Эндрю Лэнг - Происхождение религии (фрагменты)

Далее, мы подвергли критике антропологическую тео­рию религии в том виде, как она изложена м–ром Тайло- ром. Затем мы выбрали из его работы сообщения о сверхнормальных явлениях в верованиях дикарей, кото­рые составили основу анимистической религии. Мы по­святили несколько глав изучению этих феноменов, выяв­ляя их у дикарей и сопоставляя с аналогичными факта­ми, содержащимися в свидетельствах цивилизованных людей. Мы пришли в выводу, что, если такие пережива­ния цивилизованных людей встречаются также и у ди­карей и могут в этом смысле быть названы универсаль­ными, то они способствовали возникновению и развитию первобытного учения о душах, которое, по мнению ан­глийских антропологов, является основой религии. Но независимо от первобытного учения о «духах» (и от того существуют они или нет) свидетельства указывают на то, что человек обладает способностями, которые не при­знаются современными системами материализма.

Затем мы возвратились от рассмотрения сверхнор­мальных переживаний к установленным фактам, относя­щимся к ранней религии. Признавая веру в души, при­зраков и духов, независимо от того, как к ней пришли люди, мы поставили вопрос, могла ли идея Высшего Бытия возникнуть на основе этой веры? Мы показали, что, принимая за основу ту веру, которая была обнару­жена у низших народов, антропологи не могут просле­дить процесс эволюции этой идеи. Факты не вписывают­ся в антропологическую теорию, они противоречат ей. Постулируемые антропологами необходимые социаль­ные условия не обнаруживаются там, где обнаруживает­ся эта вера. Более того, необходимые социальные усло­вия для эволюции даже культа предков, по общему признанию, не наблюдались там, где культ предков до­стиг своей высшей формы, где вера в Высшее Бытие имела широкое распространение.

С другой стороны, вера в Высшее Бытие ex hypothesi самая поздняя в эволюции верований, а следовательно, самая могущественная, зачастую отодвигалась на второй план, находилась в полузабытии, отрицалась или высме­ивалась там, где вера в анимизм (ex hypothesi более ранняя) была в полном расцвете. Мы фактически показа­ли, что антропология упрощала свою задачу, игнорируя такую существенную черту, как неразрывный союз эти­ки с религией в верованиях низших и наименее разви­тых народов. В данном случае мы имеем на своей стороне свидетельство не только последовательного сторонника анимизма м–ра Турна, но и свидетельство выдающегося семитолога м–ра Робертсона Смита. «Мы видим, что ре­лигия даже в самих грубых формах была моральным фактором, силы, которым поклонялся человек, были на стороне социального порядка и морального закона, а страх перед богами был мотивом, укрепляющим законы общества, которые одновременно были законами мора­ли»[40]. Мы уже цитировали Велльгаузена, пришедшего к такому же выводу.

Однако факты, доказывающие, что большинство запо­ведей Декалога и многие элементы христианской этики обнаруживают свое божественное санкционирование в религии дикарей, являются более убедительными аргу­ментами, чем самое ученое мнение по этому поводу.

Нашим следующим шагом было детальное изучение религий нескольких народов, наиболее удаленных от нас во времени и в пространстве, народов, в наименьшей степени подвергшихся влиянию христианства и ислама. Наши доказательства, когда это было возможно, основы­вались на древних и сохраняемых туземцами в секрете мистериях и священных гимнах. Мы обнаружили относи­тельно Высшее Бытие, Творца, санкционирующего мо­раль и не прощающего людей даже если они приносят жертвы и испытывают благоговейный ужас перед при­зраками и колдунами, но не всегда поклоняются пред­кам. Мы показали, что антропологическая теория эволю­ции Бога из призраков ни в коей мере не объясняет факты, содержащиеся в первобытной концепции Высше­го Бытия. Затем мы привели аргументы в пользу того, что понятие «дух», выведенное из веры в призраков, не было логически необходимым для концепции Высшего Бытия в ее ранней форме, более того, было вредным для нее, а согласно многим свидетельствам, вступало в про­тиворечие с некоторыми элементами этой концепции. Высшее Бытие, понимаемое таким образом, могло суще­ствовать (хотя оно не могло исторически быть осознано) до появления понятий «призрак» и «отдельная душа».

