Галина Юзефович - Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе
Поначалу роман Измайлова пугает вполне по-настоящему, недаром среди первых читательских откликов в блогах попался и такой: «Пришлось вставать среди ночи и зажигать по всей квартире свет». Действительно, образ околдованной матери, склоняющейся во мраке над постелью спящей дочки, или, скажем, описание зараженного убыризмом подростка, ватными руками запихивающего себе крест под левое веко, действуют так, что идея зажечь свет в коридоре не кажется вовсе уж вздорной. Однако по мере погружения героя в фольклорную среду страх рассеивается – то, что было жутким в городе, в лесу воспринимается едва ли не как норма. По мере рассеивания страха падает и уровень читательского интереса. Роман словно бы разламывается пополам: в первой части – страшно и здорово, во второй – скучно и муторно. Похоже, ближе к концу автор и сам устает от своего повествования – многие сюжетные линии у него обрываются, любовно разложенные перед читателем ключи не подходят ни к одной двери, а последовательность событий становится произвольной и необъяснимой. Роман теряет темп и внутреннюю логику, начинает пробуксовывать на каждой кочке, а в самом конце и вовсе становится совершенно нестрашным, уходя в разочаровывающую недосказанность и метафоричность.
Эта самая нестрашность – роковой порок для любого хоррора – следствие того, что автору не удается по-настоящему испугаться самому. В отличие от какого-нибудь Стивена Кинга, живущего в плену собственных кошмаров и умеющего всерьез заразить ими читателя, Наиль Измайлов (кто бы ни скрывался за этим псевдонимом) – человек, очевидно, ироничный и просвещенный, не склонный верить в лесную нежить, а тем более ее бояться. И нежить отвечает ему взаимностью: татарские убыры, похоже, не особо верят в Наиля Измайлова и его читателей, а потому решительно отказываются их пугать. Как результат – вместо драйвового, динамичного хоррора мы получаем интеллигентный и местами занимательный роман для подростков с богатым фольклорно-познавательным элементом. Не худший вариант, конечно, но всё же не совсем то, чего хотелось.
Вильгельм Зон
Окончательная реальность
[17]
Есть ощущение, что жанр альтернативной истории – едва ли не лучшее развлечение для автора, тяготеющего к точным наукам или программированию. Меняешь на входе несколько ключевых параметров, пропускаешь их через простейшую ментальную машинку по генерации исторических закономерностей, подкручиваешь пару шестеренок, а на выходе получаешь масштабную картину дивного нового мира – совершенно иного, но во многом похожего на существующий в действительности. Главный же приз для автора – это счастливая возможность по завершении процесса удобно расположиться над получившейся картой с лупой в руке и высматривать среди миллионов безликих статистов известных политиков, писателей или художников собственных друзей и знакомых, а главное – чем черт не шутит – самого себя… Как-то они там, в дивном новом мире? Как поживают, чем заняты?..
Всё это, конечно, очень мило, а порой и забавно, но, к несчастью, на полноценный роман подобной интеллектуальной игры в бирюльки, как правило, не хватает. Именно поэтому альтернативщикам неизбежно приходится отвлекаться от любимого занятия и, со вздохом отложив в сторону увеличительное стекло, обживать вымышленный мир, населяя его понятными, узнаваемыми людьми, а людям этим, в свою очередь, придумывать понятные проблемы – желательно не вовсе чуждые читателям, находящимся в параллельном историческом потоке. И от того, насколько умело это будет сделано, зависит качество конечного продукта.
Не стремясь к избыточной оригинальности, Вильгельм Зон (так именует себя анонимный автор, а заодно и герой-рассказчик романа «Окончательная реальность») выбирает в качестве отправного пункта своей книги одну из самых популярных среди литераторов исторических развилок – Вторую мировую войну. Вслед за Филипом Диком, Робертом Харрисом, Андреем Лазарчуком и многими другими он делает допущение, что победу в ней одержала не Россия с союзниками, но Германия, подчинившая себе всю Западную Европу и значительную часть России.
К моменту действия романа (шестидесятые – восьмидесятые годы XX века) граница между тоталитарной постнацистской «империей зла» и свободной, богатой проамериканской Россией проходит через центр Москвы – ровнехонько по Яузе, а Украина и юг русских земель образуют германский сателлит – выморочную Готию, анекдотическую «казацко-готскую» республику со столицей в Симферополе (ныне Готенбурге). Независимая Грузия прикарманила в последние дни войны львиную долю пропавшего «золота компартии» и теперь успешно конкурирует на финансовом поприще с Швейцарией, в Италии царствует дряхлый Муссолини, а попытка «фашизма с человеческим лицом» – «Парижская весна» 1968 года – жестоко подавляется вводом во Францию немецких танков, призванных восстановить «национал-социалистическую законность» и поддержать «братский французский народ».
