Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
Трактир Никиты Егорова мне понравился, публика собиралась в нем гораздо чище и вела себя пристойнее, чем в том, куда я попал впервые, а потому я решил ходить сюда обедать ежедневно.
Пошел наверх, засел в зале, где пел хор Ивановой, выбрав столик, откуда бы я мог его видеть хорошо. Вышел аккомпаниатор, за ним потянулся довольно большой хор, расположившийся в два ряда, спереди стояли певицы, а сзади певцы. Я осмотрел всех стоящих. Какое же мое было удивление: среди певиц стояла моя знакомая. Глаза наши встретились, и я заметил, как она покраснела, потупила глаза и больше не смотрела в мою сторону. Я решил ждать следующего выхода хора. Хор вышел, но моей знакомой девушки в хоре не было; остался еще, но она больше не появлялась. Спросил полового: «Могу ли я видеть певицу Марию Николаевну Троицкую?» Он ушел и, вернувшись, сообщил: «В хоре Троицкой не имеется, нужно думать, что фамилию вы перепутали». Большего я добиться от него не мог. На другой день Троицкой опять в хоре не было, и она для меня навсегда исчезла.
В 1885 году в конце мая я с тремя своими товарищами после какого- то трудного экзамена решил пойти в булочную Виноградова, на углу Мясницкой улицы и Чистых прудов, где пили кофе с жареными пирожками, а оттуда отправились на Чистые пруды, заняли скамеечку, и начался общий разговор о впечатлениях этого дня с чувством приятного удовлетворения от выдержанного экзамена.
Один из моих товарищей сказал: «Смотрите, идет настоящая Венера!» Барышня остановилась и закричала городовому, как раз перед нами стоящему: «Городовой! Этот господин меня оскорбил!» Мы вскочили: «Что вы говорите? Какая же это обида — назвали вас Венерой!» — «Городовой! Вы теперь сами слышите: они продолжают меня оскорблять!» Городовой с сонной физиономией подошел к нам и предложил идти в участок. Мы запротестовали: «Зачем мы пойдем? Венера не есть ругательное слово, а есть богиня красоты и любви!» — «Я, господа, ничего не знаю, — ответил городовой, — в участке скажете дежурному околоточному надзирателю, он разберет, я же ничего не могу сделать, на вас жалуются, и я обязан доставить вас в участок».
Пришлось идти.
Идя в участок, мы все смеялись над этим случаем, и я сказал товарищу, идущему со мной рядом: «Вот особа — она, нужно думать, смешивает Венеру с венерической болезнью!» — «Городовой, городовой! Вот и этот тоже меня оскорбляет», — и, пока дошли до участка, мы все были обвинены девицей в оскорблении ее.
Околоточный, которому мы рассказали все подробно с объяснением слова «Венера», нас спокойно выслушал и заявил: «Я обязан составить протокол, раз на вас имеется жалоба. Судья, если не найдет в этом слове желания обидеть барышню, то вас оправдает, я же лично ничего не могу сделать». Протокол был составлен: четверо таких-то оскорбили Марию Николаевну Троицкую, назвав ее «Венерой». Все наши фамилии, адреса были переписаны, барышня назвала свою фамилию: Мария Николаевна Троицкая и дала адрес: Сокольники, улица такая-то, собственный дом. В то время делалось все просто: околоточный не спросил у нас и у барышни удостоверение личности, удовлетворившись нашими словами.
По выходе из участка мы окружили нашу обвинительницу, стараясь объяснить ей ее несправедливость от незнания ею определения этого слова, которым ей следовало бы гордиться, а не обижаться. Как видно, и она наконец поняла, что сделала ошибку.
Мы все веселые и даже довольные приключением провожали барышню и уговорили ее отправиться с нами в какой-то ресторанчик, где весело и приятно провели время. Прощаясь с нами, она пеняла на себя: «Ах, какую я сделала ошибку! Я не знала, что вы такие милые!»
Вскоре после этого происшествия я сделал предложение моей будущей жене и, находясь на положении жениха, испытывал чувство крайне неприятное от мысли, что при разборе этого дела у мирового судьи появится в газете «Московский листок» 2* и моя фамилия в качестве обвиняемого в оскорблении барышни на бульваре. Рассказать об этом своей невесте не решался, считая, что эта откровенность будет «каплей дегтя в бочке меда».
Незадолго до моей свадьбы получаю повестку от мирового судьи, явиться в такой-то день на суд в качестве обвиняемого в оскорблении Троицкой. На суд не пошел. Мне было очень стыдно, решил: пусть лучше приговорят меня заочно к наказанию. Остальные товарищи на суд явились, они рассказали: суд вызвал всех обвиняемых и потерпевшую Троицкую, Троицкой и меня не оказалось.
