Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
ГЛАВА 30
Михаил Алексеевич Хлудов был субъект патологический: где бы ему ни приходилось жить, везде оставлял за собой ореол богатырчества, удивлявший всех. Несмотря на его безумные кутежи, безобразия, в нем проглядывало нечто, что увлекало людей, им интересовались, с любопытством старались разобраться в его личности; его беспредельная храбрость и непомерная физическая сила, которую он употреблял ради только своих личных переживаний, удивляли всех; поражало его магическое влияние на хищных зверей, подчинявшихся ему и дрожащих при одном его взгляде.
Мне думается, если бы его духовная жизнь была бы в сфере более высших переживаний и вожделений, из него мог бы получиться великий человек, но, к сожалению, все его духовные силы поглощались низменными чувственными желаниями, именно: пьянством и развратом.
Михаил Алексеевич особенно сделался известным в Средней Азии *, где он был с войсками при завоевании ее; его помощь при снабжении армии продуктами, которое удавалось только благодаря его удальству, была ценима командным составом. Мне пришлось быть в Азии в 1891 году, много лет спустя после Хлудова, и разговоры о его приключениях и удальстве не прекращались, меня водили даже показывать тот дом, где он жил. Каразин в своем романе «На далеких окраинах», описывая его, называл его Хмуровым.
Из-за любви к сильным ощущениям он имел ручных тигров, свободно разгуливающих по его громадному особняку, наводя на посещающих его ужас. Бывали случаи, когда они перескакивали через каменный забор хлудовского сада и попадали в соседний сад дома Борисовского, наводя на гуляющих там детей и взрослых панику 1*.
*Михаил Алексеевич приехал в Среднюю Азию в 1863 году, еще при жизни своего брата Ивана, первым из русских купцов приехал в Бухару в 1863–1865 годах, не скрывая своего происхождения. Он же был один из первых, приехавших в Коканд, где в Ходженте устроил образцовую шелкомотальную фабрику. Потом с караваном пробрался в Кашгар, где завязал торговые отношения с владельцем Алтышара Якуб-беком. Михаил Алексеевич участвовал несколько раз в делах против неприятелей и был при штурме Ура-Тюбе и Джезака. Он же в 1869 году проехал Кара-Шигин и был в Афганистане. За свою полезную деятельность и особую храбрость был представлен государю, наградившему его орденом Владимира 4-й степени.
В доме Хлудова случился пожар, приехавшие пожарные быстро вбежали в дом и были встречены двумя тиграми, обратившими их в бегство. Как-то по какому-то делу к М.А. Хлудову приехал Н.А. Найденов, лакей проводил его в кабинет хозяина, тот закурил папиросу, спокойно ожидая прихода Хлудова. Дверь распахивается — и вместо хозяина является тигр, спокойно направляющийся к нему; нужно представить себе, что пережил в эти минуты Найденов, не отличавшийся большой храбростью; дома говорили, что ему после этого посещения пришлось сделать ванну.
Возмущенный Найденов поехал к генерал-губернатору В.А. Долгорукову с просьбой о пресечении хлудовского самодурства; та же просьба последовала к обер-полицмейстеру от пожарного брандмайора 2*. Долгоруков вызвал Хлудова и предложил ему отдать тигров в Зоологический сад или поместить в железную клетку. Хлудов одного отдал в Зоологический сад, а другого застрелил; как говорили, ночью тигр лизал его руку и этим вызвал на руке его кровь, проснувшийся Михаил Алексеевич увидал тигра в сильном волнении, возбужденного видом крови, готового на него броситься. Хлудов схватил револьвер, лежащий всегда у него на тумбочке, и застрелил тигра.
На фабрике в Ярцеве у него был ручной волк, тоже свободно расхаживающий по дому, и, вскакивая передними лапами на стол, где был накрыт чай для гостей, с пирогами и печениями, и пожирал их, при смехе хозяина. Однажды вечером, когда к нему собрались гости, сидели за чаем в столовой, Михаил Алексеевич внезапно встал и вышел. Когда он вернулся через некоторое время, все заметили его бледность и разорванный сюртук на рукаве и спине. Его спросили: «Что это с вами?» — «Ничего, — отвечал он, — немножко поборолся с медведем», — которого, как оказалось, он держал в подвальном этаже дома.
Пил же чай Михаил Алексеевич так: ему подавали стакан чая и бутылку коньяку, он отопьет ложку чая, дольет коньяком, тоже другую и пьет так этот стакан чая до тех пор, пока не опустеет бутылка с коньяком.
