Майкл Мюррей - Введение в философию религии

Значит, мы можем быть уверены, что история вроде нижеследующей не соответствует действительности:

В начале XVII века техника ловли мышей оставалась довольно примитивной. Мышеловки той эпохи, к примеру, состояли лишь из платформы и гильотины. В XVIII веке изобретатель Ю. Р. Коут дополнил их механизм двумя частями — защелкой и держателем сыра. И хотя новые мышеловки функционировали гораздо лучше своих предшественниц, они не шли ни в какое сравнение с моделью XX века, разработанной И. Га Чу, который добавил пружину.

Мы знаем, что это неправда, ибо эти якобы «менее эффективные предшественницы» вообще не могли бы работать. Они не могли представлять собой «ранние версии» мышеловки, поскольку были не способны выполнять саму функцию ловли мышей.

Точно так же, поскольку эволюция осуществляется через организмы и подсистемы этих организмов, эволюционирующие во времени благодаря постепенному росту сложности и улучшению функциональности, то никакая структура НС не могла бы подобным образом развиться. Это не ставило бы ни малейших проблем перед дарвинизмом, если бы в мире живой природы не существовало НС. Загвоздка, однако, в том, утверждает Бехе, что многочисленные неупрощаемо сложные структуры в организмах действительно обнаруживаются. И если аргументы Бехе верны, то дарвинизм не в силах объяснить НС. А поскольку именно дарвинизм, по–видимому, является единственным закономерным процессом, способным объяснить существование организмов и их структур, то мы вынуждены сделать вывод, что эти НС не поддаются объяснению через закон.

Но это, конечно, только полдела. Демонстрация необъяснимости чего–либо в терминах закона еще не доказывает, что данную вещь следует объяснять в терминах замысла. Есть, как мы видели, и третий путь — случайность. Чем же было бы разумнее считать НС в мире живой природы — результатом замысла или случая? И Бехе, и Дембски утверждают: правильным ответом будет замысел, ибо совокупность взаимодействующих частей, совместными усилиями способствующих выполнению специфической и полезной функции, ясно указывает на характерный признак замысла — специфическую сложность.

«Прикладное» доказательство, таким образом, претендует на демонстрацию того, что в биологии разумный замысел сыграл решающую роль. Отсюда, впрочем, совершенно не следует, будто дарвинизм или общепринятая эволюционная теория ложны. Большинство сторонников ТРЗ охотно соглашаются, что традиционные дарвинистские объяснения скорее всего верны там, где речь идет об объяснении широкого спектра биологических явлений. Ложными они становятся лишь тогда, когда слишком много на себя берут, претендуя на истолкование происхождения всех организмов и биологических структур. Некоторые из этих структур нужно объяснять через замысел.

Поначалу прикладное доказательство кажется весьма правдоподобным, но и оно сталкивается с серьезными возражениями. Два наиболее серьезных мы здесь и рассмотрим. Первое из них направлено против самого понятия неупрощаемой сложности. Неупрощаемо сложные структуры, утверждает Бехе, не способны выполнять свои функции при малейшем упрощении совокупности их частей. Один из его любимых примеров — механизм свертывания крови. У человеческих существ данный механизм включает в себя десятки белков и ферментов, взаимодействующих таким образом, что при порезе у нас останавливается кровотечение — и в то же время кровь сворачивается не настолько быстро, чтобы нашим венам грозила опасность превратиться в желе фирмы «Джелло». Является ли эта система неупрощаемо сложной, как утверждает Бехе?

Возможно, более простые системы и в самом деле оказались бы нефункциональными, если бы все прочее осталось неизменным. Проблема, однако, в том, что организмы–предки и/или среда их обитания могли иметь отличия, позволявшие их подсистемам выполнять функцию свертывания крови. Критики Бехе отмечают, что человеческие существа, в отличие от многих других организмов, нуждаются в кровеносной системе, функционирующей при высоком давлении. Чтобы качать кровь по нашим довольно–таки крупным телам или гнать ее через всю эту махину на пять–шесть футов вверх, требуется огромное давление. А это, в свою очередь, предполагает сложный и тонко отрегулированный процесс свертывания крови. Если наши предки были поменьше размерами и пониже ростом, то для них подошел бы и гораздо более простой механизм свертывания крови — их кровь могла бы свертываться так, как это происходит, например, у ряда других, ныне существующих, мелких организмов: белые клетки в крови постепенно собираются у краев открытой раны, пока не образуется своего рода защитная плотина[45].

