Борис Носик - Прогулки по Парижу. Правый берег

Кстати, раз уж мы заговорили о тщеславии и победителях: в 1794-м в кафе забредал из своего убогого отельчика на рю Абукир другой сильный игрок – Наполеон Бонапарт. Он тоже часами двигал здесь на доске деревянные фигурки, учась обдумывать каждый свой шаг на много ходов вперед. Дидро, судя по его роману, и сам много времени проводил в Пале-Руайяль: в солнечную погоду на скамейках сада, а в дождь, подобно герою его повести, среди шахматистов в кафе «Ла Режанс». Дидро был уже стар в ту пору и болен, ему трудно было взбираться по лестнице в свою квартиру, и, узнав об этом, его поклонница русская императрица Екатерина II купила ему в подарок (через немецкого писателя барона де Гримма) великолепную квартиру во дворце XVII века, тут же неподалеку, в квартале Пале-Руайяль, на улице Ришелье. 19 июля 1784 года состоялся переезд философа, но, увы, ему недолго пришлось наслаждаться новым жильем – он умер меньше чем две недели спустя. Библиотека его была отправлена в Петербург. Нуждаясь в деньгах, Дидро выставил ее на продажу еще за двадцать лет до своей смерти, и русская императрица купила ее, но при этом оставила в распоряжении Дидро до конца его дней, а ему еще платила вдобавок жалованье как библиотекарю.

Поскольку городская полиция не имела доступа в частные владения герцога Орлеанского, труженицы панели и посетители игорных домов чувствовали себя в галереях Пале-Руайяль в полной безопасности. Вообще, древнейший промысел рядовых тружениц панели, хоть и не был в ту пору более почтенным, чем ныне, все же не страдал от излишнего ханжества и цензурных преследований. Скажем, брошюрки, которые издавали в Пале-Руайяль, со всей откровенностью сообщали о качествах предлагаемого товара и ценах на него: «Мари, крупная блондинка, цвет лица и тела бледный, чуть синеватый, зубы плохие… цена 3 ливра. Можно сторговаться за ливр четыре су». Это для тех, кто экономит на чувствах. Для более щедрых брошюра предоставляет выбор: «Жюли, брюнетка, довольно красивая, большие груди, все умеет, на все готова… Цена 6 ливров».

В последние предреволюционные годы граждане, посещавшие Пале-Руайяль, перешли к еще более опасному времяпрепровождению: теперь в здешних кафе с жаром толковали о политике, тут возникали кружки и тайные общества. Кончилось тем, что 12 июля 1789 года пылкий Камиль Демулен, взобравшись на столик перед кафе «Де Фуа», призвал взбудораженных граждан к оружию. Из листьев растущих здесь конских каштанов он соорудил и прицепил себе на шапку первую революционную кокарду, после чего двинулся на штурм монархии во главе бушующей толпы. Этот поход завершился взятием Бастилии. В прочие дни кончалось еще хуже. Дворец и сад, переименованные в Пале-Эгалите (дворец Равенства) и сад Революции, бушевали добрых пять лет, по истечении которых и Филиппу-Эгалите, и Камилю Демулену перегруженный работой палач республики отрубил голову на гильотине: революция приобретала истинно революционный размах. Впрочем, даже революция не сразу отбила у населения жажду плотских удовольствий. Об этом свидетельствует гулявший весной 1790 года под каштанами сада Пале-Руайяль русский писатель Николай Карамзин:

«"Нимфы удовольствий" приближались к нам одна за другой, бросали нам цветы, вздыхали, хихикали, зазывали нас в свои гроты, обещали нам бездны приятностей и исчезали, как ночные призраки в свете луны».

Революция захлебнулась в крови граждан, пришел Наполеон, взял власть и, боготворимый соотечественниками, отправился проливать кровь по всему свету. Наконец союзники победоносно вошли в Париж, ведомые русским императором Александром Победителем. Молодой офицер и поэт Константин Батюшков рассказывает, как в тот славный день, 31 марта 1814 года, он впервые двинулся к заветному месту Парижа от Вандомской площади:

Девицы из Пале-Руайяль нашли в казаках бесстрашных клиентов- поклонников. Как легко догадаться, основания для опасений могли оказаться вполне реальными. Сколько французских гениев угасло от «дурной болезни» (фотокопия старой французской гравюры).

«Миновав Театр-Франсэ, я стал прокладывать путь к Пале- Руайялю, этому средоточию шума, движения, девчонок, новинок, роскоши, нищеты, распутства. Те, кто не видел Пале-Руайяля, вряд ли смогут себе его представить. В лучшем ресторане, у знаменитого Вери, мы ели устриц и пили шампанское за здоровье государя, нашего доброго царя. Потом мы отдохнули немного, походили по магазинам и кафе, посетили погребки и кабаре, продавцов каштанов и т.д. Ночь застала меня посреди Пале-Руайяль».

