Борис Тимофеев - Правильно ли мы говорим?
Народ-языкотворец всегда создавал множество слов, которые обогащали нашу речь и художественную литературу.
Однако далеко не все понимали это. Приходилось это доказывать.
«Не до́лжно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка», — писал Пушкин.
В дореволюционное время господствующие классы, стоявшие далеко от народа, не знали и не хотели знать народной жизни, а следовательно и народного языка.
К сожалению, еще и в наше время городская интеллигенция, включая даже писателей, в массе своей плохо знает язык русского села, русского быта...
Я позволю себе произвести следующий маленький опыт. Предлагаю читателям этих строк ответить (сразу, не сходя с места и не заглядывая в словари), чтом означают следующие десять слов:
стрежень третьяк
отава падь
пойма верея
межень лукоморье
ластовица лемех
Уверен, что не все дадут точный ответ, хотя я не подбирал особенно трудных слов...
Но вернемся к вопросу о просторечии. Как относились к нему наши классики?
Хорошо известно, каким борцом за народность языка был Пушкин, которому не раз приходилось негодовать на то, что многие слова его стихов казались критикам «низкими», «бурлацкими», «подлыми словами»... Все классики в той или иной степени боролись за народность своего литературного языка.
Для того чтобы не злоупотреблять цитатами, сошлюсь, па одного Достоевского, в языке которого обильно разбросаны такие слова, как «давеча», «допреж», «давешний», «тамошний», «третьеводнишний», «сейчашний», «надоть» и т. д.
Безусловным просторечием является слово «вечор», что означает «вчера вечером». Это отлично понимал Пушкин, писавший:
«Вечор, ты помнишь, вьюга злилась...»
и не понимал наш современник, поэт Владимир Волженин, когда писал:
«Приходи вечор, любимый...»
Известно отношение к просторечию Маяковского, который вообще не делал разницы между литературным языком и языком народным. В своей статье «Как делать стихи» он писал: «Большинство моих вещей построено на разговорной интонации...»
А разговорная интонация — это почты всегда и есть просторечие, то есть живая речь народа. Именно оттуда, из глубинных недр народного языка, смело брали слова-самоцветы наши классики, бессмертные мастера слова...
Этим языком они проверяли и силу своего слова. Уместно вспомнить высказывание Льва Толстого: «Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может сказать поэт, мне мил. Язык этот, кроме того, — и это главное — есть лучший поэтический регулятор. Захоти сказать лишнее, напыщенное, болезненное — язык не повторит, а наш литературный язык без костей, так на нем что хочешь мели — всё похоже на литературу...»
Наши современные поэты и писатели черпают слова из просторечия гораздо более робко, чем классики.
Найти слово, идущее из народной гущи, в стихах большинства советских поэтов — задача трудная. Уж слишком приглаженно, похоже друг на друга пишут многие наши поэты.
И когда в стихах, например, Александра Прокофьева встречаешь необычное выражение «девчонки-сговорёнки» (те, что «сговорены», то есть невесты), — радуешься, ощущая живой родник народной русской речи...
Но следует ли из всего этого, что надо некритически признавать всякое просторечие?
Нет, не следует!
Надо различать просторечие, созданное в недрах народного языка, освященное веками и потому вполне допустимое в литературном языке, и «просторечие», являющееся искажением русского языка, основанное на малой культуре или на незнании, «просторечие», которому нет места не только в литературном языке, но и в бытовой речи всякого образованного человека.
Вот с таким «просторечием» надо всячески бороться!
Ведь когда человек, говорящий неправильно, узнает, что надо говорить: «поликлиника», «лаборатория», «коридор», он будет стесняться своих прежних выражений: «полуклиника», «лаболатория», «колидор», доказывающих его малокультурность.
Итак — мы за просторечие, но не за искажение русской речи. А потому всем этим «апосля» и «пущай» — не место в литературном языке, как со временем — при достиже- нии всеобщего образования — им не будет места и в разговорной речи.
Что же касается основного вопроса о соотношении литературного языка и просторечия, то здесь следует помнить золотое правило эстетики: «Искусство — это мера».
* * *
У многих исказителей русского разговорного языка, как мы уже видели, есть одна любимая отговорка: «Так говорят».
Некоторые для большей убедительности выражаются торжественнее: «Так говорит народ» или «Так поет народ».
