Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
После этого маскарада Николай Иванович со всей семьей уехал в Самарканд, сказав, что долго не приедет в Москву. Какое же мое было удивление, когда я увидал его опять весной в Москве. Он объяснил свой приезд в Москву невозможностью жить в это время в Самарканде от невыносимой жары, доходящей до 60° по R7 . Снял дачу в Кунцеве, куда и пригласил меня обедать. Я поехал с удовольствием, так как ни разу не был там и мне хотелось посмотреть это интересное по красоте дачное место.
Встретил меня Решетников с подвязанной и забинтованной левой рукой. Я с удивлением спросил его: «Что это с вами?» — «Ничего,… пустяки,… упал на гвоздь, торчащий в доске, и проколол ладонь насквозь». Хозяйка не вышла. Николай Иванович извинился за нее, сказав: занята по хозяйству.
Пришла его сестра Елизавета Ивановна, в то время еще совсем молоденькая барышня, недавно окончившая Черняевскую гимназию8 . Семья Решетниковых очень желала выдать ее замуж за моего шурина А. Н. Найденова.
Разговор не вязался, я предполагал, оттого, что хозяин страдает от раны, а его домашние обеспокоены состоянием его здоровья. К обеду пришла Александра Ивановна, бледная и расстроенная; обед был скучен и кончился скоро. Когда я начал собираться уезжать, то было видно, что все были довольны моим отъездом. Решетниковы не прожили все лето в Кунцеве, вскоре после этого обеда опять выехали в Азию.
Лет через десять, в 1900 году, у меня с Николаем Ивановичем произошел разговор об одном случае в знакомой нашей семье, в которой жена покушалась лишить жизни своего мужа. Николай Иванович держался того, что следует простить жену в силу только того, что муж — истинный христианин. Я задал ему вопрос: «Могли ли бы вы сами простить, если бы подобное случилось с вами?» — «Мог бы и даже сделал это! Помните, вы были у меня в Кунцеве, я еще был с подвязанной рукой? В этот день жена стреляла в меня, и только случай, что пуля прострелила мне ладонь, а не сердце. Я простил ее».
В конце 1890 года получили из Самарканда телеграмму, извещающую о тяжелой болезни Н. И. Решетникова. Вызвали в Москву главного доверенного для выяснения положения дел Товарищества. Доверенный был немец (фамилию забыл). Рассказывал мне о состоянии здоровья Николая Ивановича, я из его слов никак не мог понять причины болезни Николая Ивановича, было видно, что он от меня что-то старался скрыть. После моих настояний он, предварительно взявши с меня слово, что я никому об этом не сообщу, рассказал: Н. И. Решетников перенес свое увлечение спиритизмом в Самарканд. Составился кружок из его приятелей и знакомых, начавших сеансировать по очереди у каждого. На одном из таких сеансов стуки сказали: «Жена тебя обманывает с офицером Николаевым, можешь проверить — поезжай домой». Решетников немедленно уехал и в доме застал все, как было сказано на сеансе.
Эта неожиданность так его ошеломила, что с ним случился глубокий обморок со всеми задатками воспаления мозга. Решетников пролежал несколько месяцев в кровати, находясь между жизнью и смертью, но жизнь восторжествовала, он стал поправляться и при первой возможности покинул Самарканд навсегда. Жена с детьми осталась там.
В Москве он жил у матери, некоторое время совершенно не выходя на службу. Ему посоветовали доктора развлекаться. Старые развлечения, как, например, рестораны «Яр» и «Стрельна», уже его не могли интересовать; требовалась для его душевного настроения более спокойная, семейная обстановка, и он нашел ее в семье Майтова, где начал часто бывать и проводить там время. Кроме того, стал ездить в разные дачные места, находящиеся в недалеком расстоянии от Москвы. На одну из таких поездок он пригласил меня. Решили ехать в Петровско-Разумовское, пользуясь дивной весенней погодой. Только выехали из Петровского парка, как навстречу попался табор цыган. Цыганки, протягивая руки, кричали: «Остановитесь! Мы вам погадаем, скажем судьбу». Николай Иванович остановил извозчика, протянул цыганке руку, та посмотрела ее внимательно, сказала: «Ох, желанный! Как тебя жена обманывает! Какое у тебя горе! Чуть не умер. Погоди, тебя ожидает большое счастье: полюбит красотка, каких мало, и ты, желанный, будешь счастлив и все забудешь!» Он вырвал у нее руку, швырнул рубль. «Пошел!» — сказал извозчику. Обратившись ко мне, сказал: «Не стоит у них гадать, все врут!» Он не думал, что история с женой мне известна.
