Лев Успенский - Слово о словах
То же и с чертежами всякого рода. Даже Эвклид не воплотил своих рассуждений в чертежах, а создал их как цепь словесных положений: постулатов, аксиом, теорем, доказательств, при которых чертежи являются лишь подспорным пояснением. Любой технический чертеж (скажем, карта мира) есть иное выражение словесного описания предметов. Каждый чертеж необходимо «прочесть», то есть перевести его в слова; «думать одними чертежами» решительно нельзя; «думать одними словами» вполне возможно.
Приведу два очень ясных примера. Водитель машины видит у дороги «чертеж» – дорожный знак поворота. Он тормозит свою «Победу», но лишь потому, что чертеж этот имеет для него словесное выражение: «Через 100 метров – поворот!» Турист, страдая от жажды, ищет на топографической карте соответствующий значок. Но, увидев наконец источник, он не подумает об этом значке. Он мысленно воскликнет: «Вот радость: вода, ключ, родник!» То же мы имеем и в других, более сложных Случаях.
Только наши слова, только язык, позволяет нам думать так свободно и отвлеченно. И, по существу говоря, именно с тех пор, как человечество научилось думать словами, оно и начало «мыслить» по-настоящему. А это могло случиться лишь потому, что в то время человек овладел языком: звуковым языком вначале, а затем и письменной речью.
Все это очень важно. Прежде всего, это решает наши недоумения, связанные со стремлением некоторых людей «говорить душой, без слов». Теперь мы убедились, что так, без слов, многого друг другу не скажешь. Уэллсовы «земляне» также никак не могли бы понять, вслушиваясь или всматриваясь в мысли людей-богов, что они думают: «земляне» и люди-боги не только говорили на разных языках, но на разных языках и думали.
Представьте себе, что, проникнув в голову какого-то человека, вы обнаружили бы, что думает он так:
«Во фоди бу-сы вурус-хуа, во фоди чжунгай-хуа!»
Обрадовало бы вас это? Поняли бы вы эту мысль? Нет, не поняли бы, потому что человек этот думает покитайски, а вы – не китаист, и его мысль нуждается для вас в переводе на русский язык. «Я говорю не по-русски, я говорю по-китайски», – думает он. Но думает, как и говорит, своими, китайскими, словами.
Мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой «природной материи», не существует. Поэтому, если мы захотим узнать, как именно думает, как мыслит человек, по каким законам работает его мышление (а что может быть важнее такой задачи?), нам надо начать с изучения законов языка.
Я полагаю, теперь вам понятно, почему наука о языке является одной из самых серьезных, глубоких и увлекательных наук мира.
Вот так: «я полагаю, теперь вам понятно...» Но за годы, прошедшие после выхода в свет последнего издания этой книги, я получил множество писем. И выяснилось: не все, читавшие ее, убедились, что я прав.
Есть читатели, которым никак не хочется согласиться с утверждением «мысли без слов не бывает». Им кажется, что это не так. Они спорят, они доказывают, что – бывает. Что – может быть. Что это положение – не обязательно... Оно им неприятно! Им хочется освободить мысль от слова, душу от тела.
Какие же доводы они приводят? Среди этих доводов интересней других два или три, вот какие.
"Я дружил с парнем, а потом разочаровался в нем.
Он подошел ко мне, но я сделал такое злое лицо, так посмотрел на его, что он сразу меня понял, отошел и больше со мной не здоровается..."
Или: «Когда моя мама вдруг обнимет меня и начинает целовать, я сразу же читаю ее мысли. Она думает: „Ты моя самая ненаглядная доченька; я тебя ужасно люблю!“ Зачем же мне какие-то „слова“? Мы и без них понимаем друг друга!» Так написала мне одна девушка.
Убедительно? Да как вам сказать. Тут все зависит от того, что вкладывать в понятия «мысль», «думать», «понимать».
Когда обсуждается какой угодно вопрос, надо прежде всего точно договориться, что мы подразумеваем под тем или другим словом: ведь у многих наших слов бывает не одно, а несколько близких или даже довольно далеких значений.
Вот, например, мама моей корреспондентки страшно «любит» свою дочку. ЛЮБОВЬ – это высокое и благородное чувство, не правда ли? Но допустим, что дочка «страшно любит» шоколад с орехами. Или – валяться по утрам в постели. Или – сидеть по целым часам у окна, глядя на улицу... Что это – тоже любовь? Почему же нет?..
Но как вам кажется: если захотим представить себе, что значит чувство «любовь» в жизни человечества, можем ли мы сразу иметь в виду, подразумевать под этим словом одновременно и любовь матери к ребенку, и любовь к рыбной ловле, и любовь к сладкому крепкому чаю? Если мы будем смешивать все это воедино, мы наверняка страшно запутаем вопрос и ни к какому решению не придем.