Письмоводитель подал судье справку: повестка была отправлена к Троицкой через рассыльного, который по указанному адресу нашел М.Н. Троицкую, но она категорически отказалась принять ее, объяснив, что ей 70 лет и в продолжение всей своей жизни ни разу не была на Чистых прудах и никого не обвиняла в оскорблении ее. Пришлось разыскивать в адресном столе. Оказалось, что в Москве имеется еще три Марии Николаевны Троицких, но все они отказались принять повестку, объяснив, что их никто не оскорблял. Мировой судья постановил: за неявкой обвинительницы дело прекратить.
Вот эта-то певица, которую я увидал в хоре, и была та самая, назвавшаяся Троицкой. Увидав меня, предполагаю, испугалась, что я могу довести до сведения полиции об ее поступке, решилась немедленно покинуть хор и ярмарку. Впоследствии, когда я познакомился с содержательницей хора Анной Захаровной, я спросил об этой певице, и она мне назвала ее фамилию, сказав, что она действительно была напугана своим поступком и боялась ответственности. Настоящую фамилию ее я теперь забыл.
Трактир Никиты Егорова сделался моим постоянным местом обедов и ужинов, и я его посещал почти ежедневно в продолжение нескольких ярмарок. Но, что нравилось так раньше, постепенно начинало надоедать: толпы чужого народа, пение хора с малыми изменениями их репертуара, суета распорядителей и половых, с большой ловкостью подставляющих пустые бутылки для увеличения счета загулявшим купчикам. Захотелось более спокойного места пребывания во время еды и отдыха от работ; я решился завтракать у себя в конторе крутыми яйцами и зернистой икрой, в то время очень дешевой, а вечером ходить обедать на пароходы «Самолет» или «Кавказ и Меркурий», где кормили хорошо и дешево, или же ездить в Нижний в гостиницу «Россия», где не было пения, музыки и во всей большой зале обыкновенно было занято столик или два. Таким образом это продолжалось в течение одного или двух ярмарочных сезонов, а в то время открылся новый трактир на ярмарке под наименованием «Россия», невдалеке от Главного дома.
Хозяин «‹России» поставил дело довольно широко, в его большой зале, почти занимающей площадь в длину всего дома, была устроена эстрада, где выступали лучшие шантанные артисты, рассказчики, фокусники, юр Анны Захаровны, перешедший из трактира Никиты Егорова, и народ повалил туда. Я тоже изредка стал похаживать.
Однажды, будучи там, невольно обратил внимание на большой круглый стол, стоящий по середине залы, занятый компанией татар с надетыми на их головы вышитыми жемчугом чаплашками, за их столом было весело, и они держали себя непринужденно. На столе стояли бутылки с шампанским, фрукты, кофе. С каждым татарином сидела певичка, и они не стеснялись их облапывать и целовать.
Меня заинтересовало узнать, кто эти татары. О чем я и спросил одного своею знакомого при выходе из залы. Он назвал фамилии и, указывая на одного из них в самой дорогой чаплашке, сказал: «Это зять Ерзина, очень богатого человека». Посмотревши внимательнее на указанного татарина, я узнал в нем нашего покупателя, кредитующегося у нас. Ему был открыт довольно большой кредит благодаря тому, что он был зятем Ерзина, который не допустил бы до банкротства своего зятя: в случае заминки поддержит.
На другой день утром я вызвал Кашаева, моего помощника по продаже каракуля, и сказал: «Больше зятю Ерзина не продавайте!» Кашаев на меня удивленно смотрел: «Как не продавать? Кому же после того можно продать?» Я спросил Кашаева: «Скажи, дозволено ли магометанам пить вино?» — «Нет», — ответил Кашаев. «А сидеть с девицами в публичном месте и целовать их? Как к таковым людям магометане относятся?» Смущенный Кашаев спросил: «Неужели вы видели его так?» — «Да, потому и закрываю кредит, уверенный, что он вскоре платить не будет». Не прошло шести месяцев, как зять Ерзина прекратил платежи. И наше Товарищество было спасено от потери нескольких десятков тысяч рублей.
Лицам, занимающимся торговлей, приходится быть наблюдательными за их кредитными покупателями, и часто с виду как бы мелкие случаи с должниками приводят к необходимости быть осторожнее и не начинать с ними дела, а этим спасать свое благосостояние *.
* Приведенный случай с зятем Ерзина навел мои воспоминания на аналогичные случаи из коммерческой жизни, о которых я расскажу здесь, хотя они никакого отношения к ярмарочной жизни не имеют.
