Сергей Кара-Мурза - Угрозы России. Точка невозврата
С конца 2000 года в России стала нарастать волна аварий в теплоснабжении – число аварий (на 100 километров трубопровода) возросло с трех в 1990 году до двухсот в 2000 году. Это привело власть в замешательство, как будто она не знала, что теплоснабжение надо содержать в порядке. В 2003 году вице-губернатор Петербурга А. Смирнов высказался откровенно: «Если говорить в общем, то в последний год проблему ЖКХ только научились правильно понимать. Но этой проблемой по-настоящему пока ни граждане, ни власти еще не начали заниматься».
Это горькое и странное признание. Чего можно было не понять в «проблеме ЖКХ»? Все в этой проблеме было досконально известно, в отрасли работает несколько НИИ, точные прогнозы аварийности делались с первого года реформы, но эти сигналы не проходили по каналам связи. Их не желали слышать ! Поэтому признание вице-губернатора Петербурга важно для диагноза.
Но кризис в этой нашей болезни вовсе не миновал, он развивается. В стране отключена сама функция распознания угроз, подорваны необходимые для ее выполнения структуры и испорчены инструменты. Вот тот фон, на котором разыгрывается наша драма.
УГРОЗЫ ДЛЯ РОССИИ: ПРОБЕЛЫ В СТРУКТУРЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Начиная разговор об угрозах для России, мы отметили тот факт, что к концу XX века наше общество, в массе своей, утратило навык предвидения опасностей. Даже предчувствия исчезли. Это было признаком назревания большого кризиса, а потом стало причиной его углубления и затягивания. Не чувствуешь опасности – и попадаешь в беду.
Уже с начала перестройки специалисты фиксировали это странное изменение в сознании людей – на время в обиход вошел даже термин «синдром самоубийцы». Операторы больших технических систем совершали целую цепочку недопустимых действий, как будто специально хотели устроить катастрофу. Вот, на шахте в Донбассе произошел взрыв метана, погибли люди. Как это произошло? Был неисправен какой-то датчик, подавал ложные сигналы. Вместо того, чтобы устранить неисправность, его просто отключили. Не помогло, сигналы беспокоили – и последовательно отключили, если память не изменяет, 23 анализирующих и сигнализирующих устройства.
В конце 80-х годов пренебрежение опасностями стало принимать патологический характер. Так, на трубопроводах – транспортной системе повышенной опасности – были повсеместно уволены обходчики , эта функция была устранена. Между тем присутствие хотя бы по одному обходчику даже на больших участках трассы предотвратило бы тяжелую аварию лета 1989 года в Башкирии. То же происходило и на железной дороге – резкое сокращение работ по осмотру пути и подвижного состава привело к росту числа крушений и аварий, включая катастрофические, в том числе при перевозке особо опасных грузов.
Признаком общей беды это стало и потому, что так вели себя люди в самых разных делах. Среди бела дня, при полной видимости, немыслимым образом сталкивались два корабля, которые вели опытные капитаны. Водители на шоссе вдруг разворачивались из правого ряда, даже не подав сигнала, и приводили к тяжелой аварии. От «неестественных причин» (травм, убийств, случайных отравлений и несчастных случаев) в Российской Федерации стало гибнуть очень много людей – до 400 тысяч человек в год.
Злопыхатели даже пустили в СМИ идею, будто дело в нашей природной неспособности освоить блага прогресса, ужиться с миром техники. Это ерунда, в тот период срыв произошел во всем «цивилизованном мире». Череда очень похожих аварий прокатилась в 80-е годы по многим странам – с тысячами погибших. Так, на химическом заводе ведущей американской фирмы в Бхопале (Индия) в 1984 году погибло 2 тыс. рабочих, десятки тысяч жителей были искалечены. Оператор допустил немыслимую ошибку.
И опять же, сходное поведение во всех сферах. Вот в Голландии, у причальной стенки, переворачивается новый паром – халатно расставили автомобили, перегрузили один борт. Двести жертв, прямо у пристани. В городах США, начиная с Нью-Йорка, прошла волна больших пожаров, толпы молодых людей сгорели в дискотеках.
