Языковая структура - Алексей Федорович Лосев
Время придаточного предложения является весьма растяжимым понятием, переходя путем едва заметных изменений от прошедшего к настоящему и от точки зрения субъекта главного предложения к точке зрения пишущего или говорящего. Укажем некоторые, достаточно осязательные и даже грубые точки перехода от прошедшего к настоящему, минуя все необозримое множество мелких темпоральных переходов, о которых ясно говорит чувство языка, но для которого еще не придумано никакой точной терминологии.
Исходным пунктом является здесь: 1) одновременность действия придаточного предложения с действием главного предложения; 2) действие придаточного предложения, зависящего от исторического времени главного предложения, может быть не только одновременным ему в общем и неопределенном смысле слова, но одновременным в смысле полного совпадения с ним от начала и до конца. В адверсативных, причинных и уступительных предложениях в этом случае может быть только perfectum, вопреки формальному правилу о последовательности времен после исторического времени главного предложения.
Далее, это действие придаточного предложения может быть только отчасти одновременным с главным предложением, а отчасти уже выходить за его пределы и быть 3) более длительным, чем действие главного предложения; 4) действие придаточного предложения может начаться даже после действия главного предложения; 5) оно может занимать тот или иной промежуток времени, имеющий более или менее самостоятельное значение.
6) А этот промежуток времени еще может быть и таким, который получается у автора данной фразы в результате тех или иных его наблюдений или выводов.
7) Это действие придаточного предложения, которое мыслится в прошлом, может доходить даже до настоящего времени, то есть до того времени, которое является настоящим для пишущего или говорящего, охватывая, таким образом, и прошедшее и настоящее. Уже в предыдущем случае связь действия придаточного предложения с действием главного предложения (то есть их одновременность) несколько ослабевала, потому что на первый план вместо этой связи выдвигалось рассмотрение пишущим или говорящим данного зависимого действия как чего-то самостоятельного. Эта самостоятельность действия придаточного предложения еще более растет в том случае, когда оно доходит до настоящего времени и фиксируется пишущим или говорящим перед своими глазами в качестве вполне самостоятельного предмета.
8) Эта самостоятельность развивается дальше, превращая ту ирреальность, которая была, возможно, свойственна конъюнктивам исторических времен, в потенциальность или даже прямо в действительность (такой пример мы приводили выше в §4, п. 4).
9) Эта самостоятельность может расти еще дальше. Она может достигать степени постоянства, так что настоящее время разрастается здесь очень широко и переходит в нечто непоколебимое и нерушимое.
10) Наконец, настоящее время придаточного предложения может дорастать до степени общего суждения, общего закона или правила, для которого, в сущности, уже нет ни прошедшего, ни настоящего времени, но которое существует для всех времен. Как мы видели выше, на соответствующем примере в §4, п. 4, здесь необходим coni. praes.
11) В контексте рассказа автор может от себя самого делать конъюнктивные заметки вне всякой темпоральной связи с контекстом, как это мы видели выше на предложениях цели.
Все эти темпоральные оттенки (а их, как мы сказали, бесконечное количество) вносят огромную пестроту и разнообразие в употребление времен придаточного предложения, когда это последнее зависит от исторического времени главного предложения. С некоторого момента требуемые правилом о последовательности времен coni. imperf. и plusquamperf. вдруг начинают отмирать: и появляются то coni. praes, то coni. perf. Очень трудно сказать, где этот момент начинается. Мы только что наметили последовательность в переходах прошедшего времени в настоящее время. В зависимости от того, где и на сколько пишущий или говорящий начинает ощущать веяние настоящего времени, и сменяются одни конъюнктивные времена на другие. Изменение первоначально избранной точки зрения под действием исторического времени главного предложения может начаться уже во втором пункте из перечисленных выше одиннадцати пунктов. У каждого писателя и для каждого отдельного случая тут возможны самые разнообразные точки зрения, и здесь не может быть никакого единого и абсолютного предписания. Все зависит от темпоральной текучести действия придаточного предложения; и все зависит от того, какую комбинацию прошедших и настоящих элементов мыслит автор в своем придаточном предложении, зависимом от исторического времени главного предложения.
Другими словами, те три варианта, которыми располагает традиционное правило о последовательности времен (одновременность, предшествие и предстояние), должны быть освобождены от своей метафизической раздельности и от своей полной неподвижности так, чтобы каждая из этих категорий бралась в ее становлении, в ее семантической текучести и не оставалась в мертвом и неподвижном виде. Тогда и получится то, что мы фактически имеем в живом латинском языке, а именно, после исторического времени главного предложения, в конъюнктивном придаточном предложении всегда может ставиться какое угодно, совершенно произвольно выбранное время; и для выбора этого времени, в конце концов, совершенно нет никаких формальных ограничений, а определяется он исключительно только намерениями пишущего или говорящего. Правда, для каждого такого намерения имеется своя собственная, внутренне закономерная структура сложного предложения, так что здесь нет никакого грамматического хаоса, а имеется только полный грамматический порядок. Однако принципов этого грамматического упорядочения по латыни бесконечное количество.
8. Модальная совместность законов придаточных предложений в зависимости от семантической текучести этих последних
(косвенные вопросы)
До сих пор мы рассматривали значение времени, в котором выражены действия придаточного предложения, для самого придаточного предложения и тем самым для всего сложного предложения. Однако наряду с временным основную роль в структуре придаточного предложения играет модус, который так же текуч и непостоянен, как и время. Классическое правило последовательности времен щеголяет своей простотой и неуязвимостью только потому, что авторы учебников и руководств представляют себе модус опять-таки в виде застывшей глыбы, недоступной никаким переменам и никакому становлению. Конечно, если брать индикатив и конъюнктив, как некоторого рода предельные точки модального становления, то они оказываются чем-то устойчивым, постоянным и, если угодно, неподвижным: индикатив не есть конъюнктив, и конъюнктив не есть индикатив. Но эти предельные точки ни в коем случае нельзя абсолютизировать и превращать в
