История религий. Том 1 - Крывелев Иосиф Аронович
Вся церковная проповедь рассматриваемого периода была направлена на то, чтобы окружить княжескую власть в глазах верующих ореолом святости и божественности. Типичны в этом отношении настойчивые требования к княжеским подданным, содержащиеся в Поучении Луки Жидяты: «…бога ся бойте, князя чтите…»; к этой цитате из Нового завета Лука от себя добавляет обоснование: «…раби первое бога, также господоу (господина, государя. — И. К.)»30. Изборник Святослава 1076 г. таким образом наставляет читателя: «Князя бойся вьсею силою своею… паче научишися от того и бога боятися. Небрежение же о властьях — небрежение о самом бозе»; «…бояйся бога, боиться и князя… князь бо есть божий слуга к человеком». Особенно настаивает Изборник на том, что от князя у верующего-христианина не должно быть никаких тайн, а тем более нельзя говорить князю неправду: «Пред князьмь же бойся лъжю глаголати… нъ с покорениемь истиньно отъвештавай ему акы к самому господу»31.
ЦЕРКОВЬ В ФЕОДАЛЬНО-КНЯЖЕСКИХ МЕЖДОУСОБИЯХ
Пока государство было единым, церковная пропаганда направляла верноподданнические чувства верующих в адрес той центральной инстанции, которая его возглавляла; божественным происхождением наделялся киевский великий князь. Но в период феодальной раздробленности церковь оказалась в довольно сложном положении. Она должна была поспевать за жизнью и, конечно, не могла оставаться на старой позиции, выделявшей единовластного князя из всей массы феодальных властителей. Если такая позиция могла быть в какой-то степени мыслима для митрополита, то епископы, находившиеся в непосредственной связи со своими князьями и даже в прямой зависимости от них, должны были поддерживать их притязания на власть и даже на божественность.
В этот период каждый из епископов был религиозно-идеологическим гарантом власти своего князя. В церковной литературе появился новый пропагандистский мотив — о необходимости для каждого мирянина и священнослужителя подчиняться своему князю. Это является центральной идеей такого документа, как «Слово похвальное на перенесение мощей святых Бориса и Глеба», относящегося к XII в.32 Религиозным долгом каждого христианина там признается служба князю головой и мечом, а переход к другому князю считается нарушением божественных предписаний. Вместе с тем церковь претендовала и на роль своего рода регулятора междукняжеских отношений. В причудливой кутерьме этих взаимоотношений, в междоусобиях, войнах, мирных договорах, актах вероломства и братоубийства, заполнявших историю удельной Руси, церковь проявляла полную терпимость не только к тому, что могло в какой-то мере способствовать единству государства, но и к тому, что это единство подрывало и разлагало.
Основной юридической формой, в которой закреплялось любое соглашение между князьями, было крестоцелование, т. е. клятва в верности заключенному соглашению, скрепленная апелляцией к высшему религиозному символу христианства — кресту. Принимавший участие в этой церемонии как бы говорил: так же к я верен христианской религии и Иисусу Христу, я буду верен и данному мною слову. Духовенство выступало в этом случае как арбитр между договаривающимися сторонами. Казалось бы, именно здесь религия и должна была играть роль стабилизирующего фактора, улучшающего нравы, укрепляющего значение данного человеком слова. Ничего этого, однако, не было, ибо крестоцелование нарушалось в значительно большем количестве случаев, чем соблюдалось.
Наиболее вопиющий эпизод подобного рода касается истории ослепления князя Теребовльского. Собравшись в Любече в 1097 г. на своего рода мирную конференцию, князья Святополк, Владимир, Давыд Игоревич, Василько Ростиславич и другие «говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами на себя ссоры навлекая?.. с этих пор объединимся чистосердечно и будем охранять Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей…» И на том целовали крест: «Если теперь кто на кого покусится, против того будем мы все и кресть честной…» И, попрощавшись, пошли восвояси»33. Единственным, кто остался недоволен принятым решением, был дьявол. Но «в результате интриг дьявола» Давыд Игоревич замыслил злодеяние в отношении Василька. Летопись обстоятельно рассказывает историю того, как Давыд с помощью Святополка заманил к себе Василька и произвел над ним варварскую операцию выкалывания глаз 34.
