Александр Игнатенко - Ислам и политика: Сборник статей

Конкретных организаторов, вдохновителей и исполнителей наверняка выявит следствие. Но уже сейчас можно с большой долей уверенности утверждать, что все приводимые в настоящее время гипотезы относительно того, кто виновен в терактах у стамбульских синагог, не настолько взаимоисключающи, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что экстремистско-террористический интернационал не так четко структурирован, как об этом кто-то может подумать, слыша названия отдельных группировок, организаций и партий типа «Аль-Каида», «Исламский джихад», «Хизбалла», «Великий исламский фронт боевиков Востока» и тому подобное.

В последние годы происходит процесс гомогенизации исламистских группировок различного генезиса. Иными словами, различные группировки, которые возникали в разных социально-экономических условиях и имели отличающиеся установки и цели, становятся все больше похожими одна на другую. И при этом имеет место их «каидизация». Они все больше и больше становятся антизападными – антихристианскими и антииудейскими (антисемитскими). Антизападничество – это своего рода lingva franca (общий язык) всех исламистских группировок. А что особенно удручает и беспокоит – и группировок, действующих в Европе и Америке.

В этой ситуации достаточно даже небольшого толчка, чтобы «процесс пошел», чтобы начали громить иудеев и христиан, а заодно – «озападнившихся» мусульман (именно их убивают в Марокко, Саудовской Аравии, той же Турции). В случае с антииудейскими терактами в Стамбуле, по-моему, таким толчком стали антизападные и антисемитские высказывания на недавнем саммите Организации Исламская Конференция (ОИК) тогдашнего премьер-министра Малайзии Махатхира Мохамада. Он с максимальной ясностью указал, кто есть враг. Это Запад, которым якобы, как и всем миром, правят евреи. «Они (евреи. – А.И.) изобрели социализм, коммунизм, демократию и права человека затем лишь, чтобы вызвать у народов мира чувство вины за их притеснения, чтобы всем казалось, что преследовать евреев – преступление». Слово стало делом.

Впервые: НГ-Религии. 2003. 19 ноября

Эпистемология исламского радикализма

Всегда ли плотник является плотником или только тогда,

когда занимается плотницким ремеслом?

В настоящее время на исследователя (он же эксперт и консультант политических институтов, правозащитных организаций, правоохранительных органов, силовых ведомств и тому подобное, а также public opinion maker) обрушивается буквально лавина информации, которая при ее первичной «рубрикации» обозначается как «исламский радикализм» («исламский экстремизм», «исламский терроризм1). Эта «рубрика» включается в более широкий класс явлений и процессов – «политический ислам», который, как предполагается, является подклассом того, что называется «ислам». Сама квалификация процессов и явлений как исламских предполагает принятие исследовательской гипотезы о наличии какой-то сущностной связи между радикализмом (экстремизмом, терроризмом) и исламом.

Существование такой связи усиленно отрицается самыми разными людьми. Сейчас очень часто можно слышать или читать о том, что какая-то группировка, совершающая акты насилия по отношению к разным объектам (оккупационным войскам, иноверцам и «неверным», мирным гражданам различных государств и тому подобное) и называющая себя исламской, не является исламской, а исламом «прикрывается», «маскируется» как «оболочкой», «маской» и так далее – существует длинный метафорический ряд. К подобной квалификации прибегают либо люди, стремящиеся уберечь ислам и мусульман от дискредитации действиями отдельных группировок, совершающих противоправные и/или аморальные действия, либо те, кто опасается, что нежелательные для общества нормы и установки, которым следуют эти группировки, получат распространение среди всех или подавляющего большинства мусульман, либо большие поклонники политкорректности, либо мусульмане – идеологические и политические конкуренты каких-то из маркирующих себя в качестве исламских группировок, либо те, кто искренне верит в высокую миссию ислама как одной из богоданных религий, которая не может иметь никакого отношения к насилию и террору.

