Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
По азиатскому хлопку вместо Руперти стал Владимир Сергеевич Алексеев (брат артиста Константина Сергеевича Станиславского). Владимир Сергеевич Алексеев был хорошо образованный и воспитанный человек, высокого роста, полный, с прекрасным цветом лица, с красивыми и добрыми глазами, носил одни усы. Владимир Сергеевич по своему внутреннему содержанию не подходил к коммерческой деятельности, он был в душе артист — любитель музыки и вообще театрального искусства; как мне казалось, его семейная обстановка удерживала от окончательного разрыва с его родным торговым делом, как это было сделано его родным братом К.С. Станиславским. Он работал в Товариществе и тяготился торговым делом, вследствие чего не представлял опасную силу другим конкурирующим с ним фирмам.
Характерной чертой Владимира Сергеевича было излияние своих сетований и жалоб на азиатских поставщиков хлопка и московских покупателей. Его чистая, хорошая натура не могла примириться с ловкими проделками его поставщиков и покупателей, стремящихся всеми силами и способами изловить в свою пользу доверчивого B.C. Алексеева.
С уходом гг. Руперти из Московского Торгово-промышленного товарищества лишились четырех работников: старика Руперти и егс трех сыновей, да, кроме того, еще А.К. Токке, весьма способного и дельного продавца.
В Товариществе я остался один как практическая деятельная сила, окруженный лицами из старшего служебного персонала, относившимися ко мне с малым доброжелательством из-за опасения, смогу ли я повести дело с хорошими результатами.
Долго и с напряжением я перебирал всех своих знакомых, могущих занять положение в Товариществе в качестве моего помощника, так как одному справиться с делом не было возможно. Тоже волновался об иностранном хлопковом деле: нужно было пригласить человека, согласившегося бы занять положение Руперти в Товариществе. Остановился на Якове Андреевиче Колли, имеющем свое хлопковое дело, а его средства не давали возможности развить свое дело, но [он]отказался перейти в Товарищество. Наконец, нашелся один немец Роман Романович Щенбек, рекомендованный Н.А. Найденову каким-то немцем, так как он по своим способностям и знанию хлопкового дела не мог удовлетворять немцев, имеющих свое хлопковое дело, а потому они желали облагодетельствовать Щенбека и в свою очередь быть уверенными, что с ним Товарищество не сможет повести дело с иностранным хлопком и сделаться серьезным конкурентом их. Но я был рад и P.P. Щенбеку как хорошо знавшему иностранные языки, и он имел понятия об условиях ведения хлопкового дела. Ему дали жалованье 6 тысяч рублей в год, еще какое-то отчисление от пользы, и он засел в Товариществе с бесконечным потягиванием гамбургских сигар, с повествованием новых анекдотов, а по возвращении с завтрака пребывал в благодушном настроении от выпитого вина и пива.
Я отправлял в продолжение нескольких лет молодых людей в Бремен, Ливерпуль и в Америку с целью им дать возможность изучить хлопковое дело на этих всемирных рынках. Эти молодые люди внесли много полезного в иностранное отделение Товарищества и способствовали развитию его.
Молодые люди В.А. Капустин, Дианов и М.М. Ерофеев были первые пионеры из русских людей, изучивших постановку дела с американским хлопком, до этого этим делом занимались немцы и евреи. Товариществу удалось завязать хорошие отношения с некоторыми американскими фирмами, доставлявшими хлопок правильной классификации. Дело с иностранным хлопком начало давать пользу не меньшую, чем при Руперти, и ежегодно расширялось.
Человека к себе в помощники я нашел совершенно случайно: как-то сидел в ресторане «Славянский базар», ко мне подошел маклер Николай Никифорович Дунаев с молодым человеком и представил его, назвав Романом Васильевичем Живаго.
Живаго на меня произвел приятное впечатление, он был небольшого роста, с хорошими густыми волосами, блондин, с голубыми глазами и красивым с горбинкой носом, носил усы, одет был изящно, и видно было, что он из образованной и воспитанной семьи.
Я с ним немного поговорил и узнал, что он зять Ивана Ивановича Казакова, моего компаньона по Кинешемской мануфактуре. Прощаясь с ним, я пригласил его заходить ко мне в Товарищество. Постарался о нем навести справку, мне сообщили: страдал душевной болезнью, человек крайне энергичный, но с очень дурным характером, и с кем бы он ни работал, у всех создавалось желание скорее с ним разойтись. В последнее время он работал с тестем Казаковым, и тот был несказанно рад, когда отделался от своего зятя, потом Живаго сделался маклером по хлопку и работал совместно с Дунаевым и Ершовым.
