Мартин Хенгель - Мартин Хенгель. Недооцененный Петр.
3. Петр как «основная апостольская фигура церкви» в эпоху до Матфея
Мф расширяет, заостряет и при этом примечательным образом уточняет в своем Евангелии эпизоды с Петром ― как позитивно, так и негативно {86}, ― однако он ни в коем случае не придумал их сам. Что касается частотности употребления имени «Петр» ― у него их 25, что не так много. Он более склонен сокращать свой оригинал и потому в девяти случаях выпустил имя апостола там, где его называл Мк, и лишь в трех случаях добавил это имя там, где его не было у Мк. Шесть раз Петр появляется в особом материале Мф, где уже трудно однозначно отличить традиционную часть от редакционной {87}. Написанное несколько позже Ин упоминает Петра (несмотря на несколько дистанцированное и отчасти критическое отношение) чаще других ― 39 раз (впрочем, 12 из них ― в добавочной главе Ин 21), более раннее Лк ― 30 раз, а еще более раннее, но существенно более краткое Мк ― также 25 раз. Сопоставляя эти данные с объемом Евангелий, мы видим, что Mк называет это имя определенно чаще других {88}. Такая интенсивность упоминаний галилейского рыбака и ученика Иисуса не имеет аналогов в раннем христианстве. Она не может быть объяснена просто как типичное изображение ученика Иисуса со всеми свойственными ему достоинствами и недостатками, но это и не литературный топос послеапостольской эпохи, нуждавшейся в авторитетном идеале. Здесь недостаточно ссылки на его призвание в качестве первого ученика у синоптиков (Ин считает эту информацию неверной {89}) или на первое явление Воскресшего в 1 Кор 15:5, о котором в Евангелиях упоминает только Лк 24:34. Недостаточно и его роли в качестве главного представителя учеников в Евангелиях. Ведь вполне могло быть так, что позднейшая ведущая роль Петра в послеапостольскую эпоху усилила первоначальное значение этого последователя и ученика Иисуса, приведя к вытеснению имен других учеников. Можно предполагать, что остальные одиннадцать, избранные Иисусом, первоначально в основном не были такими «статистами», какими их изображают Евангелия. Мы должны пойти по другому пути, а именно дать обзор деятельности Петра в целом и попытаться объяснить, почему именно он и только он занял это положение. Примерно то же относится и к функции Петра у Луки, ведь и там большое значение придается его функции руководителя Первообщины, которую он выполнял лишь в первые двенадцать лет, до гонения Агриппы 42/43 г. по Р.Х., после чего на первый план в Иерусалиме все больше выходит брат Господень Иаков {90}. В то же время обращает на себя внимание тот факт, что все четыре Евангелия, придавая столь выдающееся значение Петру, при этом молчат о братьях Иисуса или высказываются о них негативно {91}.
Итак, требуется также исторически удовлетворительное объяснение того, почему значение Петра не только в пределах круга учеников и в иудейской Палестине или же позднее в прилегающей Сирии с ее крупной еврейской диаспорой {92}, но и для всей церкви вплоть до самого Рима, стало столь велико, что смогло сохраниться и в последующие века. О том, каким оно было, свидетельствуют не только Евангелия, Деяния Апостолов, Первое послание Климента Римского, Игнатий и богатая псевдоэпиграфическая литература, приписанная Петру, начиная с Первого послания Петра {93}, но и наиболее ранний из известных нам авторов Павел, который называет Кифу/Петра так часто, как всех остальных представителей первоцеркви, не относившихся к кругу его собственных сотрудников, вместе взятых ― в общей сложности 10 раз {94}.