Предсказание цыганки потом сбылось: одна из красивейших женщин (Новикова, урожденная Бостанжогло) полюбила его. Мне не пришлось ее видеть, но я слышал от многих, что она интереснейшая женщина.
Этот роман с Новиковой, предсказанный цыганкой, был значительно позже, я предполагаю, что он был около 1900 года, но до этого времени он был принят в семье Майтова как близкий человек, где и проводил свое время. Мне помнится, что в промежутке годов от 1893 до 1895-го я был в Петербурге; проходя по Невскому проспекту, встретил Николая Ивановича. «Что вы здесь делаете?» — спросил я его. «Я здесь не один, а с Майтовыми, хлопочем о получении концессии на железную дорогу от Коканда до Намангана. Живем в «Бельвю»9 на Большой Морской, заходите к нам, у нас бывает весело». Я зашел. Жили они хорошо, снимая в гостинице три комнаты: средняя была общая, отлично обмеблированная, обставленная живыми цветами, по бокам находились комнаты супругов Майтовых и Решетникова. Платили за них по 25 рублей в день. Я посидел недолго и ушел, заметив, что мое посещение Майтову не нравится. Как мне потом рассказывал Николай Иванович, истратили денег уйму, но концессии не получили, несмотря на то что жене известного крупного чиновника, от которого зависела концессия, поднес, как говорил Решетников, коробку конфект, на дне которой было положено 30 тысяч рублей. Подносил Решетников, а деньги были Майтова. Потом в Москве мне жаловался Майтов: «Дорого обошлась мне эта затея! Николай Иванович обещается отдать половину расходов, но пока у него нет». И, как я слышал, Майтов этих денег и не получил.
Н. И. Решетников вышел из директоров Товарищества в 1890 году после неприятной с ним истории. Постепенно наши отношения охлаждались и, можно сказать, окончательно порвались после возвращения его из Петербурга, когда он обратился с просьбой одолжить ему 8 тысяч рублей. И я ему отказал: уже очень из него вырисовывался тип Хлестакова!
Я хорошо не помню, кажется, в 1907–1910 годах в Москве открылось новое страховое общество, организаторы этого общества были известные купцы Петр Галактионович Миндовский и Иван Александрович Миндовский, последний был очень богатый купец из города Кинешмы, и во главе этого общества как распорядитель был поставлен Решетников.
Н. И. Решетников, желая приобрести клиентуру в страховое общество, пришел ко мне с просьбой поддержать его в новом деле и дать на страх имущество тех учреждений, где я стоял во главе. Я ему обещал и однажды отправился к нему на Мясницкую, в дом Обидина, где помещалось новое страховое общество (наименование его забыл)10 . Меня ввели в кабинет Николая Ивановича, отлично обставленный мебелью, бьющей на эффект.
Н. И. Решетников был очень доволен моим приходом, много говорил о задачах и будущих успехах своего общества, между разговоров он часто звонил, вызывая служащих, спешно, с озабоченным видом отдавал приказания, желая показать особую деловитость и распорядительность. Между прочим вызвал заведующего хозяйственной частью, которому приказал: «Достаньте к завтрашнему дню обязательно смоленских пряников, я обещался привезти такой-то, — назвав фамилию какой-то княгини, — она их очень любит!» Обратясь ко мне, сказал: «У ней большие собственности, она дала мне согласие застраховать их у нас». Управляющий с недоумевающим лицом спросил: «Если не найду в Москве этих пряников, как же мне быть?» — «Поезжайте в Смоленск и купите пять фунтов, — был его ответ, — но непременно достаньте!»
«Хорошо, — подумал я, — успех делу будет полный!»
Мое предположение оправдалось скорее, чем я ожидал: новое страховое общество скоро прекратило свое существование и закрылось окончательно.
После чего я услыхал, что Н. И. Решетников купил небольшое подмосковное имение, развел в большом количестве кур разных пород, затрачивая в имение большие деньги. Как оказалось, деньги брались из учреждения, где он числился казначеем. Растрата открылась; чтобы избежать скандала, братья его продали именьице и самаркандские виноградники и нехватающую сумму внесли из своего кармана. Эту историю старались умалчивать, а потому она не сильно распространилась по городу и Бирже.
Приблизительно в 1911–1912 году я отправился в Сочи. Сел в Новороссийске на пароход. Поднялся на палубу и увидал сидящих Н. И. Решетникова и его жену Александру Ивановну, дружно и весело беседующих. Для меня стало ясным: полное примирение состоялось, между ними царили мир и согласие. Пришлось пробыть с ними недолго: они сошли с парохода на первой остановке.
