Сергей Кара-Мурза - Угрозы России. Точка невозврата
Этот вывод был сделан в 1997 году. А вот, 10 декабря 2010 года с таким заявлением выступил Председатель Конституционного суда Валерий Зорькин: «Свой анализ я хочу посвятить нарастающей криминализации российского общества. Увы, с каждым днем становится все очевиднее, что сращивание власти и криминала по модели, которую сейчас называют «кущевской», – не уникально. Что то же самое (или нечто сходное) происходило и в других местах – в Новосибирске, Энгельсе, Гусь-Х руста льном, Березовске и так далее.
Всем – и профессиональным экспертам, и рядовым гражданам – очевидно, что в этом случае наше государство превратится из криминализованного в криминальное. Ибо граждане наши тогда поделятся на хищников, вольготно чувствующих себя в криминальных джунглях, и «недочеловеков», понимающих, что они просто пища для этих хищников. Хищники будут составлять меньшинство, «ходячие бифштексы» – большинство. Пропасть между большинством и меньшинством будет постоянно нарастать.
По одну сторону будет накапливаться агрессия и презрение к «лузерам», которых «должно резать или стричь». По другую сторону – ужас и гнев несчастных, которые, отчаявшись, станут мечтать вовсе не о демократии, а о железной диктатуре, способной предложить хоть какую-то альтернативу криминальным джунглям» [247].
Но ведь это крик отчаяния! Председатель Конституционного суда констатирует, что организованная преступность становится сильнее нынешнего государства, поскольку выработала эффективную модель сращивания с властью и с бизнесом, что создает качественно новую антисоциальную хищную силу. Тенденции негативны, т. к. государство не помогло возникнуть гражданскому обществу, и опереться ему не на кого. Фактически, лишь «железная диктатура способна предложить хоть какую-то альтернативу криминальным джунглям».
Все это и значит, что в нынешнем формате и на нынешней идеологической базе государство, встав на сторону антисоциальных сил, за двадцать лет не выполнило своей главной миссии и легитимности не получило. Но хоть кто-то из верховной власти объяснился с гражданами по поводу этого беспрецедентного заявления Зорькина? Власть согласна с этой оценкой? Власть не согласна с этой оценкой? Никто ни слова, как никто не дал хоть намека, что власть прорабатывает какие-то альтернативные подходы к тому, чтобы переломить тенденцию. Переименовать милицию в полицию – и хватит!
Еще предстоит исследовать процесс заключения особого, небывалого союза уголовного мира и власти в конце 80-х годов XX века. Такой союз состоялся, и преступный мир является в нем самой активной и сплоченной силой. Речь идет не о личностях, а именно о крупной социальной силе, которая и пришла к власти в коалиции с частью бюрократии и элитарной интеллигенции. Теперь разорвать этот узел будет очень трудно, это едва ли не главный корень нашего кризиса.
Умудренный жизнью и своим редким по насыщенности опытом человек, прошедший к тому же через десятилетнее заключение в советских тюрьмах и лагерях – В.В. Шульгин – написал в своей книге-исповеди «Опыт Ленина» (1958) такие слова:
«Из своего тюремного опыта я вынес заключение, что «воры» (так бандиты сами себя называют) – это партия, не партия, но некий организованный союз, или даже сословие. Для них характерно, что они не только не стыдятся своего звания «воров», а очень им гордятся. И с презрением они смотрят на остальных людей, не воров… Это опасные люди; в некоторых смыслах они люди отборные. Не всякий может быть вором!
Существование этой силы, враждебной всякой власти и всякому созиданию, для меня несомненно. От меня ускользает ее удельный вес, но представляется она мне иногда грозной. Мне кажется, что где дрогнет, при каких-нибудь обстоятельствах, Аппарат принуждения, там сейчас же жизнью овладеют бандиты. Ведь они единственные, что объединены, остальные, как песок, разрознены. И можно себе представить, что наделают эти объединенные «воры», пока честные объединяются» [248].
