Андрей Кураев - Если Бог есть Любовь...
Вот что важно отметить для понимания христианства: фон, на котором оно зазвучало как «Радостная Весть», как Евангелие, был одноцветно мрачен. Ни для кого – никакой надежды. Мир отрезан от Жизни. Две виднейшие раввинистические школы античности – Гиллеля и Шамая – провели три года в диспуте на тему: «Не напрасно ли создан человек?». И пришли к общему выводу: лучше было бы человеку не появляться на свет[41].
Языческий мир также исчерпал первоначальные заряды оптимизма (в любую авантюру, особенно в оккультную, человек бросается с огромным запасом надежд, и на первых порах эти надежды, как кажется, оправдываются – чтобы затем обернуться еще худшим разочарованием)[42]. Классический язычник ощущает себя частью космоса и утешает себя или тем, что после его смерти составлявшие его личность части продолжат путь космических странствий, или же тем, что космос (или полис, город, род) будет существовать и после его частной кончины. Но к рубежу Нового Завета и языческий мир почувствовал, что человек есть не просто частица космоса, что человеческая личность есть тайна и есть ценность, превосходящая тайну и ценность космических стихий. И тогда первоначальный оптимизм сменяется радикальным пессимизмом. В Индии ищут пути к освобождению от колеса перевоплощений и от космических иллюзий. В средиземноморском античном мире воспевают мужество перед лицом смерти и саму смерть – ибо больше утешиться нечем.
Рождаются Мистерии – но их помощь тоже иллюзорна: «Истина в этом культе Великой Матери – глубокая потребность в избавлении от смерти, надежда на будущую жизнь, сознание того, что человек не может спастись собственными силами и должен искать помощи свыше; истинно – искание благой Матери, приносящей бессмертие, искание совершенной всесильной жертвы и упование на то, что в природе должен родиться Избавитель. Ложь в том, что все эти боги были ложными богами, обожествлением природы, ее производящих растительных сил, ложно то, что люди думали ожить силами Матери-природы; ложно само представление о будущей жизни как о бесконечных возрождениях или о чувственной жизни небожителей; ложны сами чувственные оргии с их мерзкими символами. Итак, греческий натурализм представляется нам смешением относительной истины с ложью» (С. Н. Трубецкой)[43].
Природа сама не может избавить себя от смерти – как же она сможет дать вечность человеку? По мере постижения этой правды люди все с большим интересом приглядывались к христианам: а почему вы не боитесь смерти? Что такого открылось вам в ваших мистериях, если вы готовы умереть за своего Христа? Те, кто шли поглазеть на казнимых христиан, нередко уходили со стадиона с вопросом: что такого знают о смерти эти христиане, что позволяет им без отчаяния, без страха и без цинизма шагать навстречу смерти? Так кровь мучеников становилась семенем Церкви.
А просто христиане знали, что, умерев, они будут со Христом: «Мы желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа» (2 Кор 5, 8). «Ибо знаю, что я ни в чем посрамлен не буду, но и ныне, как и всегда, возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью. Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Флп. 1, 21 – 22).
Все предшествующее изложение нужно было для того, чтобы объяснить исходную разницу между христианским мировосприятием и тем, которое владеет умами сегодня. Только христианство знает идею прогресса: было очень плохо, было «ветхо», и вот – забрезжила заря обновления всей твари. Мир рационализма, просветительства, мир позитивизма и гедонизма последних веков хоть и клянется в верности идее прогресса, на самом деле в самом главном прогресса не видит и не признает. Не заметив единственно важного Прогресса в прорыве от Ветхого Завета к Новому, наш век разменял великую идею Новизны на мелкие «улучшательства». Прогресс в технике войны, прогресс в эксплуатации земли и «человеческих ресурсов», улучшения в быту и в заботе о теле… «Да разве культурный прогресс ставит себе такие задачи, как уничтожение смерти? – Знаю, что не ставит, но ведь потому и его самого очень высоко ставить нельзя», – сказал в своем завещании Владимир Соловьев[44].
