Очерки по истории русской церковной смуты - Краснов-Левитин Анатолий Эммануилович
11. Одиннадцатый параграф посвящен общей собственности. Здесь о. Боярский высказывается за культивирование и всяческое поощрение общинных форм собственности; в качестве примера приводится община, созданная Иваном Алексеевичем Чуриковым в Вырице под Петроградом. «Общность имущества, — говорит о. Александр, — ценна с христианской точки зрения как выражение духовного единства, как его завершение» (с. 31).
12. Свобода совести.
13. Тринадцатый пункт озаглавлен «Методы борьбы со злом». Сущ ность этого пункта может быть выражена тремя словами: «Исключительно мирные методы».
«Такова, — заканчивает свою брошюру «рабочий батюшка», — платформа свободного сына православной церкви» (с. 32).
Как видно из этой брошюры, о. Боярский недаром так долго вращался в среде питерского пролетариата, он не только учил ижорских рабочих уму-разуму, но и сам многому от них научился. «Платформа свободного сына православной церкви» приближалась к точке зрения значительной части тогдашнего пролетариата.
Перед расколом
Церковь Христова, воинствующая на земле и торжествующая на небесах, — нет на земле слов более чудесных, понятий более возвышенных, образов более прекрасных. Из всех концов земли, из всех краев вселенной собраны миллионы людей, соединенные сверхъестественной связью — силой, исходящей от сына еврейского плотника, распятого при Тиверии, Сверхчеловека, Спасителя мира Иисуса Христа — Единородного Сына Божия.
И основа церкви — борьба. Борьба со злом и неправдой, борьба за спасение людей, за Царствие Божие, грядущее в силе.
Борьба — основа человеческой жизни. «В борьбе крепнет убеждение и способность его отстаивать», — говорит известный русский мыслитель П. Л. Лавров (Исторические письма, 1870, с. 83). И вот, в течение почти тысячелетия Русская Православная Церковь не знала борьбы: привыкнув отождествлять себя с государством Российским, она и не знала никаких врагов, кроме тех, которых имело государство. Люди, горевшие священным огнем, звавшие на борьбу за осуществление евангельских идеалов, принуждались к молчанию. «Обществу, — говоря опять словами Лаврова, — угрожает опасность застоя, если оно заглушит в себе критически мыслящие личности» (там же, с. 66).
Застой и кладбищенская тишина царили в русской церкви в дореволюционные времена. Февраль пробудил от векового сна русскую церковь — и после первых месяцев растерянности она переживает совершенно новые, никогда раньше не виданные радостные события.
По всей Руси веет крылатая весть: скоро будет Собор, который исцелит язвы церкви, даст ей новое каноническое устройство, откроет новые перспективы для ее деятельности. Летом 1917 года происходят выборы епископов — явление невиданное на Руси (если не считать Новгородскую республику). В июне 1917 года такие выборы увидела древняя Москва. Как уже было сказано выше, в первые же дни революции был уволен на покой митрополит Московский Макарий (человек праведной жизни, но крайний консерватор). Решено было назначить ему преемника демократическим путем, всенародным тайным голосованием. 19 июня собрался в Кремле Епархиальный съезд, члены которого были избраны на приходских собраниях. 20 июня на кремлевской площади, перед соборами, была поставлена урна, в которую члены Епархиального съезда опускали избирательные бюллетени. После окончания голосования урна была внесена в алтарь Успенского собора, и (после проверки бюллетеней) архиепископ Ярославский Агафангел вышел на амвон, чтобы объявить имя нового пер-восвятителя церкви московской. Несколько тысяч человек, затаив дыхание, напрягли слух, ожидая с нетерпением, кто будет избран. Это нетерпение было понятно, если учесть, что впервые за 1000 лет истории русской церкви одним из главных кандидатов в митрополиты был выдвинут мирянин, светский человек А. Д. Самарин.
Александр Дмитриевич — представитель славянофильской династии (племянник знаменитого славянофила Ю. Ф. Самарина и сын Д. Ф. Самарина, также известного славянофила) — пользовался огромной популярностью среди московской интеллигенции. Будучи очень религиозным человеком консервативного склада, А. Д. Самарин с юных лет выступал в качестве церковного публициста: в 90-е годы он приобретает известность своей резкой полемикой с В. С. Соловьевым, которая ведется им со строго православных позиций. Репутация строго православного деятеля обеспечивает ему влиятельное положение в московском земстве и назначение в 1913 году на пост обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода. На этом посту А. Д. Самарин проявляет необыкновенную стойкость и принципиальность. «Это личное назначение царя, — пишет П. Н. Милюков, — оказалось неудачным для власти, потому что Самарин, человек правых убеждений, был слишком честен и непреклонен в своих религиозных убеждениях и мешал извилистой и нечистой церковной политике, корни которой через Распутина восходили к императрице». (Милюков П. Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1955, т. 2, с. 205.)
Ореолу борца против распутинщины был обязан А. Д. Самарин столь необычным выдвижением своей кандидатуры на московскую митрополичью кафедру[8]. Он получил очень большое количество голосов: из 800 членов съезда за Самарина голосовало 303 человека, за архиепископа Виленского и Литовского Тихона — 481 человек, остальные 16 голосов распределялись между архиепископами Платоном, Антонием, Арсением и епископом Андреем. Через некоторое время подобным же образом был избран митрополитом Петроградским викарный епископ Вениамин, пользовавшийся популярностью за свое благочестие и общедоступность. Митрополичьи выборы произвели огромное впечатление на народ. (См.: Московский церковный голос, 1917, 5 июля, № 17–18, ст. «Избрание первосвятителя церкви московской».) 28 августа 1917 года, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, был открыт I Всероссийский Поместный Собор.
Задачи этого Собора были сформулированы еще за 36 лет до того следующим образом: «Будущий Собор Русской Церкви, — писал в 1881 году Владимир Сергеевич Соловьев, — должен торжественно исповедать, что Истина Христова и церковь Его не нуждаются в принудительном единстве форм и насильственной охране и что евангельская заповедь любви и милосердия прежде всего обязательна для церковной власти. Отказавшись, таким образом, от внешней полицейской власти, церковь приобретает внутренний нравственный авторитет, истинную власть над душами и умами. Не нуждаясь более в вещественной охране со стороны светского правительства, она освободится от его опеки и станет в подобающее ей достойное отношение к государству» (Соловьев В. С. Собр. соч., т. 3, с. 382–383. Ст. «О духовной власти в России»).
Собор 1917–1918 гг., собравшись в самый разгар революции, принял ряд постановлений, которые санкционировали новое положение церкви в государстве, признал свободу политических убеждений за сынами церкви, восстановил в священном сане лишенных его за сопротивление царской власти: митрополита Арсения Мацеевича, умершего в 1772 году, и тогда еще здравствовавшего о. Г. С. Петрова, признал необходимость ряда церковных реформ, — в этом его положительное значение. Огромное историческое значение имеет также восстановление Собором патриаршества и реформа управления.
11 ноября 1917 года совершилось восстановление на Руси патриаршества: дряхлый, слепой схимник Алексий[9] из Зосимовой пустыни вынул из урны, стоящей у иконы Владимирской Божией Матери, жребий с именем избранника Русской Церкви. Как известно, из трех кандидатов, выдвинутых Собором, патриархом был избран московский митрополит Тихон, призванный за 6 месяцев перед этим на митрополичью кафедру. 21 ноября (4 декабря), в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, была совершена интронизация вновь избранного патриарха; и в истории Русской Церкви открылась новая страница, связанная с первосвятительством Тихона, Святейшего патриарха Московского и всея Руси.