Однако голословное отрицание подобной связи звучит довольно неубедительно, во всяком случае для объектов экстремистско-террористической активности, – тем более что есть множество голосов (в том числе среди субъектов этой активности), которые утверждают наличие такой связи (причем сами эти субъекты, естественно, не характеризуют свою активность как террор, а ведут речь о «легитимном джихаде» и тому подобное). Предпринимаются попытки концептуального решения данной проблемы. Вице-председатель Совета национальной разведки (National Intelligence Council) ЦРУ США Грэм Фуллер на первых страницах своей недавно изданной книги «Будущее политического ислама» обращает внимание на эту проблему и разделяет две вещи – ислам и мусульмане. «Ислам – это религия. Употребление этого слова применимо, строго говоря, только к самой религии. Мы не можем, не впадая в ошибку, сказать, что „ислам продвигается [on the march]“ или что „ислам антизападен“; это скорее практика и деятельность мусульман, которая может быть так описана»2. Некоторые российские исследователи предлагают пользоваться двумя категориями – «исламский» и «мусульманский» – и первой обозначать все явления, имеющие отношение к исламу, а второй – к мусульманам. И в принципе можно было бы принять это разделение, подразумевая, например, под «исламским» все то, что имеет отношение к исламу как системе норм (социальных, экономических, мировоззренческих, вероучительных и так далее), а под «мусульманским» – относящееся к следованию (или нарушению) этих норм мусульманами (тогда, например, антизападничество мусульман, упомянутое Грэмом Фуллером, может оказаться не имеющим никакого отношения к исламу, что, конечно, не могло бы не радовать). Но в действительности проблема не решается – в основном из-за того, что под «мусульманами» понимаются либо все население так называемого «исламского мира» (при рассмотрении ситуации на глобальном уровне) и тогда ведется речь о «столкновении цивилизаций» (или их «диалоге»), либо население страны (или стран), считающейся «исламской», либо какие-то этнические группы, которые исторически связаны с исламом, – так называемые «этнические мусульмане» или просто «мусульмане»3. В последнем случае («этнические мусульмане») оказывается, что существуют даже «светские (секулярные) мусульмане» – люди, которые игнорируют исламские нормы, вообще не соотнося с ними свое поведение4.

Кто-то может сказать, что проблема чисто формальная. Но, по-видимому, это не так. Если полагать, что «исламский экстремизм» имеет отношение не к исламу, а к мусульманам5 (тогда можно было бы его называть «мусульманским экстремизмом»), то в этом случае для предотвращения экстремизма необходимо воздействовать на те факторы, которые заставляют мусульман независимо от их религиозной принадлежности осуществлять деятельность, подпадающую под категорию «экстремизма»6. (Правда, при ближайшем рассмотрении данной концепции оказывается, что своего рода вульгарный экономизм в трактовке этих процессов абсолютно несостоятелен. Экстремизм и терроризм требуют мощной финансовой базы. Так, подготовка и осуществление двух самоубийственных терактов ваххабитскими боевиками в Эр-Рияде 12 мая и 8 ноября 2003 года обошлись, по оценкам саудовских экспертов, в 15 миллионов долларов. В ходе «зачисток» и обысков по всей стране в период после совершения терактов было изъято оружия, боеприпасов, взрывчатки, средств связи на 500 миллионов долларов (!)7. По сведениям американского журнала «U.S. News and World Report», который ссылается на Группу контроля за незаконными сделками (Illicit Transactions Group), входящую в ЦРУ, Саудовская Аравия через каналы своих благотворительных фондов израсходовала за прошедшую четверть века 70 миллиардов долларов на создание примерно в двадцати странах мира тренировочных лагерей, закупки оружия, рекрутирование наемников, а также строительство подконтрольных ваххабитам мечетей, медресе, исламских центров8.)

Если же такого рода экстремизм имеет отношение к религии, то тогда нужно, наверное, как минимум понять, что происходит. И, если удастся, воздействовать на религиозные факторы экстремистской и террористической активности. Без труда можно обнаружить свидетельства того, что подобный подход к проблеме получает распространение даже среди искренних и активных защитников религиозных свобод. Недавно посол США Джон Хэнфорд, занимающийся в Госдепартаменте международными вопросами свободы религии, представляя новый ежегодный доклад Госдепартамента о свободе вероисповедания в мире, особо остановился на ваххабизме и заявил, что Соединенные Штаты не считают его изначально преступным течением ислама. США придерживаются «взвешенного подхода» к ваххабизму: «Нас очень беспокоит деятельность некоторых ваххабитов в Саудовской Аравии, вынашивающих террористические замыслы, – сказал Хэнфорд. – В то же время по иронии судьбы в других странах мы вынуждены защищать людей, исповедующих ваххабизм. Вопрос состоит не в религиозных убеждениях человека, а в том, как он их исповедует – не толкают ли они его на причинение вреда другим и на совершение терактов». В ряде арабских стран проводится деятельность, направленная на своего рода «деэкстремизацию» религиозного образования и религиозного дискурса (изъятие из учебных программ, в том числе и религиозных образовательных заведений, положений о джихаде, об обязательной ненависти к «неверным», под которыми, например, в ваххабитских учебниках в Саудовской Аравии подразумеваются христиане, иудеи, неверующие и все мусульмане-неваххабиты)9.