У. Луц справедливо ставит вопрос: «Почему именно Петр стал основной апостольской фигурой церкви?» {95} ― и отвечает, что это произошло ― с точки зрения послеапостольской эпохи ― «ввиду его тесной связи с Иисусом» {96}. Конечно, нельзя сказать, что этот ответ неверен, но достаточно ли такого объяснения? Разве другие ученики не были призваны Иисусом точно так же, как и Петр? Об этом говорит поправка четвертого евангелиста, который хочет еще сильнее связать с Иисусом любимого ученика, но и он не в состоянии отрицать особого авторитета Петра, ведь не анонимный любимый ученик, а тот, кто прежде отрекся от Иисуса, трижды слышит повеление Воскресшего: «Паси агнцев моих» {97}. В Ин именно Петр преодолевает своим исповеданием кризис, возникший в кругу учеников {98}, и только ему предсказывается мученическая смерть, казнь через распятие вслед за Иисусом {99}. Остается открытым вопрос: почему именно в послеапостольскую эпоху Петр ставился так близко к Иисусу и выделялся из числа других учеников?
П. Лампе также заимствует слова У. Луца об «основной апостольской фигуре»: «Для Мф П[етр] является основной апостольской фигурой церкви» {100}. С этим тоже вполне можно согласиться. Это объясняется, в частности, богословской ситуацией автора первого Евангелия, который, будучи иудеохристианским книжником, чувствует себя тесно связанным с Петровой традицией и авторитетом Петра. Это направление христианства после 70 г. решительно встало на путь миссии к язычникам, а потому отвергало как узкое иудеохристианство, основанное на буквальном понимании Торы, так и языкохристианство, которое, ссылаясь на свободу от закона, пренебрегало волей Божьей, выраженной в заповедях Иисуса {101}. Если говорить о лицах, названных Павлом примерно за сорок лет до того в Гал 2:9, иудеохристианский автор и христианский книжник сделал такой выбор: он не считает «основополагающими» фигурами для будущего церкви ни руководителя Иерусалимской общины Иакова, брата Господня, ни Павла с его языкохристианскими общинами в диаспоре, ни «старца» Иоанна с его учениками в Эфесе {102}; для него, если говорить языком Павла (Гал 2:9), единственным «столпом», заслуживающим этого имени, был Кифа-Петр. Успех Евангелия, написанного им для всей церкви {103}, говорит о том, что в этом воззрении он был не одинок. Однако Петр получает этот особый статус не «в послеапостольскую эпоху» и не только «для Мф». Такой взгляд означает существенную недооценку значения Петра для ранней церкви: он является «основополагающей фигурой» уже в «раннеапостольскую» эпоху первого поколения, можно сказать, даже до распятия Иисуса, и он остается ею с этого времени и впредь, в том числе и после своей мученической смерти ― вместе со своим «контрагентом» Павлом ― и, по сути дела, в продолжение всей истории церкви до сегодня. Его выдающееся значение подтверждается всеми Евангелиями, можно даже сказать, всей евангельской традицией, причем примечательно то, что мы видим это в наиболее раннем Евангелии от Марка незадолго до 70 г., далее ― в двухтомнике Луки приблизительно между 75 и 85 гг. и уже за 20–30 лет до него ― в посланиях Павла к Галатам и Коринфянам. Для Нового Завета Петр представляет вместе с Павлом и (позже) Иоанном апостольскую традицию. Подтверждением тому служит интересное замечание Климента Александрийского:
Учительная деятельность апостолов, включая служение апостола Павла, происходила во времена Нерона; изобретатели же ересей появились позднее, во времена императора Адриана (117 ― 138), (…) в том числе Василид, пусть он и ссылается на Главкия, переводчика Петра, что тот был будто бы его учителем, как они сами хвастаются. Они говорят еще, что Валентин слушал Феодата, а тот был учеником Павла.
Замечательно, что эти два важнейших христианских «гностика», которые действовали оба около 130 г., и их ученики придавали значение непосредственному «учительному преемству», которое соединяло бы их с Петром, и Павлом. Что касается Павла, это понятно ввиду его посланий, но при чем здесь Петр, бывший галилейский рыбак?
К тому же времени Адриана относится и наиболее раннее знакомство языческого автора с Евангелием. Флегонт Тралльский, вольноотпущенник императора и любитель сенсаций, не только сообщает о солнечном затмении, случившемся при распятии Иисуса, но, по сообщению Оригена, «признавал, что Христос заранее знал о грядущих событиях» и, что примечательно, упоминал в этом контексте о личности Петра {104}.
