Анатолий Иванов - Второе падение Монсегюра
Римские язычники с манихеями тоже не церемонились. Знаменитый гонитель христиан Диоклетиан осуждал на сожжение и манихеев[84], видя в них персидскую, враждебную Римской империи секту[85], как будто не был персидского же происхождения митраизм, столь модный среди римских солдат и увлекший даже кое-кого из императоров[86]. Очевидно, различия в подходе объяснялись тем обстоятельством, что митраисты предусмотрительно задабривали жертвами и Ормузда, и Аримана[87], чем заслужили благоволение и той стороны, служением которой пренебрегали манихеи, а позже и катары, судьба которых, очевидно, по этой же причине была столь же трагична. Как говорят в таких случаях христиане, «разумейте, языцы!»
Как только христиане дорвались до власти в Римской империи, они сразу же забыли, что вчера еще были с манихеями товарищами по несчастью. Первая смертная казнь за ересь имела место в 385 году – казнили Присциллиана, обвиненного одновременно в гностицизме и манихействе[88]. В Средние века пламя, возгоревшееся из этой искры, заполыхало по всей Европе.
Параллельно с конфликтом западных манихеев с христианской церковью развивался конфликт манихеев с буддистами в Центральной Азии. В Китае манихеев обвиняли в том, что они прикидываются буддистами[89]. Как известно, в VIII веке манихейство приняли уйгуры, надо полагать по причине вызываемого этой религией «отвращения». Л. Н. Гумилев, называвший, уйгуров «интереснейшим народом Центральной Азии»[90], долго думал, накачиваясь злобой против манихеев, и, наконец додумался до мысли, будто Уйгурию привела к гибели непримиримость манихеев, которые «сумели поссорить уйгуров со всеми соседями»[91]. Опять виноваты не киргизы, завоевавшие Уйгурию в IX веке, воспользовавшись распрями племенных вождей, как объяснял сам Гумилев[92] до того, как ненависть к манихеям помрачила ему ум, а манихеи. Вали все на серого!
Очень не нравилось Л. Гумилеву манихейство, система, по его мнению, «атеистическая, хоть и мистическая». Бог, видите ли, в манихейской космогонии отсутствует, а его место занимают две стихии: Света и беснующегося Мрака. Мир же – результат катастрофы и подлежит уничтожению[93].
Из злопыхательского описания Гумилева трудно составить себе правильное представление о манихействе. До этого мы говорили только об отдельных чертах этой религии, теперь пора свести их воедино.
Известно, что Мани в юности был вовлечен своим отцом Патаком в общину элхасаитов, родственную ессеям иудео-христианскую секту[94], но потом порвал с ней, как Кришнамурти – с теософами, и пошел своим путем. С. Нилус, как мы помним, принял с перепугу Кришнамурти за Антихриста, но сам Кришнамурти был гораздо более скромного мнения о своей миссии. Мани, к сожалению, подобной скромностью не обладал и, переиначив на свой лад индийское учение об аватарах, вообразил себя последним, высшим звеном в череде божественных посланцев, в которую он включал Заратустру, Будду и Христа. Позже Мохаммед точно так же объявил себя «печатью пророков», но он признавал только пророков еврейской традиции. Через элхасаитов на Мани оказала влияние гностическая мысль, из которой, как считает М. Лоос, взяты основные характерные черты манихейства. Но, по мнению того же М. Лооса, гностическая «драма души» приобретает в манихействе оригинальный характер благодаря смешению с маздеистским мифом о борьбе двух вечных сил. Манихейство приспособило гностицизм к иранским религиозным идеям. У гностиков тоже встречается идея, что материя вечна, но как пассивный элемент, в манихействе же начало зла существует вечно и является активной силой, причем согласно манихейским воззрениям, как бы их ни извращал Гумилев, мир не создан силами зла[95], в противоположность тому, что позже будут утверждать катары.
Насчет того, что манихеи не знали Бога, Гумилев тоже загнул. Из книги самого Мани «Шапуракан» и других сохранившихся манихейских рукописей видно, что манихеи называли своего верховного бога Отцом Величия или Богом истины, иногда употребляя имя Зерван, а его сына, первого человека называли Ормаздом. Мэри Бойс делает отсюда вывод, что Сасаниды были зерванитами[96], но, добавим от себя, отсюда вовсе не следует, что зерванитами были сами манихеи – здесь налицо обычная для них подделка под язык официальной религии определенной страны. Верно отмечено, что версия о происхождении и Ормузда, и Аримана от Зервана диаметрально противоположна абсолютному дуализму манихейства[97].
