Сергей Дружилов - Социально-психологические проблемы университетской интеллигенции во времена реформ. Взгляд преподавателя
Введение НЭПа привело к постепенному улучшению ситуации. Пережив лихолетье гражданской войны и «военного коммунизма», система высшего образования в стране почувствовала некоторое облегчение. Как пишет Ф.Ф. Перчёнок, «отошли в прошлое хлебные пайковые осьмушки, заменявшиеся, бывало, ста граммами натурального овса, и столовские обеды из травяного супа с ржавой селедкой.... Не отбирают комнат вместе с библиотекой, лабораторией, кабинетом. Реже врываются с обыском. Реже отказывают в пайке (хотя по-прежнему надо доказывать, что твоя научная специальность нужна Республике). … Профессора не работают в порту, где погрузка-разгрузка давала им, кому позволяло здоровье, средства к пропитанию» [Перчёнок, 1991, с. 163].
По-прежнему существует упоминавшаяся нами выше ЦЕКУБУ, но постепенно она становится все более элитарной организацией. С 1923 г., после отмены академического пайка, на обеспечении ЦЕКУБУ осталась только высшая группа ученых союзного и мирового значения. Им выплачивалось денежное академическое обеспечение.
Более значимо то, что финансирование вузов в стране стало быстро расти: увеличилась реальная оплата преподавателей, в 1922 г. средняя зарплата в вузах и других учреждениях Глафпрофобра составила 6 золотых руб. [Волков, 1999, табл. 152]; возобновилась закупка научного оборудования, отечественной и иностранной научной литературы, заграничные научные командировки.
В качестве пояснения отметим, что Глафпрофобр – это аббревиатура, которая расшифровывается как Главное управление профессионального образованием. Глафпрофобр с 1920 г по1930 г. – в составе Наркомпроса РСФСР и в его ведении находились учреждения начального профессионального образования, техникумы, вузы, рабочие подготовительные факультеты (рабфаки).
Абзацем выше сказано о зарплате, исчисляемой в золотых рублях. Для современного читателя это тоже требует пояснения.
Совнарком Декретом от 11.10.1922 г. предоставил Госбанку право выпуска банковских билетов в золотом исчислении достоинством в 1, 2, 3, 5 и 10 червонцев. Золотой червонец («сеятель») образца 1923 г. чеканили по стандартам дореволюционной николаевской 10 рублевой золотой монеты образца 1897 г. Монета диаметром 22,5 мм. содержала 7,74235 г. золота 900 пробы и весила 8,6 г. На лицевой стороне монеты был изображен крестьянин-сеятель с лукошком через плечо. В качестве прототипа рисунка использовалась скульптура «Сеятель» (1922 г., гипс, Русский музей), выполненная ранее русским скульптором И.Д. Шадром. 1 рубль новых денежных знаков (образца 1923 г.) приравнивался к 100 рублям образца 1922 г. или 1 млн. более старых.
Однако, даже возросший уровень оплаты профессоров и преподавателей вузов далеко отставал от дореволюционного уровня (когда оклад профессора в 20-30 раз превышал среднюю заработную плату рабочего и был лишь незначительно меньше оклада министра) [Ханин, 2008], не говоря уже о жилищных условиях, но все же, был значительно выше средней оплаты рабочих и служащих в Советской России и их жилищных условий.
Кроме того, к этому времени преподавательский состав вузов понес невосполнимые потери: немало видных ученых уже в первые годы советской власти эмигрировало, были депортированы или высланы в северные губернии, а многие умерли от голода, холода. Известно, что трудности «выбивают» самых талантливых; а посредственности – более «выживаемы» в лихолетье и имеют свойство «множиться». В результате весьма существенно ухудшился качественный состав преподавателей вузов.
Сведения о численности преподавателей вузов отрывочны и противоречивы, зачастую требуется каким-то образом разделять преподавателей вузов и научных работников учреждений.
По данным, приводимым С.В. Волковым, в 1921/1922 г. в вузах страны было 23,5 тыс. профессоров, преподавателей и научных сотрудников (в сумме), которые, по «Положению о вузах», принятому Совнаркомом в сентябре 1921 г., входили в число научно-преподавательских кадров вуза.
Выше мы уже приводили данные того же С.В. Волкова, согласно которым всего два года назад, в 1919 г., в стране насчитывалось (по разным источникам) от 1927 до 4100 университетских преподавателей и 12,5 тыс. научных работников. Напомним, что в предвоенном, 1916 г., в царской России было только 6,6 тыс. преподавателей вузов. Гражданская война, «красный террор», голод, эмиграция – все это никак не могло только уменьшить количество квалифицированных преподавателей вузов.