Надо сказать, что и после окончания революции Пале-Руайяль успокоился не сразу. В кафе «Де Валуа» засиживались теперь допоздна роялисты, а в кафе «Де Лемблен» – либералы и бонапартисты. Между ними легко вспыхивали споры, которые кончались жестокими дуэлями. В мемуарах одного местного жителя описаны постоянные гром баталий и стоны, оглашавшие по ночам сад. К столкновениям вели в ту пору не только разногласия политические, но даже эстетические. Так, в погребке «Ле Каво» не раз возникали жестокие ссоры между сторонниками Пиччинни и поклонниками музыки Глюка. В конце концов зов желудка собирал даже непримиримых противников где-нибудь под одной крышей, за столиками «Ле Вери», кафе «Де Шартр» или «Гран-Вефур». Брали верх французское легкомыслие и гурманство. (Помните, как возмущался наш серьезный Белинский: разве можно приступать к ужину, если мы не решили еще вопрос о существовании Бога? Другой подход к жизни. Но у нас ведь все и кончалось хуже…)

Буржуазнейший король Луи-Филипп пытался усмирить этот небезопасный, бурлящий уголок Парижа, разогнать девочек, покончить и с вольномыслием, и с пороком. И действительно, часть поклонников моды и развлечений перебралась к тридцатым годам прошлого века на вошедшие в моду Большие бульвары, однако Пале-Руайяль затих не сразу. Здесь гуляли еще и во времена Бальзака. Да и перенесись мы назад на столетье-полтора, мы смогли бы встретить здесь (в середине прошлого века и позже) немало видных своих соотечественников, которым Пале-Руайяль казался истинным чудом. Еще и в 1847 году нашему пылкому, но не избалованному зрелищами роскошной жизни Белинскому Пале-Руайяль показался сказкой Шахерезады. Неистовый Виссарион гулял здесь в обществе Анненкова и Герцена с супругой, а вернувшись, настрочил жене отчет об этой прогулке.

«Пале-Руайяль, – писал критик-демократ, – это новое чудо, новая Шахерезада. Вообрази себе огромный квадрат, освещенный огнями роскошных магазинов, а посреди посаженные каштаны и огромный бассейн, в центре которого плещет гигантский фонтан в форме плакучей березы!»

Год спустя более привычный к роскоши Иван Тургенев, имевший обыкновение пить кофе и читать газеты в кафе на Пале-Руайяль, встретил здесь некоего загадочного человека с черными с проседью волосами и орлиным носом, который, заговорив с Тургеневым, предсказал, что уже до конца месяца Франция станет республикой, а до конца года вернутся Бонапарты. Тургенев написал рассказ об этой встрече, который увидел свет лишь тридцать лет спустя, и в подзаголовке его было обозначено: «Эпизод 1848 года». Тридцать лет спустя читатели еще, вероятно, помнили, что предсказания таинственного француза не преминули сбыться. Как видите, Пале-Руайяль и в середине прошлого века продолжал жить политическими страстями.

Гуляя по саду Пале-Руайяль летним утром 1861 года, Герцен встретил там «величественного старца с длинной седой бородой и длинными побелевшими волосами, ниспадавшими на плечи». Герцен узнал в старце участника декабрьского бунта 1825 года князя Сергея Волконского, отбывшего пятнадцать лет каторги в Сибири, амнистированного императором Александром II и приехавшего во Францию на лечение…

В общем, кого только не встретишь на Пале-Руайяль! Я ведь и сам, помнится, 120 лет спустя после встречи Герцена с Волконским увидел в саду стайку девчушек – студенток художественного училища с папками для рисования, восхищенно разглядывавших последнюю новинку Пале-Руайяль – колонны Бурена. Желая несколько оживить притихшие за последнее столетие сад и двор, парижская мэрия (и миттерановский модник-министр) позволила современному скульптору Бурену украсить прекрасный ансамбль и сад авангардным творением искусства – скопищем разновеликих, полосатых, каннелюрованных усеченных колонн. Сам я, растратив авангардистский запал первой (да и второй) своей молодости, с некоторой подозрительностью относился к попыткам улучшать старинные ансамбли Парижа (такие, как Лувр, Пале-Руайяль, площадь Бастилии) последними криками моды и авангарда, так что и к колоннам Бурена я отнесся в тот день вполне скептически: с плохо скрываемым отвращением глядел я вниз, в огражденную дыру, на мокрый изразцовый пол и обрезанные колонны в луже.

– Ой, ой! – восхищенно лепетали девчушки. – На что это похоже, Мари? Как ты думаешь, на что похоже?