В Испании заболела масса людей, газеты писали о каком-то таинственном вирусе. Дело было проще: торговые фирмы пустили в продажу импортное растительное масло, в которое был добавлен анилин – сильнейший яд. Газеты писали, будто анилин добавили, чтобы придать маслу привлекательный цвет, вкус и запах, но это кажется невероятным. Госстандарт Испании выдал этому маслу сертификат качества. Директор Центральной лаборатории испанской таможни и еще четыре (!) службы государственного контроля подтвердили, что масло с анилином годится в пищу. Погибло более тысячи мирных покупателей, 25 тыс. остались инвалидами. Суды присудили жертвам компенсации в сумме 4 млрд. долларов, но правительство отказалось платить, т. к. «это нанесло бы ущерб экономике страны». Приятно видеть правительство, которое так заботится о народном хозяйстве.
Ясно, что речь шла о проявлении какого-то общего заболевания индустриальной цивилизации. Нас от этого отвлек собственный острый социальный кризис 90-х годов, а на Западе имели время задуматься. Нам тоже пора, ибо речь идет о болезни сознания типичного человека городского индустриального общества. Это тот фон, на котором разыгрывается наш общий кризис, а фон – это общее состояние, от которого нельзя отмахнуться. Оно усиливает все частные болезни.
В 80-е годы XX века стало созревать осознание того, что техносфера, в которой живет человек, дозрела до такой плотности и сложности, что опасностям в ней стало «тесно», и они полезли из нее, как перекисшее тесто. В Западной Европе только хлора в хранилищах накопилось более 20 тысяч летальных доз на каждого жителя. Хорошо, что реального терроризма еще не возникло, дело ограничивается спектаклями с небольшой кровью. Интенсивность потоков энергии и опасных материалов такова, что сама технология производства и жизнеобеспечения в большом городе может быть превращена в оружие массового уничтожения – и по ошибке, и сознательно. Но беда не в технике, беда в том, что городской человек не умнел в том же темпе, в каком росли потенциальные опасности техносферы – и к настоящему времени его сознание не соответствует структуре и масштабам угрозы. Оно неадекватно индустриальной действительности.
Оно неадекватно по отношению к угрозам вообще, просто срыв в отношении технологического риска нам это показал раньше, чем угрозы соединились в лавину. Это сигнал, который надо услышать и принять срочные меры. Кстати сказать, после Чернобыля на Западе ожидали, что как раз из России будет сказано важное слово, что именно у нас начнется движение к новому пониманию рисков. Так оно поначалу и было, в ходе изучения катастрофы было высказано много важных мыслей, но нас увлекла перестройка, стало не до проблем техносферы – готовился «социальный Чернобыль».
В чем же дефект сознания, который породил эти сбои? В том, что в основу индустриального разума (рациональности модерна) была положена особая конструкция, особый комплекс идей – механистический детерминизм. Смысл его в том, что мироздание представляется машиной, причем простой. Считается, что все в ней предопределено ( детерминизм ) и поддается расчету. Бог-часовщик завел пружину мироздания и больше не вмешивается, часы тикают в полном порядке.
Эта машина представляется как равновесная, процессы в ней обратимы и предсказуемы, для их понимания достаточно законов Ньютона. Адам Смит описал рыночную экономику как такую ньютоновскую машину, даже взял у ньютонианцев метафору «невидимой руки» (у них метафора «невидимой руки» обозначала гравитацию). Эта же модель была положена в основание конституции США – разделение властей, сдержки и противовесы держат эту машину в равновесии. Такой машиной, наподобие часов (или насоса) представлялся и человек. Это мировоззрение породило безответственность, особое качество человека индустриального общества. Если вокруг – простые машины, если все обратимо и предсказуемо, то нечего опасаться! Все поправимо, невидимых угроз мир не таит.
К тому же индустриальная революция породила цивилизацию огня и железа, ее кумиром стал Прометей. Прометей – титан, порождение языческого сознания, воплощение культа силы. Человек Запада посчитал себя всесильным, обрел свое второе, языческое Я. Оно проявилось уже в Ренессансе с его утопией античной свободы, потом в расцвете алхимии с ее магическим сознанием (в том числе и в алхимии денег – монетаризме ), в неоязычестве Вольтера с его криком «Раздавите гадину!» (христианство). Так в сознании была ослаблена способность предвидения угроз. Идея свободы затоптала ответственность, идея прогресса – память. Слепые вели слепых, и мир свалился в яму нынешнего кризиса индустриализма.