Впрочем, на полноценную «империю зла» Третий рейх уже давно не тянет. Отказавшаяся от нацистской риторики и агрессивного милитаризма, переставшая уничтожать евреев, Германия пронзительно, до детских припухлых желез, напоминает СССР эпохи застоя с его товарным голодом, анекдотами на кухнях, серостью, унынием, всесилием спецслужб и ощущением, что всё это навсегда. Между тем времена понемногу меняются, железный занавес похрустывает на сгибах, вассалы мечтают о свободе, волны нового времени незримо подтачивают основы обманчиво монолитного и несокрушимого рейха, а в обозримом будущем маячит вполне реальный ядерный апокалипсис…
Именно в этом зыбком нестабильном мире и разворачивается сюжетная коллизия романа, парадоксальным образом закрученная вокруг шолоховского «Тихого Дона». Главный герой «Окончательной реальности», специалист по семиотике Вильгельм Зон, должен выяснить, кто же на самом деле автор этого текста – коммунист Шолохов или казак-белогвардеец Крюков. Получив соответствующее тайное задание от высших чинов рейха, Вильгельм оказывается втянут в сложнейшую межгосударственную интригу, а заодно обнаруживает, что его собственная судьба – судьба сироты из нищего провинциального Готенбурга – загадочным образом связана с историей Григория Мелихова. Лингвисты из Тарту, шпионы, диссиденты, мистики-оккультисты из Аненербе – все они кружатся в фантасмагорическом хороводе, в центре которого – обретающий новые, совершенно неожиданные смыслы казацкий роман Михаила Шолохова. Прогрессивный западно-российский поэт Андрей Вознесенко читает бунтарские стихи «Уберите Гиммлера с денег»; восточно-российские академики Солженицын (консерватор) и Сахаров (либерал) спорят о судьбах России; схимник-партизан, в прошлом известный писатель Александр Фадеев, неожиданно возвращается из сибирского скита в Петербург, чтобы составить в Кунсткамере экспозицию из магических тибетских артефактов; миланский семиотик Умберто сотрудничает с высокими чинами СС, а изгнанный из большой науки Лотман играет на скачках и торгует из-под полы восточно-российским самиздатом…
В том, что касается подробностей и выпуклости порожденной его воображением суггестивной реальности, Зон – по крайней мере поначалу – на высоте. Похоже, он вдоволь належался над проекцией своего дивного нового мира с лупой в руках и теперь с радостью делится своими находками с читателем. Вязь деталей, историко-культурные аллюзии и изумительно высокое качество собственно письма – легкого и ненатужно-остроумного – всё это выдает в анонимном авторе человека с выдающимся историческим и языковым чутьем. Однако, как это часто бывает с талантливыми дилетантами (издатели, не стремящиеся афишировать настоящее имя автора, в то же время не скрывают, что «Вильгельм Зон» в литературе новичок), в полной мере вытянуть длинный и затейливый сюжет ему пока сложно. Как результат, заявленные в начале головокружительные сюжетные ходы ведут в никуда, прекрасно придуманные герои оказываются попросту лишними, а чем ближе к финалу, тем большую шизоидную схематичность приобретает богатый и щедрый поначалу текст.
Словом, по-настоящему хорошей литературой «Окончательную реальность», при всех несомненных достоинствах, не назовешь. Но как увлекательнейший исторический аттракцион книга, безусловно, состоялась. Да и вообще, похоже, этот самый Зон (кто бы ни прятался за этим псевдонимом) – из числа тех авторов, за которыми определенно стоит приглядывать в будущем: если не бросит писать (что неочевидно), напишет что-нибудь сто́ящее. Что называется, есть все данные.
Стивен Фрай
Как творить историю
[18]
В списке исторических страшилок человечества фашизм, Холокост и Вторая мировая война по праву занимают первое место, опережая даже знаменитую Черную Смерть XIV века и теракты 11 сентября. Точка зрения, согласно которой в гитлеровском режиме реализовался самый черный, самый страшный из всех возможных сценариев развития событий в XX веке, настолько очевидна, что, казалось бы, не подлежит пересмотру. Однако новый роман англичанина Стивена Фрая «Как творить историю» предлагает взглянуть на эту историческую аксиому под радикально новым углом.
