Яков Белицкий - Богословское-На-Могильцах
Об этом обстоятельстве упоминает и И. М. Макаров в своей книге «Журнал пешеходцев от Москвы до Ростова-Ярославского и обратно в Москву»: «На возвышенном месте вы видите село Богословское, принадлежавшее князю Гавриле Петровичу Гагарину, поэту, вельможе и совоспитаннику императора Павла 1-го» (обрати внимание, читатель, — князь в отличие от более поздних источников назван одним из его современников поэтом!).
Что же касается Аполлона Васильевича, то он интересен еще тем, что дал новую фамилию — Ладыженские — в списке владельцев Богословским-Могильцами (Ростовским он был по линии матери, Ладыженским — по отцу).
Ладыженские — тоже старинный и весьма разветвленный дворянский род.
Он ведет начало от полулегендарного шведского выходца Облашни, который выехал, как гласило семейное предание, в 1375 году к великому князю Дмитрию Донскому. Среди Ладыженских — основатель Серпуховского монастыря Вассиан, воеводы и ближние бояре Романовых. Знавал род и царские немилости. Один из семьи, Леонтий Ладыженский, был сослан по приказу Годунова на побережье Ледовитого океана, другой, якутский воевода Михаил, обвиненный во многих прегрешениях, был допрошен и отправлен в Москву, но по дороге умер. Судя по всему, допрос был «с пристрастием», как тогда говорили…
Могильцами Ладыженские владели недолго: в 1767 году село покупает коллежский советник Петр Максимович Щербачев.
Это тоже весьма древняя фамилия, ведущая свое начало от выходца из Золотой Орды Федора Салта, «коего потомки многие служили Российскому престолу стольниками и в иных званиях, чинах и жалованы от Государей поместьями» (Бобринский А. Дворянские роды, внесенные в общий гербовник Российской империи. Сиб., 1890).
О коллежском советнике в родословных справочниках и архивах подробных сведений не сохранилось. Известно, что служил он в Коммерц-коллегии, а еще в списках дворянских родов мне удалось обнаружить, что был Петр Щербачев в близком родстве с Кашкиными, из семьи которых вышел Сергей Николаевич Кашкин — декабрист.
В сущности, со второй половины XVIII века и начинается новая страница истории села — история усадебного ансамбля, который впоследствии лишь благоустраивался и приобретал некоторые новые черты.
При Щербачеве был построен усадебный дом, разбит парк, выкопаны пруды и в том же 1767 году на самом высоком месте, на горе, где обычно ставились барские дома, против обычая была заложена церковь.
Теперь уже только специалисты могут с достаточной полнотой представить себе, какой была эта церковь в первые годы своего существования. Дело в том, что в минувшем веке церковь дважды перестраивалась, и это привело к ее значительным изменениям.
Прекрасным образцом московского барокко являлась двухъярусная колокольня. В ее убранстве был широко использован белый камень, из которого выполнены боковые портики со спаренными колоннами, антаблемент, а также угловые колонны второго яруса с резными капителями.
Колокольня, которая обычно ставится в стороне от храма, здесь помещена в центре — между зимней и летней церквами, — и это отступление от архитектурной традиции в культовом строительстве придает церкви незаурядный облик.
Искусствоведы единодушны в мнении, что постройка, во многом изменившая за два столетия свой облик, близка произведениям школы Д. В. Ухтомского.
А кто конкретно строил церковь (и видимо — барский дом)? Увы, в церковных документах никаких данных об этом нет, что же касается дома, то он вообще не дожил до наших дней и даже фундамента от него не осталось. Автор проекта восстановления уникального памятника в Могильцах Сергей Васильевич Демидов прослеживает общность архитектурных решений церкви в Могильцах со знаменитой петровской кунсткамерой в Петербурге.
Кунсткамера была построена почти за тридцать лет до того, как начали возводить храм в Могильцах, поэтому присутствие здесь зодчих из города на Неве весьма сомнительно. Но определенное сходство замысла еще одно доказательство тесной творческой связи в XVIII столетии петербургской и московской архитектурных школ.
В конце XVIII века Щербачев продает усадьбу своему начальнику — президенту Коммерц-коллегии князю Гагарину.
А теперь, прежде чем перейти к дальнейшему рассказу, несколько слов о тех, кто населял эти места, трудился на помещичьих полях и возводил под присмотром приглашенных архитекторов церковь и барский дом, сажал липы и копал пруды…
Спустя два десятилетия после того, как коллежский советник Щербачев приобрел Могильцы, в типографии Фридриха Гиппиуса вышло «Историческое и топографическое описание городов Московской губернии с их уездами, с прибавлением исторического сведения о находящихся в Москве соборах и монастырях и знаменитых церквах» (М., 1787). Автор этого описания X. А. Чеботарев.