Совершенно так же надо относиться и к словам «мысль», «мышление», «думать», «понимать»: каждое из них в разных случаях может означать вещи, совершенно друг на друга не похожие.
Вы проходите мимо привязанной на цепи собаки. Вдруг она щетинит шерсть на загривке, страшно скалит зубы и рычит. Вы замедляете шаги, а потом просто отходите, стараясь не приблизиться на опасное расстояние...
Как по-вашему – вы "прочитали мысли цепного пса", а он «без слов» передал вам свои мысли? По-моему, он выразил свое темное чувство неприязни, напугал вас. И вы благоразумно отошли, тоже не раздумывая много, а просто слегка испугавшись. Мыслей – никаких. Ощущений, настроений, впечатлений – сколько угодно. Но я нигде в моей книге не утверждал, что чувства, ощущения, впечатления, переживания могут быть выражены только словами. Их можно выражать «и словами» и еще множеством иных способов: диким хохотом, горькими слезами, печальной миной, восторженными скачками, дрожью во всем теле, нахальным посвистыванием, ядовитой улыбочкой – на тысячу ладов. Но при чем тут «мысли»?
А теперь вспомните моего первого корреспондента. Он скорчил, когда к нему приблизился ставший ему ненавистным друг, свирепую и неприязненную физиономию. Он мог бы, для пущей понятности, показать тому кулак или даже плюнуть в его сторону. Но какая же разница между его поведением и поведением собаки на цепи? И там и там выражены толькочувства. Никаких «мыслей» не было и в помине. Чтобы они обнаружились, разочарованный молодой человек должен был бы сказать своему новому недругу: «Я вчера убедился, что ты трус и лжец. Я с тобой не дружу. Убирайся!» Вот тут тот понял бы что-то. А так он просто «почувствовал неприязнь». И – только.
И милая девушка, нежничая со своей мамой, тоже несколько преувеличивает свое умение «читать материнские мысли». Чувства – да, да и то лишь довольно приблизительно, так, в общем.
Есть очень популярная песенка на слова Исаковского. В ней другая девушка с огорчением рассказывает, как:
... ходит пареньВозле дома моего:Поморгает мне глазами,И не скажет ничего...И – кто его знает,Чего он моргает?..
Вот видите: чувство-то свое этот парень, бесспорно, выражает бурным морганием. Но девушке хочется, чтобы он хоть что-нибудь, в дополнение к этому морганию сказал. Чтобы он по поводу своего чувства выразил и какую-либо мысль. Чтобы чувство его выразилось «членораздельно», то есть словами.
Так вот и оказываются не слишком убедительными ЭТИ аргументы против моего утверждения. Они основаны на том, что понятия «мысль», «думать», «понимать» страшно расширяются.
Человек говорит «мысль», а имеет в виду «чувство», «переживание», «впечатление», «побуждение». И предмет спора расплывается. Незачем доказывать, что «чувства» мы нередко выражаем без всяких слов, ну, скажем, при помощи музыки. Мы не столько «понимаем» их, сколько «заражаемся» ими.
А так как, выражая и наши мысли, мы обыкновенно окрашиваем их своими чувствами, бессловесное и словесное смешивается, и отделить их одно от другого не так-то легко.
Близко к этому «аргументу» стоит другой. Мне пишут: «Как же вы так нераздельно связываете слово и мысль, когда существует, например, живопись, которая любую мысль может передавать без. всяких слов?».
В этом возражении тоже есть секрет, который «возражатели» упускают из вида. Когда мы говорим о мысли, которую выражает, скажем для примера, картина И. Левитана «Вечерний звон», мы по-настоящему имеем в виду целый сложный клубок впечатлений, настроений, образов и мыслей, которые созерцание этого чудесного полотна в нас вызывает. А вовсе не обязательно те мысли, которые проходили в голове художника, когда он свою картину писал.
Достаточно постоять в Третьяковской галерее в Москве перед этим холстом и послушать, что говорят люди, им любующиеся, чтобы убедиться, что каждый видит в нем «свое», переживает прелесть изображенного по-своему. Тот, кто бывал в Плесе на Волге, вспоминает свои впечатления от виденного там, ищет сходства. Любитель природы восхищается, как удивительно переданы цвета, оттенки, чуть ли не звуки и запахи теплого летнего вечера на воде. Людям постарше и на самом деле начинает слышаться влажный и задумчивый вечерний Церковный благовест. Но очень вероятно, что это впечатление возникает не столько под воздействием того, Что на картине написано, сколько в связи с тем, что под ней подписано. А подписано там два слова: «Вечерний звон».
