Нико Штер - Власть научного знания
Будут ли знания, о которых можно сказать, что они «делают возможным» политическое действие, на самом деле восприняты «практиками», как Кейнс называет правительства, политиков и чиновников, и использованы для реализации политических целей, зависит не только от самих идей. Здесь играет роль целое множество факторов, включая представление о том, действительно ли данное знание способствует решению проблемы и может ли это решение быть реализовано при помощи уже существующих инструментов.
Вряд ли кто-нибудь станет оспаривать тот факт, что экономические идеи Джона Мейнарда Кейнса имели огромное влияние во многих странах, особенно после второй мировой войны. Нас интересует прежде всего вопрос о том, благодаря каким ключевым характеристикам кейнсианская теория в определенный период была воспринята как полезная политиками различных стран, верных капиталистическому мировоззрению. Очевидно, что времена «героического» влияния кейнсианских идей прошли. Можно ли считать утрату их влияния на политику отражением интеллектуальной «моды» (ср. Hall, 1989b: 4) – этот вопрос будет интересовать нас в рамках нашего исследования причин власти данной экономической теории.
Но для начала необходимо, по крайней мере, в общих чертах изложить суть кейнсианской теории в интеллектуальном и социальноэкономическом контексте. При этом мы, однако, не будем касаться «кейнсианства»[20], т. е. многочисленных практических выводов из экономической модели Кейнса в разных национальных контекстах (см., например, Bombach et al, 1983) и в разные периоды, а также по существу формалистской кейнскианской экономики последних тридцати лет, разбитой на несколько «лагерей» (см., например, Davidson, 1978; Diesing, 1982: 114–119). Мы ограничимся исключительно Кейнсом и не будем рассматривать ни его эпигонов, ни дальнейших критических разработок его подхода, какими бы важными они ни были.
В своих изысканиях мы опираемся непосредственно на работы Кейнса и его деятельность в качестве консультанта, не вдаваясь в дискуссию специалистов о том, развивается ли его теория дальше или ее потенциал уже исчерпан. Интенсивный и подробный критический анализ работ Кейнса, а также детальных и не всегда очевидных интерпретаций и модификаций его идей были бы уместны в рамках дискуссии об истории экономических идей, но не в нашем исследовании практической эффективности экономического учения Кейнса.
Кейнс-экономист
Принято считать, что восприятие Джона Мейнарда Кейнса в качестве экономиста определялось прежде всего его интересом к вопросам экономической политики. Вот как сформулировал это расхожее представление Эрик Дж. Хобсбаум (Wattel, 1985: 3): «С момента своего яркого выступления перед общественностью с критикой Версальского мирного договора 1919-го года и вплоть до своей смерти Кейнс непрерывно пытался защитить капитализм от него самого» (см. также Schumpeter, 1949: 355 и далее; Robinson, 1956: 11)[21]. Подобная оценка вполне соответствует не совсем скромной самооценке Кейнса: говоря о значении своей теории и своей теоретической альтернативы неоклассической модели, он видит в них «единственный практический способ предотвратить распад существующих экономических форм» (Keynes, 1936: 380). С другой стороны, тот факт, что экономическая теория Кейнса нашла немало сторонников среди социал-демократов и деятелей профсоюзов[22], показывает, что теория влияния кейнсианских идей гораздо сложнее, чем можно было бы предположить, исходя из высказывания Хобсбаума. Представления Кейнса породили гораздо более широкий диапазон интерпретаций. Так, например, в консервативным лагере Кейнс был предан анафеме за то, что он-де готовил почву для социалистической системы (ср. Coddington, 1974). Это еще раз иллюстрирует тот факт, что способы проявления практического влияния кейнсовской теории действительно сложны и разнообразны. Процесс распространения кейнсианских идей и возможные практические последствия не укладываются в модель, отражающую в общих чертах политические противостояния и расхождения в современном обществе. Впрочем, возможно, способы влияния, не совпадающие с традиционным разделением на политические лагери, свидетельствуют о своеобразной произвольности идей Кейнса и, соответственно, об их открытости различным толкованиям.
