Виктор Волконский - Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история?
Тенденция нарастания долговой нагрузки продолжалась и в 90-е годы. К 1995 г. суммарный долг стран Латинской Америки составил 608 млрд. долларов. Как уже отмечалось, в большинстве стран за период 1980–1995 гг. увеличилось процентное отношение долга к ВВП. В Мексике это отношение возросло с 30,5 % в 1980 г. до 70 % в 1995 г., в Венесуэле – с 42 до 49 %, в Перу – с 47 до 54 %, в Колумбии – с 21 до 28 %. Внешний долг всех стран третьего мира в 1981 г. равнялся 0,5 трлн. долл., а в 2001 г. – уже 2,1 трлн. Общим правилом для стран-должников является быстрое увеличение дифференциации доходов населения. Даже там, где происходил рост среднего дохода, уровень жизни низкодоходных семей понижался [30, с. 13–14].
Поскольку страны-должники не могут расплатиться за кредиты, им рекомендуется сокращать социальные расходы, государственные субсидии и льготы производству и населению, а также снижать курс национальной валюты. Это ведет к снижению внутреннего спроса, падению производства, безработице, обострению социальной напряженности. Несмотря на многочисленные указания на эти негативные результаты либеральных «реформ» по рекомендациям МВФ и критику в его адрес, даже в 1998 г. в качестве ответа на кризисные последствия финансовых обвалов в странах Юго-восточной и Восточной Азии МВФ продолжал настаивать на необходимости еще большей финансовой либерализации.
В [30, с. 17] приводится цитата из работы индийского экономиста, где он очень удачно сравнивает рецепты МВФ со стандартным набором лекарств средневековых докторов от всех болезней – поставить клистир и пустить кровь. «И чем хуже чувствует себя пациент, тем больше крови из него выпускают». Как уже отмечалось, снижение курса национальной валюты порождает диспаритет цен, усиливает дифференциацию доходов. Результатом становится дальнейшее возрастание финансовых трудностей и усиление кредитной зависимости от богатых стран.
В тех случаях, когда национальная элита недостаточно расторопно «адаптируется» к сложившейся в мире финансовой системе, стране напоминают о предписанных правилах экономического поведения с помощью финансовых кризисов. Одним из таких правил является достаточно низкий курс национальной валюты (точнее, его отношение к ППС). В большом количестве исследований, где анализируются признаки, предвещающие денежно-финансовые кризисы, повышенный уровень обменного курса национальной валюты обычно указывается как один из наиболее надежных индикаторов (см., напр. [33]). В результате кризиса обычно происходит девальвация, снижение курса национальной валюты.
Механизм самого кризиса в периферийных странах также имеет стандартный вид (см. [30], [34]). Сначала – приток краткосрочных инвестиций, в основном, спекулятивного характера, разогревание фондового рынка «принимающей страны», причем – с рекомендации международных финансовых центров (например, приток портфельных инвестиций в страны Юго-восточной Азии в 1995–1996 гг. по рекомендации Международной финансовой корпорации, ответвления Мирового Банка). Затем – быстрый отток «дешевых» долларов из страны, обвал финансового рынка и формирование «пакета помощи», но уже значительно более дорогих долларов (не 5–6 %, а порядка 30 % годовых). Так было в Мексике в 1995 г., Юго-восточной Азии в 1997 г., в России и Бразилии в 1998 г.
Таким образом, система контроля Центра над странами Периферии обеспечивается ослаблением национальных государств, ростом их долговой зависимости. Целями этого контроля является экономическая экспансия развитых стран 1) в форме завоевания рынков периферийных стран и создание у них заинтересованности в экспорте ресурсов и 2) в форме получения прав собственности на национальные компании и банки. Еще в 1989 г. американским сенатором Брейди была выдвинута идея о расплате за долги акциями национальных компаний и уже есть опыт ее реализации (в частности, приобретение западными компаниями крупных пакетов акций южнокорейских «чеболей»). С 1970 по 1999 гг. доля западного капитала в общем объеме корпоративной собственности стран Периферии увеличилась почти в 200 раз. Для этих целей важнейшим условием является низкий курс валют периферийных стран и рост их задолженности.
Параллельно с процессами укрепления новых форм зависимости стран периферии от Центра, постепенно вызревали условия, толкавшие эти страны к формированию самостоятельных региональных полюсов (см. ниже).