Но ведь народ состоит из огромного количества личностей, а отдельная личность, конечно, может по незнанию говорить неправильно.
Попробую пояснить это примером из своего опыта.
Несколько лет тому назад я услыхал, как одна девушка напевала популярную арию из оперетты «Роз-Мари»: «Цветок душистых прерий...» Однако, прислушавшись, я с удивлением услышал, что она поет: «Цветок душистый, прелый...» Я подошел к девушке и, попросив извинения, указал на ее ошибку и объяснил, что такое «прерии». Она молча всё выслушала, а затем, сказав: «Надо же!» — ушла. Весьма вероятно, что она пела в искаженном виде с чужого голоса...
Другой пример — тоже из личного опыта. В 1926 году я написал песню «За окном черемуха колышется», которая получила широкое распространение, но опять-таки с целым рядом мелких искажений:
Так, вторая строка песни гласит:
«Осыпая лепестки свои...»
Между тем песня упорно поется некоторыми в таком виде:
«Опуская лепестки свои...» хотя каждому должно быть ясно, что черемуха не опускает свои лепестки, а осыпает.
Следовательно, не всё, что «поет народ», надо считать точным и правильным в отношении языка как по форме, так и по смыслу.
* * *
Еще раз о просторечии как о средстве обогащения языка... Многими ли народными пословицами, поговорками, прибаутками, шутливыми присловьями пользуемся мы в нашей разговорной речи?
Сколько пословиц — этих сгустков народной мудрости — знает наизусть каждый из нас?
Думаю, что не ошибусь, если укажу — как самое большое — число пятьдесят (а в разговорной речи мы употребляем и того меньше).
И это в то время, как их насчитывается много тысяч...
Я помню, как в пригородный поезд вошел старик с небольшой корзиной каких-то глиняных свистулек.
Взглянув на его товар, один из пассажиров неодобрительно заметил: «Охота тебе, старик, такими пустяками заниматься?!»
На что старик спокойно ответил: «Всякая птичка своим носиком кормится...»
А сколько в русском языке полупословиц-полупоговорок, выраженных и не прозой и не стихами, а тем необыкновенно складным языком, который отличает истинное просторечие!
Недавно я услыхал из уст одного старого колхозника: «Ложка в бане не посуда, баба девке не подруга».
Я слышал это впервые...
* * *
Некоторые «охранители» русского языка восстают против обилия диалектических синонимов, якобы «засоряющих» наш язык.
Напрасное опасение!
Напротив: надо бороться за богатство русского языка, за его образность и красочность, за обилие синонимов, разноречий, всевозможных оттенков языка...
Я воспринимаю как словесное богатство то, например, что в нашем языке рядом со словом «собака» существует слово «пес», с «лошадью» — «конь», с «быком» — «бугай» с «боровом» — «хряк» и «кнур», с «петухом» — «кочет» и «петел» и т. д.
Я обрадовался, когда узнал, что в Тамбовской области «цапля» зовется «чепура»...
(Считаю уместным заметить в скобках, что Институту русского языка Академии наук СССР давно пора приступить к созданию большого и полного «Словаря синонимов», а также и «Словаря русских народных говоров».)
О слове «учёба»
В дополнение к разговору о просторечии, — немного о слове «учёба», которому хочется отвести в книге особое место, — уж очень горячи споры вокруг этого слова.
Прежде всего, о «возрасте» слова «учёба»: старое оно или молодое?
Ответ: и старое и молодое. Точнее: в русском языке существует давно, но в широкое употребление вошло недавно.
Слова «учёба», «учба» — упоминаются еще у Даля, но как областные. Во всяком случае слово «учёба» было распространено очень мало.
И только около сорока лет тому назад — в первые послереволюционные годы — оно стало широко распространяться и ныне прочно вошло в быт, имея ревностных защитников и яростных противников.
Кто же из них прав? Попробуем разобраться...
Слова «учение», «поучение» существуют в русском языке ряд столетий (вспомним «Поучение Владимира Мономаха детям», написанное в 1117 году).
Слово «учёба», повторяем, вошло в нашу бытовую речь всего тридцать пять — сорок лет тому назад. А если так, то возникает вопрос: а есть ли в нем насущная необходимость? Ведь обходились же без слова «учёба» раньше?