Наиболее важные экономические работы Кейнса – это «Трактат о деньгах» («Treatise on Money», 1930) и «Общая теория занятости, процента и денег» («General Theory of Employment, Interest and Money», 1936). Опубликованы они были во время мирового экономического кризиса и сразу после него. Работу над «Общей теорией» Кейнс начал в 1932 году[23]. К тому моменту уровень безработицы в Великобритании вот уже десять лет не опускался ниже уровня десяти процентов. До публикации «Общей теории» Кейнс на протяжении многих лет активно участвовал в дискуссиях о целях и мерах экономической политики (ср. Chick, 1987).
Тобин (Tobin, 1986: 15) указывает на то, что «в ”Общей теории” Кейнс преследовал очевидную цель – подвести профессиональную аналитическую основу под те политические позиции, которые он отстаивал в дискуссии». Интерпретация Тобина, безусловно, верна: сам Кейнс во введении к «Общей теории» дает понять, что в ней он обращается в первую очередь к своим коллегам-экономистам. И тут же (Keynes, 1936: v) добавляет, что главное предназначение «Общей теории» – «рассмотрение сложных теоретических вопросов, и только во вторую очередь – приложение этой теории к действительности».
В то же время можно согласиться и с Адольфом Лове (Lowe, 1977: 128), который не без основания утверждал, что «Общая теория» Кейнса знаменует собой переход от «чистой» к «политизированной» экономике, несмотря на то, что этот теоретический текст содержит всего несколько явных указаний на конкретные меры экономической политики[24]. В любом случае сегодня в ретроспективной интерпретации «Общей теории» Кейнса господствует мнение, согласно которому данное исследование является частью практически ориентированной экономической теории.
В целом обстоятельства написания «Общей теории», на наш взгляд, подтверждают тот факт, что важные теоретические открытия и новые концепции в экономике часто возникают в результате напряженных размышлений и «интуитивных» поисков решений современных практических проблем. Во всяком случае, «Общая теория» была написана на пике интереса Кейнса к актуальным вопросам экономической политики (ср. Schumpeter, 1954: 1157; Steindl, 1985: 105–109).
Экономическая теория
«Общая теория» Кейнса знаменует собой переход к новой парадигме в современной экономической теории[25]. Кейнс предполагает, более того, он почти уверен, что его теория носит революционный характер. Книга еще не готова, а Кейнс уже пишет в письме Джорджу Бернарду Шоу: «Я думаю, что книга по экономической теории, над которой я работаю, произведет революцию в изучении экономических проблем во всем мире – полагаю, не сразу, а в течение последующих десяти лет». Суть совершенного Кейнсом прорыва полностью соответствует современному пониманию теоретической революции, сформировавшемуся под влиянием работ Томаса Куна: это прежде всего «сдвиг»[26] основных экономических понятий и новая понятийная классификация экономических явлений (ср. Harrod, 1951: 462 и далее; Lowe, 1977).
Тот факт, что главная работа Кейнса была написана после глобального экономического кризиса, имевшего серьезные социальноэкономические последствия, и была основана на личном опыте Кейнса как участника дискуссий об экономической политике и одновременно биржевого спекулянта, можно считать значимым во многих отношениях[27]. Так, например, то, что свой диагноз Кейнс выстраивал с учетом депрессивной фазы экономической конъюнктуры, безусловно, имело большое значение для предложенных им политических мер.
Разумеется, эта взаимозависимость стала поводом для последующих споров среди экономистов на тему «универсальности» кейнсианского диагноза и основанных на нем задач экономической политики. С другой стороны, если говорить об условиях развития общественно-научного знания, пример Кейнса, по-видимому, позволяет сделать общий вывод о том, что значимые когнитивные инновации в социальных науках могут рассматриваться либо как реакция на сформировавшиеся внутри профессии интеллектуальные традиции, либо как результат размышлений о внешних значимых событиях и кардинальных изменениях в обществе. Если подобное разделение в принципе осуществимо и имеет смысл, то во втором случае с высокой долей вероятности можно предположить, что разрыв между новыми теоретическими изысканиями и решениями, с одной стороны, и устоявшейся профессиональной теоретической традицией, с другой стороны, будет особенно большим. Если же говорить о причинах возможности или невозможности практического применения общественно-научного знания как способности к действию, то здесь также можно предположить, что если это знание возникло как непосредственная реакция на практические проблемы, то у него больше шансов с самого начала быть ближе к «практике». Во всяком случае, это наблюдение уже говорит о том, что мы имеем дело с важным аспектом общественно-научного знания, который следует учитывать при оценке практической эффективности этого знания.
