Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы
Эстетика образа Вулича задана в романтическом, байроническом ключе. Тайна окутывает его:
«Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн».
Эта интенция на создание образа «существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи» поддержана и его поступками, его более чем опасной игрой со смертью, за которой зачарованно наблюдают офицеры. Между Вуличем и его товарищами проложена черта, безусловно отделяющая его от человеческого сообщества. Своим пари он противопоставляет себя миру обычных людей и обыденных отношений.
Тем не менее, прозаическая тема денег настойчиво аккомпанирует образу Вулича. Первым аргументом за то, чтобы пари состоялось, оказываются двадцать червонцев (визуальный образ – куча золота, около 80 грамм, 200 рублей – приблизительно полугодовое жалованье поручика), которые сразу же соблазнительно высыпаны Печориным на стол. Поскольку единственная страсть, которую Вулич не скрывал, – это азартная карточная игра, то провокация Печорина, рассчитанная заставить Вулича держать пари, удается.
Интересен и важен эпизод, иллюстрирующий страсть к игре Вулича. Акцент поставлен на том, каким образом он платит карточный долг. Во-первых, это происходит во время боя. Во-вторых, он отдает деньги вместе с кошельком и бумажником, то есть, очевидно, все свои наличные деньги.
«Он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собой солдат и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами».
Для Вулича карточный долг оказывается, безусловно, важнее воинского, этот долг отдается в бою под пулями неприятеля, что позволяет сделать вывод об иерархии ценностей, определяющей внутренний мир героя. По-видимому, деньги имеют особую значимость для Вулича. Важно, что, прежде чем Печорин выложит на стол свои червонцы, он уже догадывается, а лучше сказать, знает почти наверняка о возможной острой нужде Вулича, и поэтому, высыпав золото, как приманку, Печорин, как охотник, заставляет свою жертву действовать в своих интересах.
Не очень ясно, как ответить на вопрос о том, зачем Лермонтову понадобилось обозначить национальность Вулича, какие смыслы проявляет в характере героя то, что он серб. Нам не удалось найти никакой информации о сербах в русской армии на Кавказе и вообще о сербах офицерах в царствование Николая I. Мы можем предположить, что национальность – серб – маркирует героя как человека «чужого» в кругу «своих». Он отнюдь не враг, он свой: православный, храбрый в бою, азартный игрок за карточным столом – короче, такой же офицер, как и его товарищи, но все же он отделен от других невидимой чертой чужеродности и загадочности. В отличие от других воинов, Вулич, скорее всего, представляет собой фигуру «наемника», для которого война – это только профессия и способ заработка.
Может быть, Лермонтов потому и сделал Вулича сербом, чтобы таким образом лаконично указать на то, что фамильное имение не может служить источником благосостояния его героя и что только казенное жалование определяет материальную сторону жизни этого офицера (впрочем, это нуждается в дополнительном выяснении, а пока все попытки выяснить историческую и смысловую подоплеку того факта, что Вулич – серб, не увенчались успехом).
Вулич чрезвычайно напоминает пушкинского Сильвио, особенно в важнейших их общих качествах – гордости и бедности.
Разница в материальном положении Печорина и Вулича, кажется, заключается в том, что Печорин поставил «все, что было у него в кармане», а Вулич, похоже, – все, что у него было вообще. Если это не так, то просьба Вулича к майору – поставить пять червонцев, которые тот должен ему, – кажется лишней, пустой информацией.
Тема денег продолжает звучать и маркирует собой следующий эпизод, в котором офицеры пытаются прекратить страшное пари. Их реакция была вполне общечеловеческой, когда они, «невольно вскрикнув, схватили его (Вулича – О. П.) за руки». Однако Вулич спросил: «Господа!…кому угодно заплатить за меня двадцать червонцев?», – «Все замолчали и отошли». Никто не «выкупил» жизнь и честь Вулича – таким образом, оказывается измеренной в денежном эквиваленте крепость дружеских уз военного братства полковых офицеров, товарищей Вулича.