Приехав к своему знакомому на дачу, Хлудов очень близко подошел к собаке, привязанной двумя цепями; хозяин, сопровождавший его, схватил за руку, стараясь отвести подальше от собашника с предупреждением, что собака очень сильная и злая, и прибавил: «Боимся, что может разорвать даже две цепи». — «Вот вздор!» — сказал Хлудов; освобождая удерживающую его руку, быстро подошел к собаке. Собака, визжа, скрылась в собашнике, Михаил Алексеевич схватил цепь и вытащил собаку, надавав ей несколько подшлепников по морде, и она, поджав хвост, только визжала.
В турецкую войну в семидесятых годах прошлого столетия М.А. Хлудов поступил волонтером, где проявил особенную храбрость и героизм, и ему был пожалован Георгиевский крест 3*. Его храбрость вызывала иногда нецелесообразные действия: так, поспорил с кем-то, что он ночью проберется в турецкий лагерь и принесет оттуда какую-то определенную вещь, указанную ему спорившим с ним офицером. И действительно вещь эту он доставил.
Михаил Алексеевич рассказывал про один случай, бывший с ним в Лондоне, где он остановился в одной из фешенебельных гостиниц. Поздно вернувшись к себе в комнату, как всегда, не запер за собой дверь на замок. Разделся, лег в кровать, но спать ему не хотелось. Спустя некоторое время он видит тихо открывающуюся дверь в его комнату и крадущегося человека, уже протягивающего руку к его бумажнику, лежащему на тумбочке. Хлудов быстро хватает руку, но вор оказался сильным человеком, старающимся всеми силами освободиться из рук Михаила Алексеевича, но это ему не удается. Михаила Алексеевича поразило в этом приключении больше всего то, что лицо вора сделалось совершенно белым, особенно выделяющимся в темной комнате. Вор оказался лакеем гостиницы. Видя ежедневно полупьяного русского, поздно возвращающегося, он предположил, что обокрасть его будет легко *.
* Описывая случай с Хлудовым в Лондоне, мне вспомнился неудачный грабеж двоюродного брата Н.А. Найденова Николая Николаевича Дерягина, занимавшегося скупкой шленской шерсти 4* в южных губерниях для фабрики братьев Ганешиных. Я решился рассказать о нем, хотя это приключение не имеет ничего общего с семьей Хлудовых. Дерягин приехал в имение к одному богатому помещику, у которого он много лет подряд покупал шерсть. Его поместили в отдельном флигеле во втором этаже, с окнами, выходящими в сад, а в первом этаже разместились приехавшие с ним приказчики. Дерягин был охотник, бравший всегда с собою ружье и собаку, приученную спать под кроватью хозяина. Погода стояла теплая, и он лег спать с открытым окном. Крепко заснул. Разбудил его сильный лай и шум от падения тела; вскочил с кровати и видит: собака схватила за горло какого-то человека, валяющегося на полу. Оказалось, что один из поваров помещика, услыхав от прислуги о приезде скупщиков шерсти, решился ночью пробраться в комнату Дерягина и ограбить его, зная, что скупщики возят много денег для расплаты за шерсть, захватил с собой хорошо отточенный кухонный нож. Дерягин был небольшого роста, с виду слабого сложения, не представлявший из себя большую сопротивляющуюся силу, вор не предполагал, что собака спит в комнате хозяина.
Какой-то английский лорд пригласил Хлудова в свое имение поохотиться на фазанов, причем обратился к нему с просьбой: стрелять только самцов. В Москве, рассказывая об охоте, Хлудов, коварно улыбаясь, говорил: «Настрелял достаточно и принес всех в замок ощипанными от перьев — пусть отличает самцов от самок!..» Рассказывающий мне об этом поступке Хлудова указал, что сделано им это было не ради хулиганства, но чтобы в свою очередь дать понять лорду, что он обижен его замечанием об исполнении охотничьего правила, так хорошо ему известного.
Прислуга Михаила Алексеевича любила хозяина, считая его за нехитростного и простого человека, которого можно поэксплуатировать в свою пользу. Он, конечно, отлично видел их проделки, но относился к ним снисходительно, понимая, что и им хочется попользоваться у богатого человека; так, у него служил лакеем Прохор, которого он звал не иначе, как «Прошка», изучивший отлично нрав хозяина.
«Прошка! — кричит Михаил Алексеевич. — Опять у тебя нет воды в рукомойнике?» — «Позабыл, Михаил Алексеевич!» Взбешенный Хлудов закатывает ему одну-две оплеухи: «Будешь в другой раз помнить!» Но, видя прослезившегося Прошку, жалея его, вытаскивает из кармана три рубля и сует ему в руку. Пришедшему к нему в это время директору фабрики жалуется: «Приладился этот мерзавец Прошка, по три раза в неделю не наливает воды в рукомойник».