Решил остановиться на нем, несмотря на его дурной, взбалмошный характер; знал, что у людей с таким характером обыкновенно это бывает из-за недостатка работы или неправильного ее распределения; если его силу энергии направить должным образом, то он может сделаться неоценимым помощником. Маклерское дело ему давало большую пользу, он хорошо зарабатывал, но он сознавал, что его душевная болезнь может с ним повториться и он и его семья на время его болезни останутся без заработка, и эта мысль угнетала и усиливала его нервность, а потому, когда я предложил ему перейти к нам в Товарищество на службу, он быстро согласился. Когда сделалось известным, что Живаго поступил на службу в Товарищество, многие мне говорили: «Что вы сделали? Ведь он сумасшедший, с ним работать будет невозможно, он вас измучит и издергает!»
Во многом вещатели оказались правыми, мне иногда приходилось с ним трудно, но, несмотря на это, я никогда не пожалел о своем выборе из-за его несомненных достоинств: его громадной энергии, пунктуальности, аккуратности, ни одного дела он не делал без моей санкции, передавал в точности все переговоры с покупателями, давая мне полное представление о состоянии рынка и тем облегчая руководство делом.
Быстрота передвижения Живаго была изумительна, его в конторе прозвали «Ураган Васильевич».
Он переходил из маклеров в Товарищество, где он будет зарабатывать меньше, но зато имел много других льгот: пользовался ежемесячным отпуском, кроме того, часто ездил на охоту на день или два, что он не мог делать, будучи маклером. С ним случались припадки душевной болезни, его помещали в лечебницу, а семье шло определенное ежемесячное жалованье. Во время его отсутствия товары продавались и записывались на его счет, так что он ничего не терял, и здоровье его значительно укрепилось от сознания, что он обеспечен.
Как я уже говорил, Руперти при своем вступлении в «Товарищество В. Алексеева» прежде всего закрыл комиссионное дело с Азией, заведующий этим делом Веретенников, обидевшийся на это, оставил службу у Алексеевых, желая жить на средства, оставленные его матерью. Проживя так некоторое время, он без работы стал скучать. Попросил Т.Н. Обухова переговорить со мной: не возьму ли я его на службу в Товарищество.
Я его взял, поручив ему исполнение разных поручений от азиатских и афганских купцов, как-то: покупка зеленого чая для Афганистана, золотой канители в Индию, разных стеклянных и фарфоровых изделий, идущих в Азию в большом количестве, и, кроме того, продажу коконов в Марселе, скупаемых нами в Фергане во время летнего сезона, когда оставшиеся служащие оставались совершенно без работы, и это было сделано с целью, чтобы отвлечь их от безделья, со всеми дурными от этого последствиями. Все дела, производимые Веретенниковым, не представляли Товариществу особенной пользы, она выражалась в нескольких тысячах рублей, и я считал, что получаемая польза покрывала только помещение, занимаемое Веретенниковым. Решился написать о нем в своих воспоминаниях только потому, что жизнь этого некогда очень богатого человека была интересна.
Когда я познакомился с Веретенниковым, он уже был пожилой, здоровый человек, среднего роста, с отличной бородой и хорошей растительностью на голове, всегда хорошо одетый наподобие английских купцов, с которыми ему пришлось долго жить и работать.
Отец ему оставил большое состояние, когда он был еще молодым человеком, кроме того, его мать была из рода богатых купцов Куманиных 2*, имела свои деньги и жила отдельно от сына. Веретенников, получив от отца состояние, как говорят, «протер глазки денежкам», что называется — зажил!
Результаты его жизни скоро показали себя, он оказался банкротом. Обратился к матери с просьбой помочь ему, но она категорически отказалась это сделать. Веретенников принужден был бежать за границу, поселился в Лондоне. Нужда и голод скоро выбили из его головы разные чудачества, которые он проявлял в Москве: так, выезжал он всегда на паре рысаков белой масти, причем кучер, экипаж и он — с ботинок вплоть до цилиндра на голове — были все в белом. Веретенников, развалясь в коляске, положив ногу на ногу, с белой палкой на коленях, с гордостью и надменностью посматривал на народ, останавливающийся полюбоваться на этого чудака. В Лондоне он начал работать простым клерком, потом какими-то судьбами попал на остров, находящийся в Тихом океане, обитаемый исключительно дикарями, и был сделан там англичанами вроде губернатора над туземцами, с которыми он поладил и, к удовольствию своего начальства, извлекал от дикарей хорошие доходы. Там он проработал около десяти лет, срок, дающий ему возможность вернуться на родину, когда кредиторы теряли право засадить его в «яму», так называлась тюрьма в Москве, куда засаживали неисправных плательщиков.