Как уже говорилось, дуализм манихейства был его главным отличием от гностицизма, причем дуализм абсолютный: предполагалось, что Зло не происходит от Добра и никоим образом от него не зависит – Добро не может умалить Зло и конечным итогом после эпохи смешения может быть только возврат двух начал в исходное состояние разделения[98].
Анри-Шарль Пюэш, которому принадлежит это описание, тоже указывал на существование в манихействе высшего Бога добра, который именовался Царем Светлого Рая[99], совсем как Амитабха в махаянистском буддизме. Другой вариант – Отец Величия (Зерван), от которого, уже во вполне гностическом стиле, исходит целая иерархия эманации: Мать Жизни, первочеловек Ормузд, то ли добровольно принесший себя в жертву силам тьмы, то ли пошедший на некую военную хитрость; Друг Света, Живой Дух и т. д. Первочеловек оставил свою душу во тьме; ее спасение – причина и единственная цель сотворения мира, что заведомо исключает сотворение мира Злым началом, не могущим преследовать благую цель. Нашлось в этой системе место и Митре как божественному посланцу[100]. Митра выступает в роли космического спасителя, посланного во Вселенную для освобождения частиц света, Иисус же – спаситель людей, созданных позже, он приносит им гносис[101].
Докетические представления поздних манихеев об Иисусе могли быть логическим развитием их основной идеи о совершенно различной природе двух начал и невозможности их слияния даже в процессе смешения. Истинный Бог для манихеев, как и для гностиков, оставался чуждым миру[102]. Христиане, путаясь в своей Троице, как в трех соснах, долго не могли разобраться во взаимоотношениях божественных ипостасей. Спор о двух природах Христа приводил отдельных участников этого спора, у которых эти две природы никак не укладывались в одну емкость, к гностически-манихейским по сути своей выводам, будто эти две природы сосуществовали, но не сливались.
Кроме докетизма, общим для манихейства и гностицизма было отвержение Ветхого Завета. Таким образом, налицо весьма обширный фонд религиозных идей совместного пользования, и когда речь заходит об их филиации, заимствовании павликианами, богомилами и катарами, часто нельзя указать конкретно, у кого именно взято то или иное положение. Одни и те же элементы встречаются снова в иных сочетаниях, порой своеобразных, не имеющих в прошлом прямых аналогий.
Движение павликиан возникло в конце VII века, но особое распространение получило в VIII—IX веках на северо-востоке Малой Азии, в византийских провинциях, населенных главным образом армянами. Борясь с этой сектой, император Константин V (741—775) первым начал высылать павликиан во Фракию. Особенно жестокими стали преследования павликиан в IX веке. По данным источников, было зверски убито около 100 тыс. последователей этого течения. Павликиане ответили на это вооруженным восстанием. Тысячи павликиан бежали из Византии на территорию, занятую арабами, и стали вместе с ними совершать набеги на Византию. Центром движения стала крепость Тефрика в Малой Азии, где павликиане создали свою республику. Крепость эта пала лишь в 872 г.; тогда же погиб вождь павликиан Хрисохир[103]. Но борьба продолжалась и в X веке. Император Иоанн Цимисхий (969—976) осуществил вторую депортацию армян-павликиан в район г. Пловдива (Болгария)[104].
В Византии павликиан отождествляли с манихеями. Когда появились первые богомилы, Анна Комнина писала о них: «Форма этой ереси новая, совершенно неизвестная до сих пор в Церкви. Смешались, в сущности, два зловредных и грубых учения, известных в древности: бесчестие, можно сказать, манихеев, которое мы называем также ересью павликиан, и бесчестие мессалиан». Анна Комнина связывала распространение этой ереси с обилием в Филиппополе (Пловдив) армян-павликиан и называла павликиан «отколовшейся ветвью секты манихеев»[105].
Упомянутые Анной Комниной мессалиане (говоря по-нашему, молитвенники) – секта, возникшая в Сирии в IV веке и проникшая оттуда в Малую Азию, Армению и на Балканы. Особенно популярна она была в монастырях. Название секты происходит от того особого значения, которое ее члены придавали молитве. Будучи дуалистами, они учили, что в человеке со времен праотца Адама сосуществуют Дух Святой и Сатана, который не изгоняется ни крещением, ни каким иным церковным таинством, а только непрерывной молитвой. С XI века им приписывали учение более позднего происхождения, которое встречается также у богомилов: веру в Троицу, состоящую из Бога-Отца, старшего сына Сатанаила, властелина Земли, и младшего сына Иисуса, властелина неба, причем некоторые мессалиане особенно чтили именно Сатанаила к вящему соблазну благочестивых христиан[106].