Современный мир полагает, что в принципе всегда все было хорошо. В космическом хозяйстве – все в порядке, и только недостаточная просвещенность людей мешает им все подвести под ранжир «общечеловеческих ценностей». Главное же – что хотя никакого Творца и нет, но все же человек создан (космосом, не Богом!) для счастья, как птица для полета. И любая религия, любая философия и политика должны оправдать претензии человека на его право на счастье. Радикальные атеисты (экзистенциалисты), которые говорили, что в мире нет разума и потому проблеск самосознания в человеке – это страшная и болезненная ошибка бессмысленного космоса, объявлены несовременными, равно как и христиане.
В мироздании царит «улучшательская» эволюция: уровень жизни должен расти не только в этой жизни, но и в будущей. Отсюда требование массового сознания к христианству: утешьте нас, скажите, что мы можем жить по стандартам потребительского общества, можем ежедневно исповедовать практический материализм, а за это Иисус вместе с Буддой введут нас после расставания с телом в миры и более богатые и более красочные и счастливые. Позвольте без всякой иронии распевать песенку Бориса Гребенщикова: «Будда бродит по Голгофе и кричит: „Аллах акбар!“. И предоде всего – избавьте нас от необходимости думать, выбирать и вообще сознательно растить свою душу. Мы ничего не знаем о мире религий – и поэтому для нас все религии равны, и поэтому мы очень веротерпимы. Вы, богословы, не смущайте наш энтузиазм и позвольте нам считать себя христианами, несмотря на наш оккультизм. Не мешайте нам считать себя духовными („эзотерическими“) христианами, при том что Евангелие мы листали лишь однажды, а не исполняли никогда.
И вот здесь я могу сказать только одно: мы можем выбирать духовные пути, мы можем следовать или нет духовным законам. Но сами эти законы столь же независимы от нашего желания, как и законы астрономии. «Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло… Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. 30, 15 – 19), – передает Моисей людям Закон Творца. Мы не можем предложить Богу маршруты, по которым нам хотелось бы идти. Напротив, Он открыл для нас духовный путь, на котором можно найти Его, и предупредил о том, в каких случаях Царство Божие не наследуется людьми.
Такова разница между апостолами и современными богостроителями: Апостолы знали, что «весь мир лежит во зле» (1 Ин. 5, 19) и потому радовались, что Господь открыл возможность для спасения «по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9, 22). Современный мир убежден в том, что космические пути хороши, что в религиях нет ничего опасного, что все люди будут спасены, и потому воспринимают как скандал напоминающие о евангельском свидетельстве о том, что пути людей необратимо разделятся.
В отличие от «улучшательской» идеологии современности, христианство – религия спасения. Спасают того, кому уже нельзя «помочь». Спасают там, где уже нельзя ограничиться «советами». Спасают не от недостатков. Спасают от смерти.
Христианство – это Новый Завет. Это значит, что прежний образ религиозности оказался недостаточен, оказался беспомощен. Это значит, что вне Нового Завета люди не смогли приблизиться к подлинному Богу – и потому Господь не усовершенствовал некую наличную философскую традицию, а пришел Сам и в Своей Крови, а не на папирусе, заключил с нами Завет Новый.
И даже более того: после того как людям был дан Новый Завет, прежний Закон стал не просто чем-то устаревшим. Он стал, мягко говоря, помехой. Это именно мягко говоря. А апостол Павел прямо сказал, чем стал прежний, иудейский Закон. Настолько прямо, что переводчики до сих пор не могут решиться перевести буквально это его высказывание. «Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания…. Я, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению фарисей, по правде законной – непорочный. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего. Для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа» (Флп. 3,2-8). Сор в последней фразе – это ( ) греческого оригинала и stercus древнего латинского перевода. Откройте словари и посмотрите значения этих слов. Значение «сор» там не встретить. Это – навоз, кал, испражнение, дерьмо.
Еще прежде ап. Павел назвал дохристианские религиозные установления (даже не языческие, а собственные, еврейские, ветхозаветные!) «тщетой». Тщета по гречески – : убыток, ущерб, вред. От этого «вреда» ап. Павел «отказался». Употребленный им глагол – – не просто отказался, а причинил себе убыток, лишился всего…
Итак, иудаизм уже не просто «тщета», то есть ненужная трата сил, но и вред и даже более того – дерьмо. Но если это о ветхозаветном законе говорит Павел – то тем более таково отношение апостольского христианства к язычеству. Как бы ни было оно потенциально светло до Христа, теперь оно «сор и тщета».