Затем мы проследили идею такого Высшего Бытия в верованиях народов, восходящих по шкале материаль­ной культуры, показав, что она прокладывала себе доро­гу в борьбе с алчными, но услужливыми призраками, богами призраков и тенями царственных предков, с их магией и кровавыми ритуалами. Эти ритуалы и аними­стическая концепция, стоящая за ними, в дальнейшем в очень редких случаях отражались или преломлялись сквозь призму Высшей Вечности. Аристократические институты усилили политеизм и затемнили старое Выс­шее Бытие, которое было вытеснено или возведено на трон в виде Бога–императора или Бога–царя. Мы видели, как и в каком смысле старая вырождающаяся теория могла быть выявлена и защищена. Мы показали следы вырождения некоторых архаических аспектов веры в Иегову и мы доказали (обратившись к достаточно чистой вере отсталых народов в Высшее Бытие), что вера долж­на награждаться под воздействием социальных условий по мере развития цивилизации. Затем, рассматривая то, что мы можем назвать реставрацией Иеговы, предпри­нятую великими пророками Израиля, мы отметили, что они и Израиль в целом были поразительно безразличны к тому бесценному аспекту анимизма, который сулит будущее блаженство, зависящее от поведения индивиду­альной души. Этот аспект не отрицался ни народным инстинктом, ни жреческой и философской рефлексией Египта, Греции и Рима. Христианство, наконец, объеди­нило сильную сторону анимизма — заботу об индивиду­альной душе, как о бессмертном духе, имеющим вечные обязательства — с Единой праведной Вечностью проро­ков Израиля и таким образом завершило длительное, сложное и таинственное теологическое образование че­ловечества. Такова теория, которая, на наш взгляд, мо­жет быть подтверждена многими свидетельствами и не противоречит (антропологическая теория со всей оче­видностью противоречит) гипотезе эволюции.

Необходимо решительно настаивать на том, что все это должно подлежать обсуждению «без всяких огово­рок». Поскольку эти четыре стадии — 1) неприятие Мо­рального Бытия австралийцами, 2) африканское отрица­ние Бытия при сохранении чего–то морального, 3) при­знание относительно Высшего Бытия и человеческие жертвы ему, как это наблюдается в Полинезии, 4) фило­софская реабилитация Морального Бытия, как это было в Израиле — являются предполагаемыми ступенями эво­люции, мы не намерены основывать раз и навсегда уста­новленную систему восходящих и нисходящих уровней при имеющихся в нашем распоряжении свидетельствах. Мы стремились показать, что факты могут рассматри­ваться в свете изложенного нами, как впрочем и в свете антропологической теории, сформулированной м–ром Тайлором, м–ром Спенсером, м–ром Ревелли и м–ром Джевонсом, чьи интересные работы очень близки нашей предварительной гипотезе. Мы просим лишь о том, что­бы не выносились поспешные суждения и проявлялась доля сомнения по отношению к догмам современных ав­торов учебных пособий. Исключение из них составляет м–р Клодд, если мы с уверенностью можем приписать ему обзор (подписанный буквой К.) работы м–ра Гранта Аллена «Эволюция идеи Бога». Он пишет: «Мы боимся, что все наши размышления останутся кратким изложе­нием правдоподобных мнений. Не существует докумен­тов, которые могли бы просветить нас в этом вопросе; мы располагаем только подвижными, сложными и запутан­ными идеями, воплощенными в эксцентричных и зача­стую противоречивых теориях. Характер этих идей за­ставляет нас стоять на страже и опасаться провинциаль­ных теорий, сама симметричность которых требует их осуждения»[41].

Ничто не вызывает у меня большего сомнения по поводу моей предварительной гипотезы, чем ее симме­тричность. Она действительно кажется мне соответству­ющей фактам, а эти факты представляются излишне ясными. Я полагаю, однако, что древние священные гим­ны дикарей и практика их мистерий в действительности являются теми самыми «документами», по крайней мере, в большей степени, чем случайные наблюдения путеше­ственников или разговоры с туземцами, большинство из которых уже находилось в контакте с европейцами.

Предполагая, что аргументы, приведенные в моей работе, получат некоторое признание, я задаюсь вопро­сом: какое воздействие они могут оказать, если, конечно, смогут сделать это, на наши мысли о религии? Каково их практическое значение? Очевидный эффект будет состо­ять в том, я надеюсь, что наша аргументация предосте­режет нас от того, чтобы принимать антропологическую теорию религии или какую–нибудь другую теорию как окончательно установленный вывод. Я пытался показать, как туманно наше знание, как зачастую слабы наши доказательства и что, обнаружив среди отсталых дика­рей все элементы всех религий уже в определенной степени развитыми, мы не можем исторически сказать, что одни из них возникли раньше, чем другие. Этот вопрос о первичности тех или иных элементов мы никог­да не сможем разрешить с исторической точки зрения. Если мы встречаем дикарей, знающих призраков, а не богов, то мы не можем быть уверенными, что они уже когда–то знали Бога, а затем забыли его. Если мы встре­чаем дикарей, которые знают Бога, но ничего не знают о призраках, исторически мы не можем быть уверены, что высшие верования не вытеснили более низшие. По этим причинам догматические решения вопроса о происхож­дении религии кажутся недостойными науки. Они будут еще более бесполезны тем исследователям, которые по­шли слишком далеко вместе со мной и стали сомневаться в том, действительно ли высшие божества отсталых народов могли развиться и можно ли показать их разви­тие из теории призраков. Тем, кто принял такую точку зрения, все анимистическое учение о призраках, как о единственном источнике религии, будет казаться излиш­не рискованным. Главный практический результат, сле­довательно, будет состоять в том, что появится сомнение в новейших научных мнениях, даже когда они подкреп­лены авторитетом великих имен и опубликованы в учеб­никах.