Тема денег продолжает развиваться и после выстрела в лоб, ибо подлинно счастливым финалом этого пари для Вулича и его триумфом стал момент, отмеченный в тексте таким образом: «Минуты три никто не мог слова вымолвить; Вулич преспокойно пересыпал в свой кошелек мои червонцы». Пожалуй, можно сказать, что выстраданное убеждение Вулича прямо противоположно известному положению, сформулированному в народной пословице «не в деньгах счастье». Именно в деньгах заключается счастье, честь и жизнь этого героя. В самом деле, если бы он не выиграл пари, то потерял бы все свои деньги, что уже для него самого становится несущественным, ибо, по условиям игры, проигрыш – это смерть. А, оставшись жить, он увеличил свое состояние вдвое. По-видимому, настоящей и страшно унизительной тайной этого странного серба была бедность.
Логично предположить, что именно бедность заставляет Вулича стать азартным игроком; с другой стороны, играя и все время проигрывая, Вулич попадает в тот заколдованный круг, когда остается надеяться только на «случай», – трагический удел всех азартных игроков. В этом и состоит, нам кажется, неромантическая тайна «печати смерти», которую Печорин видит на лице отчаявшегося человека, из последних сил сохраняющего внешнее спокойствие, честь и достоинство, решившегося на смертельную игру. Острая нужда в деньгах азартного игрока как мотив поведения Вулича непротиворечивым образом объясняет его загадочное поведение и явно «подсказан» повествованием, в котором тема денег педалируется.
Однако не только деньги определяют поведение Вулича. Его образ также построен на важнейшем мотиве чести. Вулич, конечно же, имеет втайне высокую версию о себе, которая позволяет ему прослыть необыкновенным человеком и иметь «вид существа особенного». Здесь мы имеем дело с определенным историческим типом, сформированным эпохой романтизма с его культом сильной личности, презрением к прозе жизни, поэтизацией сильных страстей и т. д. Проза жизни Вулича – бедность, поэзия его жизни – риск, смертельная игра, личная храбрость, воля к победе над несчастливыми обстоятельствами жизни и вера в удачу, которая должна помочь вырвать у жизни желанную победу. Основа подобного мироощущения – индивидуализм стремящегося к независимости самоценного и самодостаточного человека. Поэтическая высокая версия о самом себе явлена не в слове, но прочитывается в эстетике внешнего образа, который тщательно выстраивает Вулич.
Именно эта высокая версия о себе самом будет разрушена Печориным. Проанализируем короткий диалог героев после состоявшегося пари.
– Вы счастливы в игре, – сказал я Вуличу…
– Первый раз отроду, – отвечал он, самодовольно улыбаясь, – это лучше банка и штосса.
– Зато немножко опаснее.
– А что? вы начали верить предопределению?
– Верю; только не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть.
Этот же человек, который так недавно метил себе преспокойно в лоб, теперь вдруг вспыхнул и смутился.
– Однако ж довольно! – сказал он, вставая, – Пари наше кончилось, и теперь ваши замечания, мне кажется, неуместны.
Вулич «самодовольно» улыбается, потому что его вера в «предопределение», то есть в свой счастливы жребий, получила блистательное подтверждение. Он чувствует себя победителем. Судьба, кажется, на его стороне. Что же заставило «вспыхнуть» и «смутиться» этого человека, которого даже близость смерти не заставила потерять самообладание? Печорин, по-видимому, своей последней репликой довел до сведения Вулича, что роль, только что им так блестяще сыгранная, продемонстрировала не его избранничество и его победу над прозой жизни (высокая поэтическая версия), а вскрыла его абсолютную обреченность, приговоренность к смерти. Поясним нашу мысль. Если решение о самоубийстве втайне было уже принято Вуличем (разорившемся игроком) как единственно возможный поступок, спасающий его честь, то становится понятной и его готовность устроить из самоубийства романтическое действо, которое сокроет навсегда прозаическую причину смерти героя и посмертно сохранит ему лицо.
Жестокая реплика Печорина о непременности смерти «нынче» выглядит как догадка о тайном решении Вулича «нынче» же покончить с собой, то есть о действительном положении земных дел его товарища. Слово Печорина спускает Вулича «с небес на землю», разоблачает его прозаическую стыдную тайну. Кроме того, Вулич не мог не осознать, что он только что вполне добровольно за деньги согласился «изобразить» для богатого петербургского аристократа «интересную сцену» собственной смерти. Униженный словом Печорина, разоблаченный, он ушел в смятении, потеряв внутреннюю опору, деморализованный.
