Ричард Брэнсон - Достичь небес
Я пришел в воздухоплавательный спорт, можно сказать, с черного хода. До того момента, как мне позвонил конструктор аэростатов Пер Линдстранд, я имел о них очень смутное представление, — разве что видел в фильме по роману Жюля Верна «Вокруг света в 80 дней», как актер Кантинфлас, перегнувшись через борт плетеной корзины, подхватывает со склона Маттерхорна пригоршню снега, чтобы шампанское Дэвида Нивена не перегрелось. (Там Филеас Фогг, огибая мир, успел воспользоваться всеми средствами передвижения, какие только можно представить, но как раз полет на воздушном шаре принес катастрофические результаты — путешественники вернулись назад.)
Конструкторская карьера Пера началась в шведских ВВС, а первый его полет на шаре в начале 1970-х гг. продолжался всего несколько секунд. «Меня сняли с полетов по состоянию здоровья, — вспоминал он в интервью Тому Хэмилтону из журнала Balloon Life в 1998 г. — И кто-то побился со мной об заклад, что до конца года я не перелечу даже аэродром. Все знали, что раньше Нового года врач не выпустит меня в полет. Но в декабре я соорудил кустарный воздушный шар и перелетел на нем через взлетную полосу».
После этого Пер работал на Saab и Lockheed. Когда один из его соседей в Швеции купил себе воздушный шар из Великобритании — самый что ни на есть современный, — Пер не поверил своим глазам. Неужели это — последнее слово техники? Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: он может сделать лучше. Насколько лучше, стало ясно в начале 1980-х гг.
Воздушные шары Пера — технически сложные аппараты, но меня всегда поражала ткань, которую он использовал для своих оболочек. Они были сделаны из какой-то безумной пластифицированной и металлизированной штуки, непрерывно улучшающийся рецепт которой он никогда ни с кем не обсуждал. Его ткань была невероятно тонкой, легкой и прочной. Она и должна была быть такой, если учесть, как он собирался ее использовать: Пер считал, что мы с ним сможем пересечь на его шаре Атлантический океан.
Он позвонил мне в 1986 г, через несколько дней после того, как я выиграл Голубую ленту Атлантики — быстрее, чем кто бы то ни было прежде, пронесся через океан на судне Virgin Atlantic Challenger II, — адском гибриде гоночной яхты и межконтинентальной баллистической ракеты. (После того как мне удалась эта безумная затея, я почти поверил, что мне что угодно сойдет с рук.)
Прежде чем лететь с Пером, я должен был получить права на управление аэростатом, так что я поехал в Испанию и поступил под неусыпное око преподавателя Робина Бэтчелора. От того дня в моей памяти сохранились два очень живых воспоминания, полностью противоречащих друг другу. Я с самого начала был очарован. Я был поражен тем, как величаво и спокойно, как естественно поднимались в воздух громадные шары — совершенно беззвучно и без всяких моторов. Как воодушевляла возможность оторваться от жесткой и полной раздражителей земной жизни и отдаться на волю ветров! Пролетая над испанской провинцией, я без труда воображал, что ветер несет меня не только сквозь пространство, но и сквозь время в какой-то уютный уголок нашей истории.
В этот момент я чувствовал себя абсолютно несчастным. Почему этот человек на меня орет? Я как будто снова попал в школу! Зачем, черт побери, я ввязался в это дело? Я с пятнадцати лет был сам себе хозяином и всегда старался жить так, чтобы мне больше никогда в жизни не пришлось сдавать проклятых экзаменов. А тут вдруг на тебе! Снова под властью учителя! И на меня орут! Опять!
Я учился летать на аэростатах так же, как учился всему в жизни: на практике. Уроки Робина Бэтчелора дали мне основы теории, да и Пер поначалу внимательно за мной приглядывал. Ни один из них никогда не сказал бы, что искусство управления шаром давалось мне легко. Я осваивал его в деле. Большинство аэронавтов — и большинство пилотов — осваивают навыки понемногу, постепенно, в течение нескольких лет. У меня все было иначе. Поскольку я работал с Пером, практически весь опыт я приобретал во время наших путешествий, продолжавшихся по несколько дней. Вследствие этого я очень быстро превратился в одного из самых опытных аэронавтов мира.