Но если бы, благодаря генетическим изменениям, возник более сложный механизм свертывания крови, позволяющий потомкам с более крупными, быстрыми и сильными телами жить и развиваться, то упомянутым организмам это пошло бы на пользу. Особи последующих поколений все более увеличивались бы в размерах, пока наконец их потомки не стали бы настолько большими, а кровяное давление у них — столь высоким, что свертывание крови с помощью липких белых клеток было бы для них более невозможным. Справиться с этой задачей мог бы отныне лишь сложный механизм свертывания крови.

При таких условиях нам могло бы показаться, что ни один упрощенный вариант более сложного механизма не был бы в состоянии выполнять функцию свертывания крови. И в определенном смысле это верно — для конкретных организмов, обладающих этим более сложным механизмом здесь и сейчас. Но если предки отличались от них в ряде существенных отношений, то им хватило бы и упрощенного варианта нашего механизма. Для доказательства же того, что данная система является НС в том смысле, что она никак не могла развиться из более простых форм, нам сначала нужно было бы доказать, что организмы–предки и среда обитания были сходны с нашими организмами и нашей средой в такой степени, что ни одна более простая совокупность частей нынешней НС–структуры не была бы способна выполнить необходимую функцию в то время. Но ведь ничего подобного Бехе нам не доказал.

Второе возражение направлено против следующего тезиса Бехе: если структуры НС — в процессе развития, то они должны были эволюционировать во времени через постепенный рост своей сложности и функциональности. Бехе утверждает, что это невозможно, поскольку любая менее сложная структура вообще не могла бы выполнять свою функцию. Но даже если верно, что ни одна более простая совокупность частей НС не могла выполнять функцию, выполняемую структурой НС ныне (назовем ее функцией Ф), нельзя исключать, что эта совокупность выполняла какую–то другую функцию, важную для выживания и размножения предка (назовем ее Г). Если же она выполняла какую–то полезную функцию у предка, то она должна была передаваться из поколения в поколение, и когда в конце концов развился последний элемент структуры НС, то вместе с ним должна была возникнуть и функция Ф. Если эволюция действительно протекает порой подобным образом, то мы получаем структуры НС, возникшие из таких более простых совокупностей частей, которые в организме предков выполняли функции отличные от нынешних.

Критики Бехе ссылаются иногда в качестве примера на эволюцию уха млекопитающих. Оно имеет три кости, передающие вибрации от барабанной перепонки к внутреннему уху. Сейчас мы знаем, что первые две из этих трех костей первоначально составляли часть задней стороны челюсти рептилий. В процессе эволюции млекопитающих эти кости уменьшились в размере и заняли новое положение, которое позволяло им теперь передавать звуки.

Кости, выполнявшие когда–то одну функцию, стали выполнять другую, совершенно отличную от прежней. Точно так же можно предположить, что структуры, в свое время выполнявшие функцию Г у наших предков, видоизменились с тех пор таким образом, что приобрели способность выполнять функцию Г. Если так, то характеристика ныне существующей структуры как неупрощаемо сложной является истинной. Однако было бы ошибочно утверждать, что дарвинизм не в силах объяснить ее эволюцию.

7.4. Два последних вызова религии со стороны науки

В предшествующих разделах мы рассмотрели ряд возражений, которые может выдвинуть против религии наука. В заключительном разделе настоящей главы мы проанализируем два последних вызова — по мнению некоторых, самые серьезные и универсальные из всех.

7.4.1. Религии нечего объяснять

«Ничегонезнайки», или фундаменталисты <…> люди честные. Они верны истории. Они признают, что вплоть до недавнего времени одной из важнейших задач религии оставалась научная функция: объяснение существования, вселенной, жизни. Исторически большинство религий включало в себя или даже представляло собой определенную космологию и биологию. И я подозреваю, что если бы сегодня вы попросили людей обосновать свою веру в Бога, то преобладающим ее мотивом оказался бы научный. Большинство людей, на мой взгляд, полагает, что Бог нужен им для объяснения существования мира и в особенности — существования жизни. Они заблуждаются, но из–за нашей системы образования многие этого просто не знают[46].