Д. Спивак - Лингвистика измененных состояний сознания
Примечание. С — стабильный, П — переходный тип испытуемого.
Прежде всего материалы табл. 4 показывают, что на фоне самых общих закономерностей действие определенного фармакологического препарата вызывает и некоторые специфические явле-
•ч * 35
ния. Так, индекс IV диаметрально противоположен по своим численным значениям для обоих рассмотренных препаратов. Объяснение этого явления можно связать с характеристиками индекса II: объем морфологической памяти для инсулина значительно ниже, чем для кетамина. За счет этого из первой фразы задания Ж удерживается в основном лишь последнее слово — объект, что и дает такие показатели по инсулину. Изучение специфических характеристик действия каждого препарата представляет собой самостоятельную проблему (по общим соображениям здесь следует ожидать для каждого препарата до восьми добавочных оттенков воздействия на речь, существующих в разных пропорциях, ср. [40, с. 239]), однако приведенный материал позволяет говорить о преобладании общности по примененным языковым индексам. При взгляде на изменение каждого из последних во времени мы видим строго однонаправленное движение, хотя характеристики обоих препаратов брались на различных по направлению и скорости осях диссолюции. Это позволяет считать доказанным положение о том, что движению каждого лингвистического индекса в пространстве измерения соответствует движение измененного состояния сознания во времени.
Возникает вопрос, не слишком ли механистично лежащее в основе приведенных таблиц предположение о взаимосвязи абсолютных характеристик языка и физиологии. Прежде всего, линейная корреляция связывает между собой не конкретные индексы, а интервалы, в которых они находятся. Во-вторых, такая тенденция наблюдается лишь для двух из исследованных четырех типов. Наконец, все стадии изменений индексов в нашей методике не связаны жесткой последовательностью. Так, признавая важность задержек или ускорений на траектории движения диссолюции языка и сознания, мы пока не учитывали их при проведении типологизации (подробнее см. гл. IV). Таким образом, изложенная концепция вовсе не так «жестка», как она представляется на первый взгляд, более того, она весьма гибко учитывает самые своеобразные типы протекания диссолюции сознания.
Глава HI
ТЕОРЕТИКО-ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ
ЭКСПЕРИМЕНТА
СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ И СОПОСТАВИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Руководствуясь принятым ранее «челночным» (итеративным) методом исследования, мы должны отвлечься от взаимосвязи эмпирически полученных лингвистических и физиологических показателей, с тем чтобы, опираясь на доказанную выше много-слойность языкового мышления, проверить выдвинутую выше филогенетическую гипотезу. Напомним, что ее сущность составляет утверждение о сохранении на глубинных уровнях языка исторически древних языковых структур, сформировавшихся на давно пройденных этапах его развития и 'согласующихся с основными этапами естественного освоения языка при развитии каждого человека. Разумеется, возможности языковой реконструкции на материале измененных состояний имеют свои границы. Здесь могут быть выявлены лишь латентно присутствующие, сохранившие хотя бы в небольшой степени свою роль филогенетические структуры языка. Весьма плодотворной в этом плане нам представляется высказанная в современной лингвистике гипотеза о своеобразной «глубине», внутренней «диахроничности» статики языка в каждый момент времени именно за счет неявного присутствия в ней продолжающихся уже долгое время и еще не завершившихся изменений [23, с. 5-6, 16].
Отметим, что в лингвистике накоплен материал, позволяющий выделять архаичные аспекты языковой структуры на материале исследования периферийных стилей языка, часто употребляемых при измененных состояниях сознания. Сюда относятся бранная лексика с характерными для нее грамматическими структурами (см. анализ около 100 языков — [126]), реликтовые сакральные языки некоторых народностей [116, с. 504], определенные стили просторечия [162, с. 193—194, 202], особенно сохраняющего элементы вымирающего субстратного языка [118]. Здесь же можно
37
упомянуть некоторые работы по ошибкам в речи или на письме, представленным на русском языке работой Ю. В. Красикова 1980 г.) (итоговая монография англоязычной литературы — 119]). Вместе с тем в этих работах восстанавливаются, в отличие от нашего эксперимента, фрагментарные осколки распада более архаичных уровней языка, не связанные в живую, функционирующую систему. Поэтому важное место в поиске содержательных интерпретаций здесь займет и одна из наиболее разработанных лингвистических дисциплин — сравнительно-историческое языкознание, где системный, функциональный подход применяется наиболее строго.
