Юные безбожники против пионеров - Валерий Анатольевич Шевченко
Диспуты «Антирелигиозное или безрелигиозное воспитание в школе» местными домами работников просвещения организовывались во многих городах СССР. Такие диспуты прошли в Вязьме, Ставрополе, Уфе, Северодвинске, Ростове, Смоленске, в Крыму[167].
Диспуты 1927–1928 годов на тему «безрелигиозное или антирелигиозное воспитание в школе» стали одними из последних публичных общественных диспутов в СССР (во всяком случае, до середины 1950-х годов). На них еще можно было открыто высказаться по злободневному вопросу. В 1929 г. ни о каких общественных диспутах речи идти уже не могло.
Очевидно, что и в 1927–1928 гг. сторонники безрелигиозного воспитания, не говоря уже о глубоко верующих воцерковленных учителях, боялись публично высказываться на эту тему. Однако на диспутах докладчики получали иногда анонимные записки от несогласных педагогов: «Разве безбожие при наличии бескультурности не является базисом разложения семьи, нравственных устоев?..» «Скажите, как вы мыслите свободу религиозной мысли при условии, если она не затрагивает государственных законов нашей страны? А если таковой не существует, то какая религия может рассчитывать на свободу вероисповедания согласно декрету советской власти?». «У нас свобода вероисповедания, а верить нельзя – разве это не насилие! Как это объяснить ребяткам? Верить нельзя – это преследуется»[168].
В Москве отношение педагогов могло быть более лояльным. Школьный работник Замоскворецкого района И.А. Флеров утверждал, что большинство на школьных советах высказывалось в основном за антирелигиозное воспитание и требовало конкретных указаний[169]. Только в одной школе I ступени Замоскворечья заведующая оказалась не в рядах Союза безбожников. Она представила информацию не так, как хотелось бы «безбожникам». Была принята оригинальная резолюция: «Вести борьбу с религиозным дурманом незаметно в процессе обучения, так как дети I ступени малы еще для другой формы внедрения здорового понимания жизни»[170].
Но, как писал И.А. Флеров, «в отдельных школах были отдельные голоса» за безрелигиозное воспитание. Приводились следующие аргументы: «если в школе говорить о религии, о Боге, то этим внесется разлад между семьей и школой». Высказывались опасения возможного повторения грубостей первых лет советской власти; говорили о том, что религия в Москве изжита; что «проводя антирелигиозную работу, не сделаем ли мы злой работы: ребята ничего не знают о Боге, а вдруг узнают!»[171].
Дискуссия постепенно перетекала в обсуждение вопроса о том, как лучше проводить антирелигиозное воспитание и насколько это позволяет современное состояние школы.
Среди тех, кто высказывался за антирелигиозное воспитание, как это уже было видно из публикуемых на страницах «Учительской газеты» писем и статей, были и сторонники его проведения, не прибегая к крайним методам (прежде всего, к кампаниям с вовлечением школы в непосредственную борьбу с религией и к радикальному пересмотру программ 1927 г.), и сторонники превращения школы в опорные базы воинствующего атеизма. Последние писали письма и заметки в газету Союза безбожников СССР «Безбожник». В них даже не обсуждался вопрос о необходимости перехода к антирелигиозному воспитанию, а содержались конкретные предложения, как проводить это воспитание.
А. Савушкин из Иваново-Вознесенска, обосновывая необходимость «ввести в число дисциплин преподавание в школе антирелигиозных предметов», писал: «Слова одного учителя: “Никогда не говорить о религии – лучшее воспитание”. Мне кажется эта мысль довольно верная, но только она не может быть применима в настоящее время, в настоящих условиях. Это – мысль будущего, когда действительно не будет никакой нужды в антирелигиозной пропаганде и слово “религия” совершенно утратит смысл и значение и будет вычеркнуто из числа бытовых слов»[172].
Б.М. Троепольский из Дубровской школы Елецкого округа объяснял необходимость начинать антирелигиозное воспитание с младших групп: «Дети еще в дошкольном возрасте впитывают в себя религиозные настроения окружающей их среды»[173].
Определяющее влияние на детей оказывала религиозная семья, и поэтому главная угроза в представлении многих атеистов исходила из семьи. Школа в их понимании должна превратиться в убедительную альтернативу религиозной семье. Они настаивали на том, чтобы школа вела бескомпромиссную борьбу с семьей за влияние на мировоззрение ребенка, вплоть до привлечения религиозных родителей к судебной ответственности. Автор статьи «В защиту детей» (Безбожник. 1928. № 40) требовал издать закон об ответственности родителей, «заставляющих насильно детей ходить в церковь»[174]. В ответ на эту статью в редакцию газеты «Безбожник» поступили многочисленные отклики читателей[175]. К.П. Кузьмин из села Яковлевка Владивостокского округа задавался вопросом: «… Будут ли они [дети] здоровой сменой тогда, когда они находятся под властью калек, инвалидов и нравственно больных родителей, зачастую глубоких фанатиков?». И продолжал: «Вполне согласен… с тем, что нужно ввести соответствующую статью закона, карающего за калечение религиозным дурманом несовершеннолетних. Но этого мало, нужно найти еще статью закона по отношению к родителям, которые, проявляя свою власть, калечат детей тем, что в маломальские праздники не пускают детей в школу…»[176]. Педагог Репнинской школы I ступени Болховского района Орловского округа писал от имени школы: «…школа в целом высказывается за то, чтобы был издан закон, защищающий детей от религиозных родителей, которые занятия в школе сменяют на церковную службу»[177].
Безбожники допускали самые радикальные меры воздействия на верующих, вплоть до репрессивных.
В процессе обсуждения форм и методов антирелигиозного воспитания в школе возникали новые дискуссии. Воинствующая атеистка М.М. Костеловская в статье «Как подойти к вопросу антирелигиозного воспитания в школе» высказалась против организации в школе антирелигиозных кружков, усмотрев в них «особые уроки антирелигиозной пропаганды»[178]. «Нельзя ничего возразить против организации кружков безбожников, когда они возникают по линии комсомола и пионердвижения, – писала она. – Причем назначение этих кружков заключается не в изучении каких-либо дополнительных антирелигиозных предметов, а в практической активной реализации среди окружающих тех знаний, которые ребята получают по этому вопросу из школьных занятий»[179].
Статья М.М. Костеловской вызвала много откликов не только в виде писем в редакцию «Вестника просвещения»[180], она стала и поводом для проведения публичного диспута
