Рудольф Гусев - Такова торпедная жизнь
Ларион рассмеялся: «А я потом долго побаивался, вдруг кто-нибудь „продаст“». То, что знают пятнадцать человек, тайной быть не может. По определению. Я уже был не рад, что мне пришла в голову эта идея. Больше мне никогда никому не хотелось отплатить за нанесенные обиды. По службе, я имею в виду. Юность уходила, уступая место зрелости, взвешенности и прагматизму… Ну, а что касается морского счета, то он являлся единственным справедливым и универсальным средством решения всех вопросов, связанных с выделением «крайнего» во всех перипетиях службы.
3. Циклотрон
Ларион.Здание системы в плане напоминало транспортир с утолщенным основанием. В основании — классы, кабинеты, кафедры, лаборатории, аудитории. В полуцоколе — столовая, клуб с фойе, а над фойе по периметру — спальные помещения. От младших к старшим, от 34-й до 30-й роты. Этаж — минерам, этаж — артиллеристам, этаж — химикам. Информация о посещении спальных помещений начальством катилась волной вместе с командой «Смирно!», подаваемой тренированными глотками дневальных и дежурных под аккомпанемент беспомощной трели боцманских дудок. Что-то в этом было от… синхрофазотрона.
Роты обживались своим хозяйством и налаживали быт в полном соответствии с уставами: рундучными для хранения личного имущества курсантов, курилками для лиц с вредными привычками, гладильнями, где можно было привести в должный вид форму одежды, и другими бытовыми помещениями. Командиром роты у нас был капитан 3-го ранга Иван Петрович Коваленко. Он заботился о нас, а мы — о нем: старались не давать повода для разносов. Шеф не стеснялся в выражениях и не выбирал специальных мест для воспитательной работы со всеми, включая и командиров рот. Увидев окурок в писсуаре, он заставлял построить роту и начинал примерно так: «Я, конечно, понимаю, что посрать без папироски все равно, что выпить чай без конфетки». А заканчивал приказанием после отбоя драить гальюн, хотя там оставалось лишь протереть пыль на вольфрамовых спиральках лампочек Ильича. Все остальное блестело. У нас в роте была образцовая рундучная, просто шедевр. В комнате вдоль стен стояли стеллажи с вертикальными перегородками. Каждый курсант имел свою ячейку-рундук. В рундуке в строгой последовательности снизу вверх лежало все нехитрое личное имущество от тельняшки до бескозырки. На каждой вещи — бирка с фамилией курсанта. Курсант без бирки — как… бублик без дырки. «Шлифовать» рундучную можно было до бесконечности, например, перевешивать шинели на отдельной вешалке так, чтобы из галочек на левом рукаве получалась прямая, параллельная полу, и при этом полы шинелей находились бы также на одной линии, т. е. равноудаленными от пола. Задачка почище квадратуры круга. И, наконец, новый шедевр — сушилка. В темном помещении установили «позаимствованные» на складе десятка четыре отопительных батарей, разместили их вдоль стен. Теперь можно было без проблем сушить форму после несения службы на внешних постах в непогоду и производить мелкие постирушки: носки, трусы и т. д. Мы называли это громадное сооружение циклотроном, и весть о ней пронеслась по факультету. В других ротах циклотронов не было. Курсанты соседней роты, где командиром роты был капитан 3-го ранга Репа, а все курсанты, соответственно, корнеплодами, настойчиво требовали себе тоже циклотрон. Репа осмотрел сушилку, и у него не возникло сомнения в том, что такое циклопическое сооружение может действительно называться как-нибудь иначе, чем циклотрон. И он зафиксировал в записной книжке: «Свердлову — у Коваленко циклотрон — нужен всем». При очередном докладе у Шефа Репа встал и попросил его содействия в сооружении в роте циклотрона, как у Коваленко. Наступила мертвая тишина. «Какой еще циклотрон? Почему не знаю? Коваленко, доложите!». Коваленко в это время чем-то отвлекся и существа вопроса Репы не слышал. Потому на окрик Шефа он, немного замешкавшись, доложил, что не в курсе дела и никакого циклотрона у него нет. Командиры рот недоуменно вытянули физиономии, они-то знали, что циклотрон у него есть, но вмешиваться в разговор не решались. Наконец, Коваленко понял, о чем речь: «Это сушилка у нас такая, как циклотрон. Собрали несколько десятков батарей. Сушимся». Шеф прерывать совещания не стал, обещая зайти и осмотреть ее чуть позже.