Лексико-семантическому анализу языка посвящены преимущественно задания А—В нашего теста. Как уже отмечалось, по ходу диссолюции языка возрастает вероятность появления в речи
испытуемых узкоденотативного знака {------------± + +} (здесь и
далее нами применяются в фигурных скобках те же обозначения, что и в предыдущей главе). При этом наблюдается близость вероятности появления по ходу диссолюции обобщения как генерализованного, так и негенерализованного абстрактного типа
(показатели для первого по заданию В: {------±±±±±}). Обе эти
тенденции находят себе интерпретации в сравнительном языкознании. Так, в отношении узкоденотативных знаков можно вспомнить о выводах целого ряда лингвистов, говорящих о повышении конкретности, связи с реальной эмоционально-значимой ситуацией общения по мере продвижения в прошлое русского языка [5, с. 402].
Следует также вспомнить об архаичных способах выражения предикативности, застывании в словосочетаниях-«штампах», особенно инвективного характера, филогенетически древних форм и конструкций. С другой стороны, известная сбалансированность генерализованной, связанной с единственным числом, и негенера-лизованной, связанной со множественным числом (до тех пор пока число вообще можно морфологически различить), лексики находит себе параллели еще в праславянском языковом состоянии. Так, для последнего естественны как *гойъ, *пагос1ъ, так и ^Бъгойът для обозначения совокупности рода — ср. церковнославянские как одежда, так и пърты для обозначения одежды вообще [86, с. 180 — 184]. (Здесь и далее церковнославянская и древнерусская орфография упрощена).
Таким образом, восстанавливаемая картина далека от кажущегося на первый взгляд монотонным упрощения языка по мере его распада. Отметим, что если в фоновом состоянии соотношение в речи испытуемых парадигматических и синтагматических ассоциаций составляет примерно 4.5 к 5.5, то далее эта пропорция быстро сдвигается до 1 к 7, причем синтагматические ассоциации преобразовываются в узкоденотативные знаки, что также говорит в пользу филогенетической гипотезы.
Рассматривая по данным задания Б построение частей речи, можно говорить о нарастании при диссолюции тенденции к объединению частей речи в четко разграниченные, более крупные классы,
38
ассоциации на члены которых даются внутри них же. Так, с одной стороны, можно говорить о классе, состоящем из имени и собственно глагола, с другой — о классе, включающем наречие, категорию состояния, заместительную лексику, а также фразеологизмы обстоятельственного значения. При интерпретации этого факта следует обратиться к реконструкциям А. А. Потебни, говорившего о первоначальной нерасчлененности имени и глагола в рамках одной части речи, называемой им первообразным причастием [5, с. 401].
На наличие исторически сложившейся обособленности заместительной лексики русского языка, представляющей собою «вторую, параллельную систему частей речи» [43, с. 218], сближающуюся с узкоденотативными знаками по предметной соотнесенности, непосредственной связи с речевым контекстом, частой дейктиче-ской функции, говорят многие современные лингвисты. Отсутствие форм словоизменения и частая соотнесенность наречия с категорией состояния, представляющей собою периферийный по отношению к глаголу тип предикативности [ср. 43, с. 215], позволяют предположить, что основой образования второго из описанных ассоциативных классов являются не только лексико-семантиче-ские, но и синтаксические особенности их функционирования. В этой связи возможно вспомнить и о воззрениях эллинистического грамматика Дионисия Фракийского, относившего к наречию как междометия, союзные слова, некоторые фразеологизмы архаичного происхождения, так и «наречия вакхического воодушевления» [100, с. 24], в нашей терминологии — наличествующие при измененном сознании подвиды узкоденотативных знаков.