Легко криминализовались и подконтрольные перестроечной номенклатуре СМИ. В прессе открыто констатируется такое положение: «СМИ с середины 90-х в соответствии с рыночной формулой, по которой спрос рождает предложение, стали продавать свои полосы и эфирное время под черный пиар. Расценки на эти неофициальные услуги периодически вывешиваются на сайте www.compromat.ru, и желающие могут ознакомиться с ними сами. К началу третьего тысячелетия в России не осталось СМИ как средств массовой информации, они практически поголовно превратились в шантажистские конторы по выколачиванию денег из бизнеса… Давно известно, что компромат в центральных СМИ сегодня можно публиковать по рекламным расценкам так же легко, как рекламу сникерсов и тампаксов» [249] [97] .
Мы видим сговоры и многослойные интриги непонятной конфигурации при резком ослаблении государства. Едва ли не главным признаком этого ослабления является приватизация насилия – использование и морального, и физического насилия «неформальными» структурами (политическими и преступными).
Будут ли те изменения, которые сегодня можно предвидеть, пресечением пути России или ее обновлением – вопрос ценностей. Многие (и я в том числе) считают, что в образе Ельцина поднялась со дна советского общества темная сила, которая стала организующим центром разрушения России. Более того, она вдохнула во всех нас волю к смерти – и мы движемся к ней в апатии. А другие, и их немало, видят в Ельцине светлое начало, которое уничтожило «империю зла» и освободило сильных, способных построить новую Россию – без слабых (люмпенов и иждивенцев). То есть, без уравниловки и порождаемой ею несправедливости к «сильным».
Эти две части России уже живут в разных мирах, с разной совестью. И эти части расходятся, хотя еще не осознали себя двумя несовместимыми расами, жизнь которых на одной земле невозможна. А власть пытается усидеть на этих двух стульях, хотя всем очевидно, что это уже невозможно.
Мы здесь не говорим о прямых потерях, которые несут общество, государство и народ России от сложившейся конфигурации власти и теневой деятельности ее компаньонов. Наша тема – тот нравственный разрыв, который произошел между основной массой населения и властью, посадившей на ее шею такую «элиту». Тут уж речь не об ущербе, нанесенном интересам народа, – ему нанесли оскорбление, которое невозможно избыть. Да и никаких шагов, чтобы поправить дело, власть пока не предпринимает. А ведь это – массивный инерционный фактор, подгрызающий легитимность власти Российской Федерации.
Что же изменилось за время после 2000 года? В начале главы приведены выводы исследования 2008 года [48]. А вот вывод психиатра, зам. директора Государственного научного центра клинической и судебной психиатрии им. В. П. Сербского (2010 г.):
«Затянувшийся характер негативных социальных процессов привели к распаду привычных социальных связей, множеству мелких конфликтов внутри человека и при общении с другими членами общества. Переживания личного опыта каждого человека сформировали общую картину общественного неблагополучия. Переосмысление жизненных целей и крушение устоявшихся идеалов и авторитетов способствовало утрате привычного образа жизни, потере многими людьми чувства собственного достоинства. Отсюда – тревожная напряженность и развитие «кризиса идентичности личности»… Развиваются чувство неудовлетворенности, опустошенности, постоянной усталости, тягостное ощущение того, что происходит что-то неладное. Люди видят и с трудом переносят усиливающиеся жестокость и хамство сильных» [251].
В этом суждении важное место занимает травма, нанесенная именно в духовной сфере людей – крушение устоявшихся идеалов, потеря чувства собственного достоинства, оскорбительные жестокость и хамство сильных…
Когда в 1990–1991 годы впервые перед людьми предстали эти «усиливающиеся жестокость и хамство сильных», они поразили многих. Как возникло на почве русской культуры такое явление? Как, под какой маской оно таилось в порах советского общества? Видали мы много и грубости начальников, и самодурства дураков, но все это было каким-то примитивным, домашним. И вдруг, что-то необычное, в книгах не описанное.
Речь здесь шла не о несправедливости, не об эксплуатации и даже не о неравенстве, что само по себе вызывало возмущение, а именно о хамстве как особом культурном оформлении наступившего на человека социального зла. В 80-е годы произошла гибридизация антисоветской культуры и сословного чванства номенклатуры с уголовными приемами унижения человека. Власть 90-х годов к этому культурному течению примкнула и им воспользовалась, а власть 2000-х годов не стала с этим бороться, не встала на защиту населения. Это ей дорого обойдется.
Упорядочивая первые признаки этого открытия, можно вспомнить такие появления этой будущей элиты на общественной сцене – в 1988 году.
