Мартин Бубер - Хасидские предания
Равви ответил: «Когда я первый раз взялся за молитвенное одеяние, Злое Начало подступило ко мне и зашептало на ухо: «Я хочу сказать: «Тебе дано видеть это…» вместе с тобой!» Я спросил: «Кто ты такой, что считаешь себя достойным сделать это?» Тогда тот же голос произнес: «А ты–то сам кто такой, что считаешь себя достойным сделать это?» – «Я начитан в Писании», – отвечал я. «Я тоже начитан в Писании», – сказал он. Мне захотелось положить конец этому пустому разговору, и я произнес презрительно: «Так где же ты изучал Писание?» А он мне на это: «А ты где изучал?» Я сказал. «Так я сидел справа от тебя, – засмеялся он, – и изучал Писание вместе с тобой!» Тогда я, подумав, с чувством победителя сказал ему: «Я хасид!» Но и он ничуть не смутившись, произнес: «И я хасид!» Я же: «А к какому цадику ты ездил?» Он же, как бы вторя мне: «А ты к какому?» – «К святому маггиду из Межрича», – ответил я. Тогда он засмеялся еще громче и сказал: «Говорю тебе, что и я был там с тобой и так же, как и ты, стал хасидом. Именно поэтому я хочу произнести вместе с тобой: «Тебе дано видеть это…» Это было уже слишком. Я убежал от него. И что еще мог сделать бедный Леви?»
НА УЛИЦЕ КОЖЕВНИКОВ
Однажды во время путешествия, уже ночью, Леви Ицхак приехал в маленький городок, где он никого не знал и где никак не мог найти ночлег, покуда какой–то кожевник не пригласил его в свой дом. Войдя в дом кожевника, Леви Ицхак хотел произнести вечернюю молитву, но вонь от кож там была такой, что он не смог вымолвить ни слова. Поэтому он пошел в Дом Учения, в тот час совершенно пустой, и там произнес молитву. Неожиданно на него снизошло понимание того, как Божественное Присутствие (Шохина) оказалось в изгнании и что теперь, в эти минуты, оно с поникшей головой стоит не где–нибудь, а на улице кожевников в этом городке. От этих мыслей у Леви Ицхака полились слезы. Он плакал и плакал, покуда не выплакал все слезы и не упал от потери сил. И тогда он узрел славу Божию во всем ее великолепии сияющего света, переливавшегося двадцатью четырьмя различными цветами, и услышал слова: «Крепись, сын Мой! Тебе предстоит пережить великое страдание, но не бойся, ибо Я буду с тобой».
В ПОРЫВЕ ВОСТОРГА
Утром на праздник Кущей, перед тем как благословить лежащие в коробе лимон, связки пальмовых ветвей, мирта и ивы, равви Леви Ицхак не заметил стеклянной крышки и сунул руку, разбив стекло. Он даже не заметил, что сильно поранился.
На праздник Ханукки, когда равви Леви Ицхак увидел, как горят священные светильники, он, в порыве, сунул в огонь руку и даже не почувствовал боли.
На праздник Пурим, перед чтением книги Есфирь, равви Леви Ицхак танцевал повсюду: в зале, на кафедре и чуть ли не на свитке.
Когда равви Леви Ицхак носил воду для приготовления мацы*[200], он был так поглощен этим священным ритуалом, что чуть не свалился в колодец.
На Седер, сказав слово «маца», равви Леви Ицхак исполнился таким рвением, что прыгнул на стол и опрокинул его вместе со всем, что на нем стояло, так что все необходимо было готовить заново. Когда равви надел чистые одежды, которые принесли ему, он все продолжал, словно пробуя на вкус, твердить: «Ах, ах! Маца!»
БАНЯ
Рассказывают.
Когда равви Леви Ицхак стал равом в Бердичеве, те, кто был враждебно к нему настроен, стали сильно притеснять его. Среди них была группа людей, столь преданных памяти великого равви Либера, жившего и учившего в Бердичеве и умершего за пятнадцать лет до появления в городе Леви Ицхака, что они не хотели даже общаться с новым равви. Как–то равви Леви Ицхак позвал их к себе и сказал, что хотел бы искупаться в бане равви Либера. А у равви Либера никогда не было настоящей бани. То, что называли его баней, было не чем иным, как простой ямой с водой, над которой находилась крыша на четырех кольях. Зимой равви Либер обычно разбивал в этой бане лед топором и лишь после этого совершал священное омовение. После смерти равви Либера крыша на бане покосилась, а яма заросла тиной, наполнилась грязью и в конце концов пересохла. Поэтому Леви Ицхаку сказали, что купаться в этой бане невозможно. Но он был настойчив в достижении своей цели и поэтому нанял четырех землекопов, чтобы они вычистили яму. Они работали несколько дней, но конца их трудам не было видно. Враги Леви Ицхака потешались над забавами нового рава. Они говорили, что совершенно ясно, что равви Либер не хочет, чтобы кто–то еще мылся в его бане.