Я должен прямо возразить Луцу, который пишет, что «Петр стал основной фигурой послеапостольского христианства в первую очередь не в силу собственного богословия», но его влияние основывалось будто бы на том, что он «постоянно играл в церкви посредническую роль как миссионер к Израилю, а позднее к язычникам» {105}. Здесь недооценка Петра становится еще сильнее. Без мощной, «исполненной духа» проповеди {106} в весьма рискованной ситуации первых дней после казни Иисуса Петр не стал бы руководителем Иерусалимской церкви, достигшей заметных миссионерских успехов {107}, и «человеком-скалой». В его распоряжении была не только вся полнота традиции об Иисусе, но он, очевидно, был среди тех, кто оказал в качестве первого свидетеля воскресения важнейшее влияние на возникновение христологии и сотериологии еще до Павла {108}, в период, непосредственно следовавший за Пасхой, с внушенным через Духа энтузиазмом этого времени. Приблизительно то же относится, вероятно, и к формированию первохристианских эсхатологических чаяний, которые мы встречаем как элемент допавловой традиции в 1 Фес 4:14–17; 5:2 сл. и синоптических апокалипсисах. Проповеди Петра, дошедшие до нас в Деяниях Апостолов, написаны Лукой, но в своей христологии, производящей впечатление «древности» по сравнению с Павлом, они не лишены ценности как исторический источник {109}. По меньшей мере, они показывают выдающийся авторитет того, кто выступает от лица «Двенадцати». То обстоятельство, что другие иерусалимские апостолы в Деяниях, Евангелиях, но и в текстах о Кифе-Петре из Павловых посланий столь явно отступают по сравнению с ним на задний план {110}, определенно связано в том числе и с его особой богословской компетентностью, которой нельзя отрицать, пусть он и не был таким образованным книжником, как Павел. Почему бывший гонитель Савл-Павел, после «трех лет» в набатейской Аравии и в Дамаске посетил в Иерусалиме только его, а не других апостолов? {111} Без авторитета Петра и влияния его богословия не было бы и «партии Кифы» в Коринфе, а Павлу не пришлось бы с такой обидой высказываться по поводу посланцев Петровой миссии в 2 Кор 10 ― 12 {112}. Односторонность дошедших до нас источников не должна побуждать нас самих к исторически и богословски односторонним суждениям. «Человек-скала» определенно не занимал среднюю, примирительную позицию в богословии. Как и Павел, он был уникален в своих действиях и достижениях. Ввиду этой их уникальности о них обоих вспоминали потом вместе ― несмотря на все временные противоречия между ними {113}. Нельзя отказать Петру и в том, что он «основал школу» (если только не считать само выражение «школа Петра» неуместным для обозначения его ― особенного ― влияния), ведь многочисленные (быть может, почти все) общины от Иерусалима до Рима различными способами «учились в школе» (по меньшей мере, в частности) у него, о чем свидетельствуют в первую очередь Евангелия. Весьма интенсивное исследование (относительно) различных «образов Петра» в разных новозаветных писаниях не должно заслонять от нас того факта, что между этими образами существует неразрывная связь ― от 1 Кор и Гал через Мк до Мф, 1 Пет и позднейших, примечательно часто встречающихся апокрифов II века. Эту связь между разными текстами можно описать одним словом: «авторитет». Даже Павел вынужден говорить о нем (он делает это отчасти в весьма критических тонах), причем со всей той страстностью, какая была присуща его собственной уникальной личности и его сознанию богословской истины. Мф 16:17–19, текст, который мы рассматривали в начале, свидетельствует именно об этом авторитете. Условия для его возникновения создал сам Иисус, когда позвал Симона за собой и дал ему имя . Поэтому я предпочел бы считать первоначальным значением этого имени «скала». Нам следует самокритично пересмотреть распространенную в протестантизме и вызванную трудной ситуацией с источниками богословскую недооценку апостола Петра.
