Рудольф Гусев - Такова торпедная жизнь

Дальше дни пошли поспокойнее. Укреплял теорию практикой сразу по трем направлениям: по парогазовым торпедам, минам и тралам. Много ли нужно времени на все это? Ну, месяц. Ну, два. И стоило пять лет крушить интегралы, чтобы перемотать трос на вьюшке мины да приготовить торпеду? Два вида дефектов: где-то что-то травит — проверь на мыльную эмульсию и подтяни гайку, да где-то что-то засорилось и не пропускает — сними фильтр или дюзу, промой в керосине и продуй воздухом. Усвоил заповедь: «Уважай чистоту воздуха, воды и керосина». Пригодилась. К «черным и рогатым» душа не лежала, к тралам тоже. Выбор был сделан. Раз и навсегда. Кстати, в неконтактной технике тоже два вида дефектов: нет контакта или есть там, где не должен быть. Одним словом — прибор Фролова и нет проблем. Короче, первый год прошел в освоении заведования и завершился присвоением мне воинского звания старший инженер-лейтенант. То ли старший инженер, то ли старший лейтенант. Не подозревал, что я буду носить это уникальное воинское звание целых пять лет. Правда, обилие фруктов на столе, нормированный рабочий день, спокойное, как в монастыре, дежурство действовали умиротворяюще. Посиди сейчас в первом отсеке подводной лодки, посчитай пузыри у перекисной торпеды — мало не покажется. Платят здесь, конечно, с гулькин нос, и подъемные по сих пор не получены… Но в полной мере я оценил «коварность» назначения позднее. Право выбора первого назначения должно быть высшим поощрением выпускника. За это стоило бороться. Правда, выбрал бы ли я корабль? Инженерный крен был выше, а советчиков у нас не было.

7. Складские будни

Береги честь смолоду

Склад был, как заброшенный приход в минной службе. Штат его невелик. Командовал складом в то время, а это был 1958 год, капитан-лейтенант Рощепкин Геннадий Петрович. Основной потребитель оружия — дивизион торпедных катеров в Фальшивом Геленджике — был расформирован. Ремонтировали торпеды, мины — и на полку. Никаких поставок оружия. Тишина. Решил продолжать реализацию плана ГОЭЛРО, электрифицировать Россию до самого последнего склада. Нужно было 600–700 метров силового кабеля на 100 кВт. Двинулся к соседям-нефтяникам. Изложил просьбу. Те: «А что мы будем иметь?». Пожалел, что ЗИП от торпед не годится к автомашинам. Очередь стояла бы у наших ворот. Пришлось вплотную столкнуться с производительными силами и производственными отношениями развитого социализма. Склад мог купить только наглядную агитацию: портреты Хрущева и членов ЦК КПСС, бумагу, ручки и чернила. Продать тоже ничего не мог. Даже металлолом, и тот шел в общенациональную копилку за здорово живешь — план. Потому и лежал без движения по местам первоначального накопления, ржавел. А вот главный принцип социализма: «Ты мне — я тебе» пробивался даже сквозь асфальт общенародной стройки. Из несекретного барахла на складе были вылежавшие установленные сроки и подлежащие списанию троса любых диаметров, старые тральные кабели, резиновые шланги, емкости. Раскинул я свой товар.

— Нам нужен кабель для сварщиков сечением квадрат на 50.

— Есть на 70 квадрат, трехжильный.

— Берем хоть пару километров. Платим немедленно.

— Нет, платить не надо. Башку оторвут до колен. Не дай Бог. Только баш на баш. Копейка в копейку, метр в метр.

— Лады, бери свой силовой. В барабане километр.

Подсчитали, сколько должны трального кабеля, и ударили по рукам.

