как одна и та же субстанция может иметь различную форму, налагаемую на нее различными языками. Теперь мы знаем, что даже в случае цветообозначения у нас есть все основания сомневаться в возможности априорного постулирования тождественности «субстанции содержания». Описанные Конклином категории «цвета» в ханунóо должны, естественно, натолкнуть нас на мысль, что релевантными для языка определениями субстанции цвета вряд ли всегда нужно считать именно те измерения, которые избираются в качестве основных естественными науками. Отсюда следует общий вывод о том, что язык конкретного общества является составной частью его культуры и что лексические разграничения, проводимые каждым языком, обычно отражают важные (с точки зрения этой культуры) свойства объектов, установлений и видов деятельности того общества, в котором функционирует язык. Этот вывод находит подтверждение в целом ряде недавних исследований различных полей в словарном составе разных языков. Ввиду того что природное окружение различных обществ может быть самым разным (не говоря уже об их социальных установлениях и моделях поведения), представляется весьма сомнительной сама возможность плодотворного рассмотрения семантической структуры как результата наложения формы на лежащую в ее основе (перцептуальную, физическую или концептуальную) субстанцию, общую всем языкам. Как сказал Сепир: «Миры, в которых живут разные общества, суть особые миры, а не один и тот же мир с прикрепленными к нему разными ярлыками».
Даже если допустить, что разные общества живут в «особых мирах» (а мы скоро вернемся к этому вопросу), все равно можно утверждать, что каждый язык налагает некоторую конкретную форму на субстанцию того «мира», в котором он функционирует. В определенной степени это верно (как мы видели, например, в случае цветообозначений). Важно, однако, отдавать себе отчет в том, что лексические системы вовсе не обязаны строиться на базе заранее заданной «лежащей в их основе» субстанции. Пусть, например, слова honesty 'честность, правдивость, искренность, прямодушие, целомудрие, добродетель, порядочность', sincerity 'искренность, чистосердечие, прямота, честность', chastity 'целомудрие, девственность, непорочность, чистота, добродетельность, строгость, простота, скромность, сдержанность, воздержание, воздержанность', fidelity 'верность, преданность, лояльность, точность, правильность' и т. д. попадают в одну лексическую систему со словом virtue 'добродетель, нравственность, целомудрие, хорошее качество, положительная черта, достоинство'. Структура этой системы может быть описана в терминах смысловых отношений, имеющих место между ее членами. С этой точки зрения, вопрос о том, наблюдаются ли какие-то «субстанциальные» корреляции между лексическими единицами и поддающимися выделению чертами характера или моделями поведения, является несущественным. Если подобные корреляции наблюдаются, то они будут описываться в терминах референции, а не смысла. Коротко говоря, применимость понятия субстанции в семантике определяется тем же самым постулатом «существования», что и понятие референции (ср. § 9.4.1).