И вот однажды равви Леви Ицхак попросил собраться рано утром всех своих противников, которые знали равви Либера. Все вместе они отправились к бане, где рабочие опять стали копать. Через несколько часов кто–то воскликнул: «Я вижу воду!» Вскоре землекопы сказали, что воды прибывает все больше и больше. «Все, хватит копать», – произнес равви Леви Ицхак. Он скинул одежды и, придерживая шапочку, спустился в яму. Когда равви ступил в воду, то все увидели, что она едва достигает ему до лодыжек. Но неожиданно воды стало больше, и равви погрузился в нее по горло. Тогда равви Леви Ицхак спросил: «Есть ли здесь кто–либо, кто помнит равви Либера молодым?» Ему ответили, что в новой части города живет некий сторож из синагоги, которому исполнилось сто шестнадцать лет и который прислуживал равви Либеру в молодости. Цадик послал за ним, а сам остался сидеть по горло в воде. Сначала старик отказался идти, но когда ему рассказали о том, что произошло, то немедленно собрался и пришел.
«Помнишь ли ты того сторожа в синагоге, – спросил его равви, – который повесился в Доме Молитвы на люстре?» – «Конечно, я помню его, – ответил старик, весьма удивившись такому вопросу. – Но откуда ты знаешь об этом? Ведь это было почти семьдесят лет тому назад, еще до того, как ты появился на свет!»
«Расскажи нам об этом случае», – сказал равви Леви Ицхак. Старик поведал следующее: «Человек он был простой и очень верующий. И все делал по–своему. Каждую неделю в среду он начинал чистить большую люстру, висевшую в синагоге, и заканчивал к субботе, и, делая это, он постоянно говорил: «Я делаю это ради Бога». Но однажды в пятницу вечером, когда люди пришли в Дом Молитвы, они увидели, что он повесился на этой люстре в петле из собственного пояса».
Равви Леви Ицхак тогда сказал: «В тот день, накануне субботы, когда все было начищено и отполировано и не оставалось ничего, что можно было бы еще сделать, простоватый сторож стал спрашивать себя: «Что еще я могу сделать во славу Божию? Что еще я могу сделать во славу Его?» Его слабый болезненный рассудок совсем от этого помутился, и поскольку из всех великих в мире вещей величайшей для него всегда была люстра, он повесился на ней ради славы Божией. Теперь, когда после того случая прошло семьдесят лет, равви Либер явился мне во сне и просил сделать все возможное, чтобы искупить душу того простеца. Поэтому–то я восстановил эту священную баню и погрузился в нее. Теперь скажите мне: пришел ли час искупить душу того сторожа?»
«Да, да!» – сказали все в один голос.
«Тогда и я говорю: да! – произнес равви. – Ступай с миром». Когда он выходил из ямы, вода вдруг стала убывать и вновь ее осталось не выше лодыжек.
Восстановив старую баню, равви Леви Ицхак выкопал для себя рядом новую и воздвиг над обеими одно здание. Но когда он готовился к какому–либо трудному делу, он всегда ходил в баню равви Либера. До сих пор в старой части города, рядом с «Клаусом», сохранился этот дом с двумя банями, одну из которых люди до сих пор называют «баней равви Либера», а другую – «баней равви Леви Ицхака».
В НОЧЬ СЕДЕРА
Вскоре после того, как равви Леви Ицхак стал равом Бердичевской общины, он в первый вечер праздника Пасхи молился с великим рвением и так затянул службу, что люди устали ждать и, завершив свои молитвы, отправились по домам устраивать Седер. В синагоге не осталось никого, кроме нищего странника. Странников, по обычаю, приглашали на Седер. Нищему перед началом службы сказали, что он приглашен на трапезу к равви, читающему молитву, и должен подождать, пока тот закончит. Но странник так утомился в дороге, что лег на лавку и уснул. Тем временем равви Леви Ицхак закончил молитву благословений («Шмоне–Эсре»). Увидев, что вся община разошлась по домам, он воскликнул: «О ангелы, ангелы небесные! Придите в этот святой день восславить Господа, Благословен Он». От этого возгласа странник проснулся и, не успев после сна прийти в себя, услышал шум ангелов, слетевшихся в синагогу, и испугался до глубины души. Равви же распевал песнопения в великой радости. Затем он заметил бедного странника и спросил, отчего это он остался здесь один. Бедняга, придя в себя, рассказал обо всем, что с ним случилось, и равви тут же позвал его к себе на Седер. Но странник стал отказываться, страшась равви. «Успокойся, – сказал ему Леви Ицхак, – у меня за столом блюда не хуже, чем у всех прочих». Бедняк согласился и пошел с ним.
СОМНЕВАЮЩИЙСЯ ТРАКТИРЩИК