Я обожаю аэростаты, и до сих пор у меня есть один собственный шар — простой монгольфьер с плетеной корзиной. Если вдруг захочется полностью уйти от этого мира, больше ничего и не нужно. На шаре никто вас не побеспокоит. Никто не сможет вас удержать. Даже вы сами не сможете испортить себе жизнь. От вас ничего не зависит. Поднимаясь на шаре в воздух, вы отдаетесь на волю ветров, и они влекут вас куда хотят. Я всегда старался заранее планировать и режиссировать свои попытки побить мировые рекорды и тем не менее, после всех тревог и затраченных усилий, испытывал невероятную радость от ощущения собственной пассивности: человеческий мусор, влекомый ветром бог знает куда.
А сегодня, скажите, доверились бы вы мне, позволили бы увлечь себя наверх, прочь от надоевшей земли? Может быть, вы хотите напомнить мне о том, как мне поддерживать связь с диспетчерской службой? (Я ни за что на свете не вспомню всю ту канительную и пустую процедуру, которую нужно проделать, чтобы безопасно пролететь над обычным аэропортом.) В остальном вы в надежных руках. Позвольте пригласить вас на прогулку.
Мы с вами стоим в плетеной корзине, надежно заякоренной на земле. Над нами гигантская перевернутая капля из тонкой ткани, прикрепленная к корзине прочными канатами. Это оболочка нашего аэростата. Нижняя часть капли открыта, и время от времени я включаю газовую горелку — почти такую же, как в газовой плите на кухне, — и наполняю оболочку горячим воздухом. Вообще, эта горелка — наше единственное средство управления полетом. Так каким же образом (спрашиваете вы, пока текут минуты подготовки) собираемся мы оторваться от земли?
Для пионеров воздухоплавания, собиравших свои шары из всего, что могли достать или сделать сами, это было серьезной загадкой. У первопроходцев, таких как братья Монгольфье или Жан-Пьер Бланшар, не было чистых и безопасных газовых горелок. О нет: эти отчаянные ребята наполняли свои шары горячим воздухом от настоящих костров — поджигая солому, шерсть, сухие деревья или даже старые башмаки! Если вам покажется, что наполнение тех шаров было неприятным и грязным делом, — что ж, вы правы. Первые воздухоплаватели даже не были до конца уверены, что именно нагретый воздух заставляет их шар подниматься вверх. Может быть, все дело в дыме, который наполняет шар и делает его легче воздуха, — а тогда чем больше дыма, тем лучше! Только позже люди поняли, что дым как таковой здесь ни при чем, — подниматься шар заставляет горячий воздух.
И вот почему, Газы всегда расширяются и заполняют весь предоставленный им объем, а расширяясь, становятся все более разреженными. Если бы не притяжение Земли, воздух, которым мы дышим, очень быстро унесся бы в открытый космос. Сила тяжести удерживает тонкую воздушную оболочку у самой поверхности Земли: это наша атмосфера. А «атмосферное давление» — это просто полный вес находящегося над нами воздуха в любой момент времени; чем выше мы поднимаемся, тем меньше становится давление. Надо сказать, что воздух весит немало: на уровне земли на каждый квадратный сантиметр нашего тела давит около килограмма воздуха.
Существует два основных типа аэростатов: наполненный газом (гелием или водородом), который легче окружающего воздуха; и наполненный обычным воздухом, который нагревается. По мере нагревания воздуха внутри шара аэростат постепенно становится легче.
Но каким бы легким ни был газ в вашем шаре, со временем вы достигнете высоты, где окружающий воздух окажется еще легче (за счет своей разреженности). В этот момент подъем прекратится. Единственный способ подняться еще выше — это избавиться от некоторой части веса, иными словами, выбросить что-нибудь из корзины. Это что-нибудь (мешки с песком, свинцовые грузы, неприятные пассажиры) называется балластом. Чтобы опуститься ниже, вам нужно сделать шар тяжелее (чуть-чуть!) окружающего воздуха. Проще всего это сделать при помощи специального клапана: выпустить часть воздуха или газа.
Это практически все, что вам необходимо знать для начала. Так что отпускайте якорный канат — и не успеете оглянуться, как мы уже в воздухе.
Подъем аэростата происходит медленно и очень мягко. Поскольку движемся мы вместе с ветром, мы не ощущаем кожей движения воздуха, даже если вокруг бушует ураган. Даже в снежной метели. На борту воздушного шара, несущегося над землей со скоростью в сотни километров в час, можно зажечь спичку, и пламя даже не колыхнется, чтобы показать, в какую сторону дует ветер. Когда мимо пролетает птица, можно услышать как хлопают ее крылья. Главное впечатление первых секунд подъема — вовсе не полет; скорее кажется, что земля из-под корзины куда-то провалилась.