О жителях интересующих нас мест он пишет, что они «расторопны, учтивы и вежливы, росту среднего, здоровы и крепки, а женщины лицом недурны и занимаются летом сверх полевой работы в присмотре за хозяйством, в сажании в огородах различных овощей, в полотьи оных, в собирании плодов и ягод, которые приносят на продажу в Москву, от чего получают немалую прибыль, а зимой прядут лен и шерсть, потом ткут как для своего обиходу, так за остатком и на продажу, холстину и сукна».
С этой благожелательной оценкой согласен и Н. М. Карамзин. В написанных четверть века спустя «Исторических воспоминаниях и замечаниях на пути к Троице и в сем монастыре» (1803) он отмечал, что «Троицкая дорога ни в какое время года не бывает пуста, и живущие на ней крестьяне всякий день угощают проезжих с большою для себя выгодою».
Но тут же автор горестно замечает, что экономическая выгода была бы для них еще значительнее, «если бы гибельная страсть к вину» не разоряла многих окрестных жителей мужского пола. (Не гагаринские ли, равно как и других помещиков, винокуренные заводы способствовали этому?)
«Я всегда радуюсь… — пишет далее Карамзин, — встречая на улицах в торговые дни миловидных крестьянок с ягодами, цветами, травами для аптек; но как отцы и мужья их употребляют деньги? Не только нищета и болезни, но и самые злодейства бывают следствием сего ужасного порока».
Оглядывая окрестные места, Николай Михайлович Карамзин пытался предугадать их будущее. Он не сомневался, что наступит время, когда изведут и без того поредевшие окрестные леса и крепко возьмутся за «неистощимые слои земляных угольев». Увы, это произошло гораздо раньше, чем предполагал знаменитый историограф!
В упомянутых нами в предыдущей главе статистических справочниках, где еще значится по чиновничьей нерадивости имя Павла Гаврииловича Гагарина, неоднократно попадаются на глаза лесоторговцы, владельцы кирпичных заводов — это их стараньями уже к концу минувшего века были во многом сведены на нет дачи (как называли тогда занятые лесом земли), и сама земля была изрыта многочисленными карьерами…
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой настало время рассказать об окрестностях, а также о некоторых событиях, происходивших в этих местах в разные годы
В старинный Радонеж под жаворонков пеньеИду с котомкою дорогой без дорог…
Павел Радимов. Радонеж
Карета с императорским гербом, мчавшаяся из Троицкой лавры в Москву и свернувшая, как мы теперь знаем, в Богословское-Могильцы, была для этой дороги не такой уж и редкостью.
С давних времен шли по ней пешие и конные, чтобы получить благословение у Сергия, а позже у тех, кто сменил его в лавре. Рос монастырь, росла слава о нем, и написал знаменитый путешественник Павел Алеппский: «Этот монастырь не имеет себе подобного не только в стране Московской, но и во всем мире».
Но это он написал в семнадцатом столетии, а уже за двести лет до того во всех уголках Московского княжества знали о Троицкой обители. На ее порог ступил великий князь Дмитрий, прося у Сергия благословения на битву, после которой отныне и навечно будет зваться он современниками и потомками — Дмитрием Донским. Многие версты шел он обратно из обители пешим, и ратники его тоже вели в поводу коней, а замыкали шествие, потому что не обременяли себя суетной мыслью приблизиться к князю, Иересвет и Ослябя — послушники обители, «из коих первый, — как пишет Н. М. Карамзин, — был некогда боярином брянским и витязем мужественным».
Видела эта дорога и Ивана IV, торопившегося в бессчетный раз отмолить кровавые свои грехи, за которые и был он повсеместно прозван Грозным, видела «тишайшего» царя Алексея Михайловича.
Видела юного Петра, мчавшегося в лавру, чтобы укрыться за стенами ее от подосланных сводной сестрой Софьей убийц.
Многих видела эта дорога — и пеших и конных, и давно уже не в диковинку были ей кареты с царским гербом…
70 верст от первопрестольной до лавры — за один день не доедешь, тем более что путь на богомолье следует совершать, пребывая в молитвах и благочестивых раздумьях. И потому встали у дороги дворцы для знатных особ, где могли бы они передохнуть и набраться сил для дальнейшего шествования к святым местам.