Я как раз стоял дневальным по роте. Вижу, быстро идет Коваленко. Его топот мы знали наизусть. Подтянул ремень, поправил кинжал, жду указаний. Подбежал: «Срочно откройте сушилку, наведите порядок. Сейчас придет начальник факультета. Будет осматривать ее. И поднимите всех спящих. Кто спит?» — «Пожарный взвод, ночью что-то грузили». Я быстро разбудил всех спящих, ускорив процесс шипящим: «Шеф идет». Те повскакивали, не зная, за что хвататься, хотя заслуженное ими время сна еще не вполне истекло. Наведя порядок в сушилке, выползаю из нее задом, прямо в Шефа — бац! «А, старый знакомый! Ну, как, выспался за месяц?» — Шеф был в хорошем настроении. Я старался избегать Шефа, думал, забудет про меня. Нет, вспомнил. — «Показывайте свой циклотрон». Шеф был в восторге от идеи, от способа реализации, от инициативы.
— А почему циклотрон?
— От слова «циклопический». Циклоп. Помните, у Гомера? — подвел я научную базу под название.
— Каждой роте — циклотрон, — заявил он. — Заявку на батареи я подпишу.
Комендант здания капитан Мельников был крайне озабочен. Куда-то исчезли все отопительные батареи. В одночасье. «Инкубатор, что ли, кто-то делает? — подумал он. — Возьмем на живца!». Мельников приказал положить еще одну батарею и установил наблюдение. Вскоре перед ним стоял смущенный воришка, минер. С третьего курса. «Зачем вам батареи? Уже все перетаскали!». — «Начальство приказало. Каждой роте — циклотрон… Пять штук…».
Уточнив объем подпольного строительства, комендант пришел в ужас и помчался прямо к начальнику училища. Пока адъютант докладывал контр-адмиралу Егорову о визитере, у того слово «циклотрон» выскочило из головы, а всплыло известное из печати «синхрофазотрон».
— Товарищ адмирал! Капитан Мельников! Разрешите доложить. Третий факультет делает себе синхрофазотрон. Все отопительные батареи исчезли.
— Что-о-о? Синхрофазотрон? Да в уме ли вы, товарищ Мельников?
— Вспомнил, не синхрофазотрон, а пять циклотронов. Каждой роте — циклотрон.
Махнув рукой, адмирал вызвал по телефону начальника третьего факультета.
— Абрам Григорьевич, вы что там строите на факультете? Вот Мельников докладывает, что синхрофазотрон.
— Нет, пять циклотронов. Адмирал схватился за грудь.
— Каких еще циклотронов?
— Да тех, что у Гомера, помните?…
Виктор Татарыков, мой однокашник, увековечил эту историю:
«И стоял в Системе стон:Каждой роте — циклотрон».
Адмирал принял решение. И капитан Мельников претворял его в жизнь.
Это я к чему рассказал: не нужно применять иностранных слов там, где можно сказать по-русски. Меньше проблем.
4. Ошибочный вывод
Ларион.Говорят, в армии США в характеристиках офицеров отмечается их «везучесть». Пишут, например: «Капитану Смиту по службе везет» или наоборот: «Этот невезучий Смит…» и т. д. Раз не повезло, два — перебрасывают подальше от Штатов, на Гавайи например, пусть там мучается. Для нас это дело не подходит…
На первом курсе курсант нашей роты Олег Надзинский учился нормально. Как все. На втором начались проблемы. Навалились сразу и математика, и физика, и теоретическая механика, и сопротивление материалов, и металловедение… И не тупой вроде курсант, а вот не везет. Самый трудный билет — ему, нерешаемую задачу — ему, вызов к доске — его. Двойка. Опять двойка. С одним предметом разделается, по второму провал. Не тянет Олег. Финиш состоялся на сопромате. Стоят рядом у доски Олег со Львом Головней. Преподаватель майор Мисаилов торгуется со Львом: «Давайте договоримся. По теории упругости вы ответили на все вопросы на „отлично“. По теории пластичности на двойку. Таким образом, у вас твердая тройка. Но у вас светлая голова, и я поставлю вам двойку. Вы мне пересдадите и получите свою заслуженную пятерку». — «Нет, товарищ преподаватель. Твердая тройка — это твердый отпуск. За свободу, сами знаете…». Потом Мисаилов смотрит на Олега Надзинского: «А у вас все наоборот, братец. Вам твердая двойка. До встречи дней через десять». — «Нет, товарищ майор, с вами мы больше никогда не встретимся». Мисаилов все понял, но решение не изменил.
Был Олег по натуре честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, свято хранил государственную и военную тайну, соблюдал Конституцию СССР, советские законы, беспрекословно выполнял все воинские уставы и приказы командиров и начальников. По строевой подготовке — «подход-отход» к начальнику — вообще блеск. При равнении грудь четвертого человека увидит, при ходьбе ногу тянет высоко. Рука вперед — до бляхи, назад — до отказа. Строевые приемы понимает с первого раза, а по более точным наукам — не везет. Ничего не поделаешь — подлежит Олег списанию на флот «отрабатывать» военную присягу.