При любой раскладке невозможно увидеть больше 4-х тыс. опытных и высококвалифицированных преподавателей, что составляет менее 20 % от общего числа научно-преподавательских кадров (включая научных работников). Но таким количеством преподавателей уже не возможно обеспечить нормальные учебные занятия по очной форме. При численности студентов вузов в 1921 г. – 224 тыс., в 1922 г. – 213 тыс. [Сафразьян, 1977], на каждого преподавателя приходилось бы от 50 до 100 студентов (!).
Для того, чтобы определить ориентировочную численность преподавателей вузов, вычленим из приводимой суммы число научных работников учреждений. Для последующих лет двух лет статистика дает следующую раскладку для научно-преподавательских кадров: в 1924 г. преподавателей вузов было 12715 чел.; численность секции научных работников в 1924 г. определяется в 12030 чел., а в 1926 г. – в 13423 чел. (данные приводятся по [Волков, 1999], автор ссылается на [Итоги десятилетия…, 1927]).
Таким образом, в приведенном суммарном показателе 23,5 тыс. человек примерно половина (12,0-12,5 тыс.) приходится на научных работников учреждений. Значит, преподавательский корпус вузов составлял 10-11 тыс. человек. Полученное число меньше, но также существенно отличается от известного количества преподавателей в 1916 г. и в 1919 г.
Приведенные цифры не позволяют сделать ответа на вопрос, откуда возникли и что представляли собой в профессиональном плане дополнительные 7-9 тыс. преподавателей вузов. Хочется думать, что в качестве пополнения на преподавательскую работу пришли наиболее талантливые ученики старых профессоров – и это лучший вариант. Более реален другой вариант – пришли лояльные и не всегда способные «выдвиженцы». Как результат – отсутствие необходимой квалификации и научно-педагогического опыта работы в вузах.
Сменив политику военного коммунизма на новый экономический курс, большевистское руководство понимало, что вводимые изменения могут вызовет всплеск политических требований о свободе слова, а это представляло прямую угрозу власти. Поэтому партийное руководство временное отступление в экономике сопроводило политикой упреждающего «закручивания гаек». Именно с этим была связана депортация (акция «философский пароход») и высылка в северные губернии страны части интеллигенции.
При этом акции «психологического террора», ориентированные на запугивание потенциальных «несогласных» сопровождается «задабриванием», – прежде всего, через правительственный фонд ЦЕКУБУ, – лояльных властям специалистов сферы науки и высшего образования.
А.Л. Андреев пишет, что «как только война закончилась и положение рабочекрестьянской республики стабилизировалось (примерно с 1925 г.), материальная поддержка образования сразу же существенно улучшилась. Финансирование по этой статье выросло до более уровня, превышающего 10 % расходов консолидированного бюджета» [Андреев, 2008, с. 189]. О таком проценте от бюджета, отводимом на статью «Образование» ныне можно только мечтать.
Напомним, что в 1990-е годы с целью удовлетворения социальных ожиданий интеллектуальных кругов России, игравших значительную роль в демократическом движении, была законодательно установлена норма финансирования образования, в какой-то мере соответствующая принятой в практике развитых стран (6 % от расходной части бюджета). Но она никогда не выполнялась. В начале «нулевых» годов XXI века доля расходов на образование в России составляло около 4 % расходной части федерального бюджета, или только 0,7 % от валового внутреннего продукта (ВВП) [Водопьянова, 2002; Аналитический доклад...., 2003].
Следует, конечно, учитывать, что бюджет середины 1920-х годов был существенно меньше довоенного, и тем более, меньше нынешнего бюджета Российской Федерации.
Высшая школа не только оживала после лихолетья, она продолжала жить своей жизнью, характер и направление которой определились еще до революции; тогда же сложились и ее основные традиции.
К середине 1920-х годов прекратился рост числа вузов в стране. Численность студентов вузов, достигшая послереволюционного максимума в 1921 г.
(224 тыс.) [Сафразьян, 1977], за последующие два года сокращается более, чем на 25 %, и в последующие годы (до 1928 г.) стабилизировалась на уровне 168 тыс. человек. Одновременно, в этот же период времени, ежегодно увеличивается число обучающихся в средних специальных учебных заведениях – техникумах: за 6 лет – более, чем в 2 раза [Волков, 1999, табл. 9]. Это может быть объяснено тем, что возникшие рыночные отношения в условиях слабой индустрии формировали свой, утилитарный, заказ не столько на инженеров, сколько на технических исполнителей.