3.4. Денежно-финансовая система и государство
Финансовый капитал. Важнейший процесс, радикально изменивший весь облик экономики, происходил в денежно-финансовой сфере. Появление многообразных финансовых инструментов – символов и титулов собственности, форм кредитования и инвестирования, а также развитие фондовых и валютных рынков создало практически безграничные возможности концентрации богатства и власти. Многообразные виды ценных бумаг и механизмов их движения, обмена, трансформации первоначально возникали как дубликаты, или отражения реальных форм производственного и непроизводственного капитала и имущества. Деньги и финансы были одной из подсистем системы управления производством и потреблением. Теперь они стали жить собственной жизнью, все больше обособляясь от сферы производства. Систему «дубликатов» было гораздо легче скрывать от контроля государства и общества. Возникла «виртуальная» сфера богатства и рыночного оборота, где формула «деньги – товар – деньги» превратилось в формулу «деньги – деньги» (деньги делают деньги, минуя стадию превращения в товар). Ее рост многократно обгонял рост реального производства товаров и услуг (ВВП).
Особенно быстро она стала увеличиваться в последние десятилетия за счет «изобретения» многообразных производных ценных бумаг (деривативов). Сертификация (придание легального статуса), секьюритизация, повышение ликвидности «долговых расписок» позволили любому субъекту рынка превращать их в квазиденьги и эмитировать эти квазиденьги, наподобие собственных монет, которые в средневековой Европе могли чеканить любые графства, княжества, герцогства. Сбывается мечта радикальных либералов – разрешить любой фирме, каждому желающему эмитировать свою валюту: за счет конкуренции, естественного отбора, на рынке останутся те, кому можно доверять.
Как предрекал уже 100 лет назад Рудольф Гильфердинг, финансовый капитал в течение XX века развивался гораздо быстрее, чем капитал промышленный (на современном языке, реальный сектор). И по количественным, объемным показателям к началу XXI столетия превзошел его на порядок. Правда, Р. Гильфердинг представлял будущую историю вполне в духе германского социализма как борьбу финансового капитала за «организованный капитализм» против «местно-органиченного» промышленного капитала, носителя конкуренции, то есть стихийности и анархии.
Чтобы понимать значимость для мировой экономики и для самой жизни человеческого рода процессов, происходящих сейчас в финансовой сфере, необходимо представлять себе хотя бы приблизительные масштабы этих процессов.
Приведем количественные оценки по данным за 2005 г. из работы А. Д. Смирнова [62, c. 21–22], который опирается на данные МВФ [63]. Общий объем глобальной ликвидности состоит из 4-х агрегатов, которые измерены в процентах к мировому ВВП и в триллионах долларов. Объем мирового ВВП за 2005 г. при пересчете в доллары по паритету покупательной способности национальных валют оценивается в 61,1 трлн. долл.
• Денежная база составляла 9 % от ВВП, т. е. 5,5 трлн. долл.
• Агрегат «мировые деньги» (по-видимому, имеется в виду показатель М3) – 122 % от ВВП, или 74,5 трлн. долл.
• Секьюритизированный долг – 138 % ВВП, 84,3 трлн. долл.
• Общая совокупность деривативов – 964 % ВВП, или 590 трлн. долл. (к 2008 г. эта оценка поднялась до 860 трлн. долл.)
Таким образом, согласно этим оценкам, общая масса ценных бумаг, обращающихся на финансовых рынках (глобальная ликвидность) в 10 раз больше мирового ВВП, а инструмент, с помощью которого государства пытаются эту массу регулировать, денежная база – в 10 раз меньше ВВП. Реальный сектор оказывается незначительным добавком к живущему самостоятельной жизнью «сектору финансовых услуг».
Это очень важный вывод, который разделяется многими специалистами. Надо сразу оговориться, что количественные оценки, на которых он основывается, далеко не являются общепризнанными. Главный спорный пункт – оправданность включения приведенной оценки объема совокупности деривативов в общую оценку глобальной ликвидности, или финансового капитала. Действительно, большинство видов производных финансовых инструментов, составляющих этот объем, не могут использоваться на тех же основаниях и приносить банковский процент, как традиционные виды ценных бумаг. Если резко завышена оценка деривативов, то должна быть снижена и общая оценка денежно-финансового капитала. Учитывая объем остальных агрегатов глобальной ликвидности (269 % ВВП), следует говорить, что общая оценка денежно-финансового капитала превосходит ВВП не в 10 раз, а только в 3 раза. Тем не менее, этого достаточно, чтобы, глядя со стороны финансистов, финансовая деятельность представлялась не частью системы, управляющей реальной экономикой, а скорее наоборот: экономическая деятельность должна казаться некоей добавочной работой, которой, к сожалению, время от времени приходится заниматься серьезным людям – специалистам по финансам.