Договорились о встрече и о том, кто кому ставит. Выпало: им мне. Видя мой категорический отказ, не расстроились: «Ты что же, совсем государственную монополию не поддерживаешь? Нехорошо. Сделка должна быть смазана и баста». Получать кабель нужно было под Краснодаром за 140 верст. Вторую глобальную проблему — замену проржавевшей кровли — решали исключительно законным путем. Или очередь подошла, или посылка с фруктами сработала, но за неделю до Нового года счастливый Геннадий Петрович привез наряд на тонну кровельного железа. Получить немедленно, наряд действителен до 31 декабря. Получать далеко, в Краснодаре, значит и кабель привезем. Отправили машину с матросами и целого инженера-лейтенанта Вадима Рыбалко. Вернулся он через двое суток голодный, с голодными матросами, небритый: «Там и очередь машин на сто пятьдесят, да без очереди столько же». Короче, с задачей не справился. Зачли как разведку боем: знаем, что склад забит машинами, окрестность тоже, крайнего не отыскать, все первые. Не справился лейтенант, командир посылает очередного, теперь старшего лейтенанта, т. е. меня. Подъезжаю. Количество машин увеличилось, а время, соответственно, уменьшилось. Прошел к начальнику Краснодарской конторы Главснабсбыта. У входа в кабинет сидит хорошенькая девушка, секретарша. Вот кто нам поможет! Приобретаю вид только что сошедшего с трапа корабля морского волка. Вижу, не часто балуют этот склад флотские офицеры. Девочка смотрит на меня с восхищением, или мне так кажется спустя столько лет. «А может быть, этот симпатичный молодой старший лейтенант не женат? С ума можно сойти». — «Такая девушка не оставит флот в затруднительном положении. Помогите, пожалуйста, красавица. Ведь секретарь умеет все, что умеет директор и еще чуть-чуть для ВМФ. Я совершенно не в курсе ваших порядков», — говорю, протягивая ей наряд и доверенность. Девушка юркнула к директору и через минуту вернулась, упорхнула в лабиринты кабинетов, которые осаждали здоровые мужики живой очереди. Девушка вернулась со всеми положенными закорючками и, обворожительно улыбаясь, протянула мне документы: «Идите прямо к месту выдачи». Я поблагодарил, что-то еще мямлил, мол, не забуду дорогу сюда, твердо решив отблагодарить секретаршу. Но я обманул ее. Я никогда больше не завернул к ней и до сих пор жалею об этом. Я так торопился предстать перед глазами начальства победителем Снабсбыта, что даже не купил ей коробочку конфет, которыми предусмотрительно торговал буфет на выезде из склада. Прошло почти полвека с тех пор. Девушка уже, наверное, стала бабушкой, а мне до сих пор стыдно, что не вручил ей тогда ни коробки конфет, ни букета цветов. Если случайно она прочтет эти строки, пусть напишет мне: нет таких конфет в Санкт-Петербурге, которых я не купил бы для нее. Ох, как верна пословица: «Береги честь смолоду». Я готов и сейчас стать в притворе храма и читать сорокадневную очистительную молитву.

Получили и быстро загрузили кровлю: что такое одна тонна для пятерых матросов? Пустяк и даже меньше. Героем зашел к снабженцам и водителям в конце очереди. Категорически пожелал им успеха и утешил, что щетина, которая у них, конечно, вырастет к Новому году, непременно превратится в золото.

— А ты что? Стоять не будешь?

— Не располагаю временем, да и кровля уже в кузове.

— Ну, ты, брат, и хват!

На обратном пути заскочил к нефтяникам, погрузил барабан с кабелем и героем возвратился домой. Получив все положенные благодарности, посмотрел сверху вниз на Вадима Рыбалко: «Учись, пока я жив!» Вообще-то, я сам не ожидал от себя подобной прыти.

Совхоз — наши шефы — дал трактор с однолемешным плугом. Два прохода, и траншея готова. Через три дня инженер из Горэлектросети принял у нас кабельную трассу и, со словами: «Да будет свет!», подключил нас к трансформаторной подстанции. И стал у нас коммунизм, так как социализм был уже ранее, а теперь плюс электрификация. Заработали подъемные тельферы, перемоточный станок, стало тепло и светло. Жить стало лучше, жить стало веселее.

Летели месяцы, и служба шла. В отпуск ездили в Ленинград, к родителям. Особенно не шиковали, копили деньги на машину. Мила Ивановна умела экономить, и я ей не мешал. Так прошло еще три года. Должность начальника цеха — аж капитан-лейтенант, как у командира. Сочинил он представление на присвоение мне очередного воинского звания, отправил в Севастополь. Но благим пожеланиям не суждено было сбыться. На столе у направленна в кадрах уже лежала другая бумага, из Москвы: новый штат нашего склада, в котором моя должность уже была прописана гражданской. Минеры высшей квалификации были не нужны. И возвращается мое представление назад с предложением мне другой должности — начальника отдела технического контроля, а это всего лишь старший лейтенант. Так пошел я по второму кругу, теперь уже «борцом за качество». И выскочить из этого круга я мог в полном соответствии с законами теоретической механики и практикой прохождения службы только с помощью внешней силы. Такая внешняя сила вскоре объявилась — сокращение Вооруженных Сил на миллион двести тысяч и организация ракетных войск. В ракетные войска заметали всех. Из двенадцати офицеров склада осталось два: начальник да я. Только меня он и сумел отстоять, порекомендовав в Академию. Большое спасибо Геннадию Петровичу Рощепкину. Мир его праху.

Купил «Математический анализ». Конкурс меня не пугал. Тем более с Черного моря. Кому охота терять место под солнцем и менять море Черное и штаны белые — на море Белое и штаны черные? Не будь этого вселенского переполоха с сокращением Вооруженных Сил, все в жизни моей было бы по-иному. С тактико-бытовой точки зрения, здесь был настоящий рай. Гена Рощепкин закончил службу специалистом по кадрам в УПВ. Помог бы мне за электрификацию последнего склада найти местечко. Тихое и спокойное. Значит не судьба. Интуиция говорила: «Карабкайся в науку». Надеяться мне было не на кого. Родственников со званием выше «совслужащий» ни я, ни Мила Ивановна не имели. Правда, один полезный родственник нашелся — брат Милы. Он стоял в очереди на «Волгу», но требуемых денег не накопил. Мы кое-что скопили, родители помогли. Короче, он купил, Миле подарил, а я по доверенности так всю жизнь на этой «Волге» и проехал, намотав более шестисот тысяч километров на кардан. До Луны и обратно. Теперь только в утиль.