Для восхваления «своих» князей церковь находила самые высокопарные и красноречивые фразы, применявшиеся даже в том случае, если объекты восхваления были известны кроваво-преступными деяниями.
В 1169 г. Андрей Боголюбский напал на Киев и взял его. В течение двух дней войска, предводительствуемые сыном Андрея — Мстиславом, расправлялись с мирными жителями города: «…и не бысть помилования никому же ни откуда же церквам горящим, крестьяном оубиваемом другым вяжемым, жены ведомы быша в плен, разлучаеми нужею от мужий своих, младенци рыдаху, зряще материи своих» 35. Можно подумать, что это страшное описание разгрома русского же города и истребления русско-христианского населения делается для того, чтобы осудить руководителей и вдохновителей столь страшных дел. Но такого осуждения летописное сообщение, принадлежащее церковному автору, не содержит. Киевляне, оказывается, сами виноваты, ибо нагрешили много: «Си же вся сдеяшаси грех ради наших». А Мстиславу с его дружиной сам бог помогал расправляться с киевлянами: «И поможе бог Мстиславу Андреевичу с братьею своею, взяша Киев» 36. Не только бог вмешался в это, помогла еще и Богородица, сыграли свою роль и молитвы, возносившиеся «благочестивыми» отцами и дедами.
Каждый князь стремился иметь в своем распоряжении послушного ему епископа, служащего для него оружием во внешней и во внутренней политике. Нередко оказывалось, что вражда между князьями находила свое внешнее выражение в борьбе между различными претендентами на занятие высших постов церковной иерархии. Так, в 1147 г. князь Изяслав Мстиславич захотел поставить на митрополичью кафедру Климента Смолятича, но в таких центрах, как Новгород, Суздаль, Псков, выдвигались другие кандидатуры, наиболее сильной из которых была кандидатура новгородского епископа Нифонта. Изяслав не нашел более убедительного довода, как арест Нифонта и заточение его в Киево-Печерский монастырь. Через два года в ходе межкняжеской борьбы Киев был захвачен Юрием Долгоруким, и тогда Клименту не осталось ничего другого, как бежать вместе с поставившим его князем Изяславом 37.
Князья распоряжались не только епископскими должностями, но и такими сугубо религиозными делами, как канонизация того или иного персонажа. Когда в 1108 г. игумену Печерского монастыря Феоктисту пришла в голову такая идея в отношении Феодосия Печерского, он, как сообщает летопись, обратился по этому вопросу к князю Святополку, а тот «повелел митрополиту вписать его (Феодосия. — И. К) в синодик. И повелел вписывать его по всем епископиям, и все епископы с радостью вписали, и повелел поминать его на всех соборах (богослужениях. — И. К.)» 38. Такие взаимоотношения светской власти и церкви соответствовали порядкам, существовавшим на всем протяжении средневековья в Византии.
Большие политико-идеологические перспективы открывала перед князьями канонизация святых. Как известно, первыми были канонизированы на Руси убитые Святополком князья Борис и Глеб, которые, кстати сказать, вовсе не были мучениками за веру.
Культ святых стал в руках светских властей Русского государства важным политико-идеологическим оружием: канонизировались не только церковные деятели, но и князья, бояре, княжеские придворные, возвеличение памяти которых было по тем или иным причинам выгодно власть имущим. Что же касается святых из духовного звания, то и они подбирались в соответствии с тем, как они при жизни вели себя в отношении к тому князю, который в данный момент был господином положения.
НРАВЫ ЭПОХИ И ВЛИЯНИЕ ЦЕРКВИ
Нравы эпохи были жесточайшими и по современным представлениям бесчеловечными. Во взаимоотношениях князей самым употребительным и распространенным понятием было «месть». Как пишет историк Б. А. Романов, «выжечь, разорить, пограбить, попленить, изъехать, избыть и тому подобные бедствия постигают население и территорию князя, которому «мстят»» 39. Самого князя могут при этом сразу убить, а могут искалечить, заморить голодом, ослепить или посадить в «поруб» — глубокую яму, заделанную сверху деревянными брусьями. В порубах узники быстро погибали от холода и недостатка воздуха. Известны случаи, когда в знак особой милости из поруба выпускали, но, прежде чем предоставить узнику возможность жить на воле, его лишали зрения: рязанского князя Ярополка и оставшегося безымянным зятя князя Глеба вывели из поруба и, ослепивши, отпустили 40.
